— Готов, господин Сьетторо, — ответил за юношу Диусоэро. — Мы готовы. Садитесь Фирэ, вот на тот стул. Садитесь и делайте то же самое, что буду делать я. Не думайте о постороннем — об этом позаботятся другие. И еще, — шепнул он усевшемуся Фирэ, — внимательно следите за действиями целителей северян!
Сосредоточиться, сидя с закоченевшими и мокрыми выше колен ногами, было почти невозможно, однако Фирэ сумел последовать за старшим кулаптром в те места, которые Паском называл Междумирьем. Здесь стоило быть осторожными — в детстве Фирэ едва не застрял здесь, очутившись в полном мраке и не зная, как выбраться. Сколь бы Помнящим ты ни был, во вселенной бесконечного постижения всегда существует опасность столкнуться с коварным неведомым.
Они с Диусоэро выскочили далеко за пределы физического мироздания. Здесь иначе вело себя время, а пространство стало понятием условным и даже неуместным. Изменять что-то во времени кулаптры не могли, "заказать" себе нужный временной отрезов — тоже. Зато отсюда получалась дестабилизация материальных тел, обитающих в их родном мире.
Объект внезапно утрачивал связь с объективной реальностью. Сознание его путалось, и враг выходил из строя из-за "хронопатологического шока", как это называлось на сленге военных кулаптров.
Весь мир в этом подпространстве выступал в виде взаимодействующих молекул, которые испускали — или не испускали — инфракрасное излучение. И это был всего лишь один из бесконечного множества способов восприятия вселенной.
Фирэ и Диусоэро здесь тоже стали всего лишь набором молекул, способных разъединяться и соединяться в прежнем порядке, но самое главное — разъединять и собирать в ином порядке сущности противника, напавшего на лагерь.
Но недаром перед погружением сюда старший кулаптр предупредил о враждебных целителях: не одни ори знали древние секреты боевых практик. Главной целью южан, чьи "дестабилизаторы" оставались на земле, было вычисление орэмашины с чужим целителем.
Фирэ на мгновение раньше начальника почувствовал, что их нашли. Он подал знак, и Диусоэро приказал отходить в безопасную зону. Юноша едва вырвался из "колпака", в который его успели заключить кулаптры аринорцев, и с трудом восстановил помутившееся было сознание. Только хроношока ему и не хватало в первом же бою! Но на орэмашинах сидели не новички. Преследователи успели поставить на них с Диусоэро маячки, и теперь все молекулы, из которых состояли кулаптры-ори просто вопили врагам: "Мы здесь, мы здесь!" Еще немного — и обнаружат их физическое местонахождение.
"За мной, Фирэ!" — потребовал Диусоэро, ощутив, что молодой напарник зачем-то остановился в одном из подпространств, которые в бегстве мелькали подобно бешеному калейдоскопу.
Бывалый кулаптр спешил выйти в тело и покинуть шатер до того, как его сметут прямым попаданием ракеты.
Фирэ знал другой способ — в незапамятные времена юношу познакомил с ним Учитель и отец, Ал, обожавший внезапные решения и непредсказуемые тактические ходы.
"Явись!" — нацелившись на преследователей — тех было тоже двое — потребовал он.
Это был Призыв, сопротивляться которому могли немногие, даже находясь в физической оболочке, а уж вне ее — тем паче. За те мгновения, пока они бились у него в коконе, Фирэ по связующим нитям успел отследить, какая из орэмашин переносит их физические тела, и мгновенно транслировал сведения начальнику.
Диусоэро вернулся в привычный мир и тут же передал командиру Сьетторо известия от напарника. Три орудийных залпа разнесли летательный аппарат в клочья, и только после этого Фирэ смог освободиться от взаимного плена: "куарт" северян, чьи тела погибли в огне, отправились к Мировому Древу.
На очнувшегося смотрели все, кто был в шатре, потом, уже после отмены тревоги, его повели в штаб, долго задавали различные вопросы, рылись в документах, в каких-то справках. Много позже, когда Фирэ и его начальник сдружились, Диусоэро признался, что больше всего переживал, не отберут ли у него такого перспективного помощника. Но юность Фирэ спасла их обоих: его сочли еще слишком неопытным для более горячих точек фронта и оставили на прежнем участке. Но и здесь убивать ему приходилось чаще, чем лечить.
— А вас, господин Диусоэро, никогда не смущало то, как выглядят оттуда наши враги и наши соратники? — спросил однажды юноша.
Усталый, страдающий от вынужденной хронической бессонницы, старший кулаптр поднял на него мутноватый взгляд. Распухшие веки давили на воспаленные до красноты глазные яблоки.
— О чем ты?
— Я вижу среди аринорцев немало хороших, светлых людей и вижу среди наших немало гнили... Мне все труднее убеждать себя, когда приходится уничтожать северян...
— Не ляпни этого при военных! — предупредил Диусоэро и для острастки потряс пальцем перед его носом. — Я тоже все вижу, но ты запомни: у этих светлых ребят-северян есть приказ, и далеко не все они видят, как ты, и сомневаются тоже далеко не все — с их-то диктатором! Да, они такие же люди, как и мы, разве кто-то утверждал иное? Но уже много сотен лет эти люди холят и лелеют свою ненависть по отношению к нам. Отчего-то решив, что они избраннее остальных, аринорцы не оставили нам выбора, кроме как воевать...
У Диусоэро была странность, к которой Фирэ привык не сразу. Задерганный своей страшной работой, старший кулаптр был очень подозрителен ко всем без исключения. Иногда он нарочно доверял двум-трем людям якобы секретную информацию, а потом следил, не узнают ли об этом непосвященные. И если сведения просачивались дальше, он прекращал всякое общение со всеми тремя, без разбора. По счастью, Фирэ эта участь миновала: начальник очень дорожил им как специалистом и старался погашать вспышки подозрительности в зародыше. В ответ Фирэ доверял ему самые сокровенные мысли.
— Однажды я хотел отыскать своего Учителя и поговорить с ним о своих сомнениях, — признался юноша. — Еще до его отъезда с Оритана...
— Ала?
— Да, его...
— Так в чем трудность?
— Я не нашел Ала.
Они помолчали, доедая скудный паек. Диусоэро отер рот и подбородок, стряхивая крошки:
— Ала нетрудно было найти, он был очень известен в Эйсетти.
— Это не так... Тот, на кого показал мне Дрэян, не был моим Учителем. Это долговязый ори с густыми черными волосами, несколько похожий с братом...
— Ну да, он самый.
— Это не Ал. Сами подумайте, кулаптр: мне ли не знать Ала из Эйсетти?
Диусоэро усмехнулся и покивал.
— Я спрашивал советника Паскома — его Учителя. Мне все время мерещилось, что настоящий Ал где-то поблизости от того, кого называли этим именем... Но он исчезал...
— А что тебе сказал Паском?
— Паском? — Фирэ хмыкнул. — Он спросил у меня совета, потому что сам уже был сбит с толку и не хотел запутать еще и меня. Сказал, что не знает точно, где мой Учитель — настоящий Ал... А мне очень нужно встретиться с ним наконец...
— Да, этот момент всегда наступает у ори — рано или поздно они начинают разыскивать своего Учителя, свой меч, свою попутчицу...
— Поскольку мой Учитель всегда был моим отцом, который передает по наследству меч, то думаю, что найдя Ала, я найду и свой меч...
— Значит, нынешний Ал — это все-таки не Ал? — задумчиво пробормотал Диусоэро. — Тогда кто же он, нынешний?
— Этого я не понял. Он какой-то... пустой... Его будто кто-то водит, как полуробота. Он очень силен — но именно той смертной мощью, какой наделены диппендеоре. Признаться, господин Диусоэро, мне было страшно рассматривать его даже издалека...
— А что же его жена?
— Ее я не видел. Но Танрэй тоже была поблизости, просто в тот раз мы не встретились. Дрэян предупредил, что она мало что помнит, и Паском сказал то же самое, а значит, говорить нам с ней было бы не о чем...
Так пролетело еще полгода, и однажды Фирэ получил из дома прискорбное известие о смерти деда, господина Корэя. Из уважения к старинному роду юноше подписали увольнительную на три дня, и с тяжелым сердцем улетел он в Эйсетти.
* * *
— Я не успел с ним попрощаться, — посетовал Фирэ, обнимая встретившую его маму.
— Он очень часто думал о тебе в последнее время, мальчик, — сказала она, промокая слезы платком. — И все же это случилось так неожиданно...
За прошедшие полтора года Эйсетти потускнел еще сильнее. Город будто бы угасал в смертельном недуге, и Фирэ подумал, что теперь самая прекрасная столица мира ничем не отличается от тех истерзанных "населенных пунктов", которые приходилось патрулировать их части по линии фронта. Такая же участь постигла и воздушный, многоступенчатый Рэйодэн — Небесный Град, уже многократно обстрелянный аринорцами...
— Это правда, что теперь и наши прорвались к Ариноре?
Отец хотел получить новости из первых рук.
Мать дико взглянула на него и ушла в комнату для прощания, сжав челюсти почти до хруста. Фирэ нашел в себе силы лишь кивнуть. Он едва удержался от неуместного здесь вопроса — чувствует ли отец хоть что-то или ему все равно?
Дед лежал в прозрачной сфере, где потом свершится кремация тела. Конечно, это был уже не дед: оболочка, к которой так привык в этой жизни Фирэ, оказалась удручающе пустой. Господин Корэй не пожелал даже остаться поблизости до приезда любимого внука. Наверное, он смертельно устал от нынешнего воплощения и при первой же возможности отправился к Древу, чтобы прийти в равновесие после всего пережитого. Много всякого насмотрелся он среди продажных коллег в Объединенном Ведомстве...
Фирэ отер слезы. Когда рушится весь мир, странно плакать о конце одной жизни. Когда ты был свидетелем — и виновником! — стольких человеческих смертей, не черствеет ли сердце во имя спасения уязвимого разума?
Но Фирэ вспоминал детство, вспоминал игры и беседы с дедушкой, и боль, сдавливая горло, выползала из глаз невыносимо жгучими слезами, душила и замораживала кровь, отчего ноги подгибались, словно ватные. Юноша и хотел бы с легкой душой произнести традиционную формулу прощания, но не мог, понимая, что ничего уже не будет так же, как прежде. На Оритане почти не осталось Помнящих, которые могли бы указать место нового рождения Корэя, а Фирэ почему-то заранее знал, что ему самому угадать это не под силу. Да и, в конце концов, дед может сгинуть так же, как сгинул "куарт" Атембизе — ученика Ала и друга Коорэ-Фирэ.
— Он слышит нас? — шепнула мать.
Юноша удрученно покачал головой, и она протяжно всхлипнула. Вошел отец, обнял Фирэ за плечи, проговорил:
— Он хотел, чтобы я отдал тебе меч...
Только сейчас в его голосе послышалось что-то, напоминающее печаль. Юноша отвернулся.
— Возьми его с собой.
— Я не могу. Это не моя вещь.
Господин Кронодан бросил хмурый взгляд на вздрогнувшую жену, но ничего в связи с этим не сказал.
— Передашь своему братцу, — коротко отрезал он, поразмышляв, и ушел к себе.
Два дня к ним шли и шли сослуживцы деда и соседи. Фирэ смотрел и дивился, ведь еще полтора года назад люди не были так понятны ему, как теперь. Никто уже не мог скрыть истинного себя в глазах молодого кулаптра, и подлость, жадность, лицемерие сильнее всего выдавали себя под благопристойными масками.
"Это я стал хуже настолько, что теперь вижу все, как на ладони, или же просто пелена спала с глаз?" — гадал юноша, разглядывая посетителей. Ему хотелось в одиночестве посидеть рядом с капсулой, но за эти дни не выдалось и часа, когда в доме не было бы посторонних.
А с заходом солнца стеклянная сфера вспыхнула. Внутри нее разлилось голубовато-серебристое пламя, испепеляющее все в считанные секунды, и когда огонь погас, в капсуле не осталось ни песчинки.
Потомки аллийцев издревле считали, что если уж ты уходишь, то негоже оставлять после себя любой сор, чем бы тот ни являлся. Это полудикие племена антропоидов хоронят своих сородичей в земле, а ори и аринорцы поступали так только с домашними животными. Плоть от плоти этой планеты должна была снова воссоединиться с нею. Потомки людей, прилетевших с Алы, не пожелали отмечаться в Убежище органическими останками собственных тел: "Пусть нас судят по нашим деяниям, а не по костям", — говорили в древности, воздвигая великие сооружения на приютившей их земле. На двух континентах — оплоте цивилизации — не существовало кладбищ. О "куарт" Взошедших напоминали громадные статуи и церемония почитания их во время праздника Теснауто — исключением были только Ал и Танрэй, которым не довелось Взойти, но которые остались живой легендой в памяти ори. Остальное сгорало в священном пламени белой Волчьей звезды. Рождаясь вновь, древний дух, атмереро, мог влиять на молекулярные цепочки формирующегося физического тела и тысячелетиями приходить на землю в одном и том же облике. И только после Раскола многие "куарт" стали ущербными и лишились этой способности...
Посидев на ассендо под звездным небом — из-за постоянных землетрясений родители давно уже не поднимались наверх и не составили ему компанию в этот раз, — Фирэ подумал, что напоследок надо навестить Саэти. Не лучший повод, но очень хотелось ее увидеть после полутора лет разлуки, горечь которой ненадолго прогоняли только их письма друг другу.
* * *
Он думал идти к интернату, а Саэти ждала его на старых качелях в парке, через который он всегда бегал к ней в прошлом.
— Я не решилась прийти, — сказала она, обнимая Фирэ за шею и щекоча дыханием ухо. — Сочувствую тебе. Он был хорошим человеком, и он вернется...
— Может быть, именно поэтому как раз наоборот — не захочет? — с горечью бросил юноша: с кем еще ему было делиться своими опасениями?
Саэти стала уже совсем взрослой. Расставание с попутчиком прогнало остатки ее детства навсегда, и сквозь прежнюю улыбку сквозила новая печаль зрелой женщины, знавшей муки утрат и лишений. Саэти так напомнила ему мать, когда та втайне от отца показывала меч деда, что гнев опять опутал сердце Фирэ, призывая отомстить кому-то неведомому и во всем виновному.
— Когда тебе надо будет назад?
— Завтра, — ответил Фирэ. — Утром я должен вылететь назад...
Саэти вдруг снова прижалась к нему, беззащитно сцепив руки перед грудью и пряча лицо в складках его плаща.
— Давай уедем, Коорэ! Папа говорит, что вот-вот сюда прилетят наши с Рэйсатру, чтобы забрать желающих эмигрировать... Ты мог бы пока не...
— Подожди, подожди! Саэти, подожди! — взмолился он. — Я не могу. Я дал клятву, и это очень серьезно.
Девушка безвольно обмякла в его руках:
— Зачем? — прошептала она. — Зачем ты связал свою атмереро столькими страшными клятвами? Что тебе Оритан и Аринора? Два куска льда, из-за которых схватилась горстка сумасшедших... Если бы ты еще хотя бы клялся на наследном мече, призвал бы его в свидетели... А так ты калечишь свою атмереро, Коорэ!
— Ты же знаешь, что его у меня нет...
— Они не имели права требовать с тебя слово доблести без свидетельства аллийского меча! Не имели!
— Мне скоро будет восемнадцать, всего через несколько месяцев — это время выбора Пути, и я попрошу, чтобы Диусоэро вернул мне мою клятву — тогда мы с тобой уедем к брату.
Скрип карусели заставил их вздрогнуть. Фирэ оглянулся, Саэти тоже вгляделась в темноту.
