Когда ученые поужинали и угомонились в своем шатре, Тиамарто присел рядом с выговорившимся Фирэ.
— Я боюсь возвращения шпионов из Осата, — сказал он, понижая голос. — Боюсь их донесений.
— Почему?
— Мне кажется, они спровоцируют Учителя на какие-то действия, которые приведут к плохим последствиям.
— Что такого он может сделать!
— Видишь ли, Фирэ, если бы мне одному так казалось... Плохо то, что жена думает так же, я ж говорил с ней об этом. Сам понимаешь, что когда мы вместе, нам с нею открывается чуть больше, чем это дано нам же порознь. Она переживает за атме... и за всех нас, за Тау-Рэю... Мне тоже не по себе. Но я не вижу подробностей, пророчество — не мой конек и не ее...
— Что же ты предлагаешь?
Тиамарто перевел взгляд на огонь.
— Да... была дурацкая мыслишка... Собрать отряд, подговорить нескольких орэ-мастеров да слетать в тот городок. Я понимаю, что, а точнее кто влечет туда тебя и Учителя. Это можно было бы решить разом.
— Похитить их, что ли? — фыркнул от смеха Фирэ.
— А что ты хохочешь? Да, выкрасть их с Коорэ и привезти в Тепманору.
— Да Учитель голову нам оторвет за такое самовольство!
Тиамарто махнул рукой:
— Ладно! Забудь...
Утром раскопки продолжились. Им встретилось еще пять завалов. Перегревшись, сломалось две машины, вышел из строя один дипп, но ближе к закату открылась внутренняя пещера. И что самое удивительное, в нее вели высеченные в скале ступени, длинные в обе стороны, широкие, но очень ровные, словно по ним никто никогда не ходил с момента создания потайной комнаты. Скорее всего, так и было...
Никаких украшений, никаких надписей. В дальнем конце зала на круглом подиуме поблескивает что-то, что в свете фонарей никак не удается разобрать...
Набравшись решимости, исследователи подошли ближе.
— Тут какие-то отверстия, — сказал один из аринорцев.
Вокруг подиума на одинаковых расстояниях друг от друга прямо в камне пола виднелось четыре круглых отверстия, уходящих куда-то под устройство. А вот над ними какие-то значки все-таки были, но письменность оказалась незнакомой — ни ори, ни аринорцы такого наречия не знали.
— Пусть диппы занесут на диск того, сломанного, — сказал Фирэ. — Посмотрим, что с ним будет.
Диппендеоре проделали все манипуляции, но сломанный робот остался лежать на диске. Досаду, которую испытал Фирэ, невозможно описать словами. Столько бурить эти проклятые завалы, чтобы откопать сломанное устройство! Не слушая спутников, он сам взобрался в центр круга, выложенного самоцветами, и по-прежнему ничего не изменилось.
— Подожди, — сказал Тиамарто. — Давай рассудим трезво. Если тут есть эти дырки, то они зачем-то нужны. Если они зачем-то нужны, то наверняка для каких-то деталей, обеспечивающих работу механизма. У нас этих деталей — вероятно, похожих на шары вот такого диаметра — нет, поэтому включить "куламоэно" мы не можем. Надо искать составляющие...
— ...или другой "куламоэно", — этом откликнулся все тот же ученый. — Активный.
Фирэ спрыгнул на пол.
— А что, это неплохая мысль! — сказал он, указывая на аринорца. — Советник Паском говорил, что на планете не менее трех таких устройств и расположены они примерно в одинаковом удалении друг от друга, но не на дне океана: создатели просчитывали их расположение так, чтобы даже после катаклизмов "куламоэно" остались на суше и чтобы ими можно было пользоваться!
— И что говорил Паском о втором "куламоэно"? — спросили ученые.
— Проклятые силы! Все один к одному... — будто облитый ледяной водой с макушки до пят, Фирэ бросил быстрый взгляд на Тиамарто, вдруг насторожившегося, как пес на охоте. — Все сходится, и похищением тут не обойтись...
— Так в чем дело? Какое похищение?
Ори переглянулись между собой.
— Второй "куламоэно", — пробормотал Фирэ, — по подсчетам Паскома, должен располагаться в гористой части северо-восточного сектора материка Осат. В том районе, где сейчас находится неизвестный новый город...
Тиамарто тяжело вздохнул и понурился.
Глава двадцать девятая и новые приключения, свалившиеся на голову наших героев в их попытке разгадать запутанный ребус
Что за чудный праздник отмечают нынче, в эту летнюю темную ночь, в Теснауто, которую правитель избрал датой двадцатилетия со дня основания Тау-Рэи! И странно вспоминать, что уже девять лет как Фирэ еще совсем мальчишкой вместе с оборванцами-сородичами вступил в этот город — в серый, заснеженный и неприглядный... Девять лет!
На одну ночь столица была распахнула для гостей, и со всех концов Тепманоры северяне и южане съезжались сюда на торжество. Лабиринт погас, а вместо него по обе стороны широкой полноводной реки, на которой стояла Тау-Рэя, вспыхнули праздничные огни, и в небе засияла трансляция спектакля о возвращении на Алу, традиционной истории праздника Теснауто.
— Это всего лишь легенда, всего лишь легенда, — бормочет сам себе Учитель, уединившись на балкончике своего кабинета в Ведомстве и не чувствуя ученика, который явился по его зову и теперь удрученно смотрит на то, что творится с приемным отцом. — Это древняя аллийская легенда. Не было убийства. Не было казни. Не было ни Тассатио, ни Танэ-Ра, ни этой глупой любви и измены. Нет человека, который ради любви к женщине, пусть и сказочно красивой, пойдет на такую измену, на пытки, на смерть. Это глупость. Такого не бывает в реальной жизни, а это — легенда, и в ней все преувеличили... Какого-то преступного скульптора, неизвестно чем провинившегося перед законом, они сделали национальным героем, чтобы воодушевлять тысячи тысяч поколений сограждан... Не мучь меня. Я не желаю повторять чьи-то глупости, даже если они выдуманы. Не желаю! У меня до сих пор нет уверенности, что это Ал собственной персоной, а не какой-нибудь захвативший там власть мощный ментал, который морочит его людей, выдавая себя за Ала. И вообще: я ничего больше не хочу от этой жизни. Просто подожду, когда аллийский меч запросится к Фирэ, отдам ему реликвию — и со свободным сердцем уйду к тебе.
И Фирэ тяжело вздыхает...
Как вернулись год назад гонцы из страны Ин, так и потерял Учитель покой, узнав, что творится в тех краях. Не впервые слышал молодой человек подобные речи из уст приемного отца — и всегда они были адресованы невидимому собеседнику, который будто бы на чем-то настаивал, убеждал, давил... Что-то чудовищное изводило правителя Тау-Рэи.
Когда тепманорийские шпионы, изрядно посмуглевшие за несколько лет жизни под жарким солнцем Осата, появились перед советом, все так и бросились разглядывать снимки нового города — столицы Ин — и ее жителей. Вмиг из серьезных мужей советники обратились школьниками-интернатовцами, с упоением всматривавшимися в лица недавних однокашников. Узнавая сородичей, они оживленно галдели и обменивались впечатлениями, словно начисто позабыв, где они собрались и для каких целей. Только трое — Учитель, Тиамарто и наблюдатель-Фирэ, который много лет назад избрал себе именно эту роль в жизни — оставались нейтрально-безучастными.
— Как постарел, однако, Кронрэй!
— И что, он все такой же выпивоха?
— Нет, ни разу не видал его под мухой. Но что в себя он ушел — это точно. Шепчутся, будто оглох, но я-то видел, как он засовывает себе в уши пробки. Он чудак, большой оригинал. Только такой созидатель мог сотворить наш великий Храм в Эйсетти! Жаль, я не знал его прежде...
— А это Зейтори? Ну, Зейтори всё тот же!
— А это... да неужели тримагестр Солондан?!
— Он самый!
— Рехнуться можно — этот старикан всех нас переживет!
— А это что за мальчишка? Сынок Танрэй?! Сколько же лет прошло — он ведь совсем взрослый!
— Ему уж десятый год пошел, едва удалось заснять, уж больно прыгуч и подвижен малец!
— Сильно смахивает на твоих, Тиамарто, близнецов...
Тут не удержался даже духовный советник, склонился к карточке, заулыбался:
— Есть что-то, в самом деле...
— А вот и сама атме — все такая же красавица. Только отчего на всех снимках она такая грустная?!
— Кто знает. Работать ей приходится немало, вот и устает.
— Она все так же учит детей языку?
— И не только языку. Она всему учит, что знает сама. И то, что их народ еще не все позабыл об Оритане, — ее заслуга.
— А где же сам Ал?
— Его мы снимать не рискнули. Очень уж у него внушительная и бдительная охрана. Мы всех тайно снимали — не сносить бы нам головы, если бы у нас нашли камеры!
Учитель молча смотрел на них, не двигаясь в своем кресле. Так старый дед смотрит на кутерьму среди своих правнуков. Он даже взгляда не бросил ни на один из снимков людей, зато тщательно изучил каждое запечатленное здание, сверил его местоположение с данными аэрофотосъемки.
— Всё, достаточно, — сказал он в конце концов, останавливая гомон, троекратно усиленный эхом громадного полупустого зала. — А теперь вы изложите мне — как можно подробнее — какая там обстановка и чем дышит этот город. Как бишь он зовется?
— Тизэ. По названию саванны и пустыни, подбирающейся к тем краям. Этот город, фондаторе* Тсимаратау, дышит страхом. Когда я вошел туда в самый первый раз, то шкурой почувствовал эту атмосферу. Тизэ — город доносчиков, фондаторе. Все кляузничают на всех. Город распутных девок — и откуда только они там берутся, будто прямо медом им там намазано!
______________________________
* Фондаторе — восходит к итальянскому "основатель" и "лидер".
— Девки — это хорошо. Некоторые очень даже ничего, — хохотнул, забывшись или еще не окончательно выйдя из роли бродяги, второй шпион, но Учитель так глянул в его сторону, что тот поперхнулся и тотчас же умолк.
— Поначалу к нам там отнеслись пренебрежительно, и зря мы боялись лишнего внимания. Нищие у них, оказывается, появляются невесть откуда с удивительной регулярностью. Что само по себе странно: все населенные пункты очень удалены от Ин, а брести через саванну в одиночку — чистое безумие. Я скорее рискнул бы путешествовать через пустыню, там из всех гадов только змеи да скорпионы. Саванна же полна таких тварей, что мы не всех даже и видели в тех трансляциях о планете, которые в былые времена показывали на Оритане! Ну, в общем, пообвыкли мы немного в Тизэ, и стал я музыкой развлекать толпу на площадях...
— ...а я напросился в ученики к Кронрэю, и вместе с ним мы начали сооружать огромную статую. В тех местах ветер дует так, что выветривает скалы и создает причудливые формы. Они словно заготовки для будущих изваяний! И вот одну такую мы использовали для образа Белого Зверя Пустыни — в память о великом Паскоме...
Тсимаратау вскинулся:
— В память?!
— Да, фондаторе! Господин Паском, чей мнимый облик отображал именно этого зверя, умер, к несчастью... Умер еще до того, как община Ала попала на Осат...
Правитель вяло обмахнул лицо ладонью, прикрылся рукой и прошептал куда-то в воротник:
— Всё это время я думал о вас, как о живом. Я не поверил тому сну... Мне так не хватает вас, Учитель...
Шпион-"музыкант" тем временем с гордостью продолжал:
— Я даже в тюрьму у них угодил, атме! Потому и убрался оттуда... Позволил себе спеть одну сатирическую песенку на мотив "Отныне будет все прекрасно", только с другими словами. А там такое под запретом! Донес один... с-слухач... ну и упекли меня на целых полгода. Чудом суда избежал — хорошо, камеру свою успел в тайник забросить, где вот он ее нашел и забрал, а то... у-у-у!.. Говорят, что если до суда дело доходит, преступнику уже не оправдаться, а не оправдаться, так и не жить. Но мне повезло: комендант по-тихому решил меня и еще с десяток пойманных бродяг высечь на заднем дворе казарм и выгнать из города с запретом под страхом смерти появляться там снова...
— ...ну так и я ушел с ним потихоньку, пока чего не вышло и со мной. Многие нас вместе встречали — мы изображали, будто только уже в Тизэ и познакомились, но мало ли что. Дознаваться при надобности там умеют, всё, что им нужно, расскажешь как миленький...
Тсимаратау помолчал, потом спросил:
— По-вашему — как так могло получиться, что ори из Тизэ терпят это?
Все оживились. Было видно, что советников до печенок терзает тот же вопрос.
— Терпят?! — по-прежнему несколько развязно и даже фамильярно (привычка, привычка!) ухмыльнулся шпион-"созидатель". — Да они восхваляют свои власти, атме Тсимаратау! Правду, да и то очень тихим шепотом, можно говорить только в том случае, если ты безумен, нищ и не имеешь близких. Вот кто относительно свободен в Тизэ — психи, бродяги и распутницы! Лишь немногие недовольные горожане могут позволить себе шептаться по углам! Но чаще они предпочитают ничего не слышать и не видеть.
— Как такое случилось?
— Это неведомо, фондаторе! — развели руками гонцы Тау-Рэи. — Мы не знали их прежде, никого, кроме советника Паскома, но Паском умер...
— А Помнящая Афелеана?
— Афелеана? Не встречал такой... Но если она там, при дворе...
— И я — даже не слыхал о ней...
Все бывшие кула-орийцы стали переглядываться. Фирэ услышал собственное сердце, как споткнулось оно, сжалось от укола. Неужели и она погибла?! Афелеана в свое время нравилась ему сильнее, чем Паском. Фирэ почему-то доверял ей больше, чем Учителю Ала — тому приходилось балансировать между воплощениями расколовшегося "куарт" ученика, и не всегда кулаптр был так искренен, как позволяла себе Афелеана.
— Там практикуются казни? — хмурясь, спросил Тсимаратау.
— В открытую — редко. До суда доходят немногие. Если кто-то слишком провинился, он попросту не выйдет из тюрьмы, а судьба его неизвестна. Но хуже всего — пытка неизвестностью. Посидеть в их тюрьме хотя бы неделю, не зная, как с тобой обойдутся — уже страшная пытка, поверьте. Уж пару десятков седых волос я себе там заработал, господа! И даже сравнить мне не с чем: бывать в нашей темнице мне не доводилось...
— Будешь и дальше обезьянничать в том же духе, — невозмутимо сообщил Учитель, — доведется. Кто-нибудь из вас видел Ала собственными глазами? Или он — миф, а его место давно занято кем-то другим, кто морочит людям головы от его имени?
Фирэ вздрогнул. Это предположение прозвучало из уст Учителя тогда впервые и всех заставило насторожиться. Если там нет Помнящей Афелеаны, способной видеть сквозь любой морок, как видел Паском, то кто знает, кто знает... Неспроста у Тсимаратау шевельнулось такое подозрение: кула-орийцев могли захватить мародеры сродни Вартату и его стерве-жене, попутчикам, держать их под постоянным гипнозом, изображая из себя Ала и Танрэй. А самих Ала, Танрэй и даже мальчика... Ну не хотелось, страшно не хотелось Учителю верить в жуткое внутреннее перерождение бывшего друга! Кажется, Тсимаратау даже смирился бы с его гибелью, со смертью его жены и Коорэ, чем с тем, что он слышал теперь из уст этих шпионов, нестерпимо разболтавшихся за эти три года житья в чужих краях.
— Я видел. Издалека, но видел Ала.
— Вы ведь оба менталы.
— Да, атме, — согласились шпионы, хотя фондаторе и не спрашивал — утверждал. — Но не сказать, чтобы нам можно было чем-то особенно похвастать...
