Мысли ее витали уже очень далеко отсюда. И все же попрощаться с гостеприимными хозяевами было долгом. Решили, что Зейтори и Солондан дождутся ее в гостинице, а она от их лица выразит почтение руководителям северной эмиграции и вернется.
Но все оказалось не так просто, как планировалось.
Водитель Ко-Этла доставил Ормону к дому хозяина, однако там ее никто не встретил. Ормона была несколько удивлена. Тут на пороге показался черный волк северянина, словно приглашая войти, что она и сделала.
— Господин Ко-Этл? — возвысив тон, позвала женщина, оказавшись в прихожей. — Вы здесь?
— Здесь, здесь! — откликнулся он откуда-то из глубины дома. — Простите, что не встретил, проходите!
Различив в его голосе озабоченность, Ормона пожала плечами и, лишний раз не утруждая себя догадками, направилась в гостиную, где бывала уже не раз и где сейчас раздраженно спорили мужчина и женщина.
Женщиной была его сестра, Фьел-Лоэра, однако Ормона едва ее узнала. Но дело было не в том, что та вновь перекрасила свои волосы — теперь почти в белый цвет — и не в том, что переоделась в откровенное платье с очень открытым корсажем. Фьел-Лоэра была изрядно во хмелю и отчаянно развязна, тем более для аринорки.
— Простите, что вам довелось стать свидетельницей такой отвратительной сцены. Но... — он поочередно поцеловал обе руки Ормоны и с тоской оглянулся на сестру, которая, воспользовавшись его отсутствием, снова добралась до бокала с вином. — Словом, это наша семейная беда, и ничего тут не поделаешь...
— С-мейная беда, — заплетающимся языком поправила его Фьел-Лоэра, — эт-то вы с-с-с-Эт-Алмизар-р-ром. Два бесчувственных ос-с-столопа — ха-ха-ха-хи-хи! — заразительно и звонко расхохотавшись, она пригнулась к коленкам и утерла лицо оборками юбок, оставляя на белой шелковой ткани разводы от краски для глаз и губ.
— Время от времени она ссорится со своим мужем, приезжает ко мне и здесь... вот...
— Да! Да! Вот! Во-о-от! Ха-ха-ха-хи-хи! — отсмеявшись и выпрямившись, женщина тут же, без перехода, стала раздраженной: — Ду-р-р-раки!
Ко-Этл тяжко вздохнул.
— Да ладно, все мы люди, — с интересом разглядывая не знакомую ей Фьел-Лоэру, снисходительно отозвалась Ормона, а про себя подумала, что достанься ей в супруги такой негодяй, как Эт-Алмизар, на месте этой несчастной женщины она или давно бы уже спилась или (что скорее) задушила бы его. Ночью. Подушкой. Предварительно напоив тройной смертельной дозой цикуты.
— Я не смею красть ваше драгоценное время... — оправдываясь, забормотал Ко-Этл. — Понимаю, как вы торопитесь домой... Но, может быть, как женщина — женщине вы скажете ей пару слов... в наставление на путь истинный?..
— Кто? Я? На путь истинный? Да легко. Но вы всё же нас оставьте, господин Ко-Этл, не мужского ума тут дело.
— Разумеется! — с облегчением воскликнул северянин, выпустил из пальцев свою задерганную бородку и немного поспешнее, чем приличествовало, метнулся вон из комнаты.
— Что празднуем? — бодро спросила Ормона, подходя к буфету. — За что напиваемся?
Изучив все бутылки, она плеснула себе того же, что и Фьел-Лоэра. Хм, а детка толк в вине разумеет не хуже, чем это делают южане, любители виноделия с многотысячелетним стажем. Впрочем, какая она детка... Или ровесница, или даже старше — возраст Помнящих ори и аринорок на взгляд определить невозможно, если они не при смерти, не в тяжком недуге и не в глубокой старости.
— А как у вас там... в этих ваших... п-р-р-р.... — неловкой рукой северянка помахала над головой, а потом стала дергать бантики и цветочки в своей порядком встрепанной за время возлияний прическе, — ну в ваших этих... пампасах!
— В наших пампасах много злых москитов, — ответила Ормона, усаживаясь напротив.
— Фи! Нашла, чем у-удивить! Знаешь, что дел-тся в наших гнилых кр-раях летом? А-а-а, не-е-ет, ты не знаешь! Если не вр-рут, однажды у нас тут гнус сожр-р-рал мамонта! Вот так! — Фьел-Лоэра сунула палец в вино и смачно его облизнула, а Ормона подавила невольную улыбку, чувствуя, что эта женщина вызывает у нее все больше симпатии — не то своим бунтом и непокорностью судьбе, не то еще чем-то, более глубинным, неявным. — Ненавижу эту землю, эту мер-рзлоту, этот снег...
— Ну так за что пьем?
— Ты была вчер-р-ра на их охоте? — вместо ответа спросила сестра Ко-Этла и после кивка гостьи рассмеялась, грозя ей пальцем: — А-а-а! Я все вижу, да и в гор-р-роде шепчутся, что мой м-ленький братик ос-слаб к тебе с-сер-рдц-м!
Язык ее заплетался уже так, что некоторые слова раскатистого аринорского диалекта в ее исполнении стали попросту непонятны. Ормона слегка ее протрезвила, и Фьел-Лоэра сразу же вернулась в свой привычный тоскливый образ, какой была при их первой встрече. Замкнувшись в себе, она снова прилипла к бокалу.
— И чем же у вас занимаются, сидя по домам?
Северянка поморщилась, и лицо ее стало злым.
— Ждут, когда наконец издохнут! — и, помолчав, добавила чуть мягче: — Собирают друг о друге сплетни, шьют, вяжут, вышивают и вообще мастерят всякую никому не нужную чепуху, чтобы убить время. Кормят и обстирывают наших... — Фьел-Лоэра устремила взгляд куда-то в потолок и почти закричала: — бесподобных пупов земли! Вытирают сопли и ж-ж-ж... задницы отпрыскам этих пупов. Ну а кроме функции прислуги, украшают себя и остальную мебель в доме. Хочешь так жить, м? Южанка? Хочешь? Брось своего хромого, выйди за моего братика!
Ормона осталась невозмутима. В гостиную тихо вошел волк Ко-Этла и прилег у двери. Она на всякий случай осторожно потянулась к зверю — проверить, нет ли в нем кого-то еще, но тот оказался один в своем теле, обычный волк, без лишних "примесей". Впрочем, беседовать с пьяной сестрой северянина о чем-то запретном женщина и не собиралась.
— Ты пробовала говорить с Эт-Алмизаром? Что думает он обо всем этом?
— Эт-Алмизар! — передразнивая, болезненно покривилась Фьел-Лоэра. — А есть ли ему до того дело, до всех этих соплей и пеленок?
— Я не о пеленках и не о мебели... К слову, а почему ты не родишь? Как я поняла, других способностей у тебя не имеется... Во всяком случае, ты обрела бы какую-то, не самую нелепую в этой жизни цель...
Северянка в ярости ударила рукой по столу и в пьяном запале не почувствовала боли:
— Чтобы появился третий, нужно обоюдное желание двоих! Как будто тебе неизвестен этот древний постулат! И даже если бы он был согласен, я не пошла бы на это только для того, чтобы, видите ли, скрасить свои серые будни. Тебе легко говорить, у тебя здесь все замечательно...
Ормона провела ладонью над салфеткой, и та обратилась в иллюзорную бабочку. Позволив полюбоваться своими крылышками сверху, мотылек сложил их над стройным туловом, привстал на тонких лапках и завертел усиками.
— "Куарт", — глухо заговорила Ормона, пристально глядя в зеленоватые глаза собеседницы, — приводят в этот мир не для того, чтобы потешить чье-то самолюбие, скрасить серые будни, увеличить численность населения и рабов для государства, а также не затем, чтобы обеспечить себе "опору в старости". Если твоя цель — одна из этих, лучше забудь. Учитель ведет за собой тринадцать не для увеселительного пикничка, а женщина приводит сюда "куарт" не для того, что я перечислила.
Она ухватила двумя пальцами узорчатые крылья и подняла насекомое. Фьел-Лоэра молча переводила взгляд с нее на бабочку.
— Приведенный "куарт" — это ясная и определенная цель двоих попутчиков, это одно из незыблемых условий твоего собственного Восхождения. В мир приходит мотылек, и сначала о нем мало кто знает, потому что почти все утратили способность видеть неявное. Постепенно там, внутри, он превращается в гусеницу, живя одновременно на двух планах. Когда рождается гусеница, мотылек прячется внутри нее и ничем себя не проявляет до поры до времени. Гусеница ест, спит и растет, постепенно обращаясь в куколку, а что лет в пятнадцать-шестнадцать выползет из этой куколки, это половина на половину: смотря что за "куарт" живет в ней, и смотря что сумели дать этой гусенице и куколке окружающие, в том числе — попутчики, ее родители. Это тоже ученик, но только твой, твой собственный, которым ты сможешь гордиться... или... или которого станешь стыдиться. Но важно привести в этот мир не лишь бы кого, а только нужный "куарт", а Учителю — найти все тринадцать своих учеников...
— Я помню всё это, — холодно ответила Фьел-Лоэра. — До нынешнего воплощения я всегда жила на Оритане. Поэтому даже сейчас, среди этих вырожденцев, я забыла не все. Но, знаешь, хочу забыть! Хочу, потому что понимать, что ты утратила все, все свои возможности, свою волю, свою свободу — это невыносимо...
Ормона жестом фокусника взмахнула рукой и отбросила салфетку на столешницу.
— Ты жила тогда в Эйсетти?
— Да.
— И как тебя звали?
— Эфимелора.
— Ты... — будто пораженная молнией, Ормона онемела, уставившись на Фьел-Лоэру, и та кивнула:
— Я всегда была матерью Саэти, попутчицы Коорэ, который был сыном и учеником вашего знаменитого красавчика-Ала. Можно подумать! Какие мы были высокородные и пафосные, а-ха-ха-ха-ха!
Одним глотком допив снова налитое вино, северянка хихикнула:
— А теперь... а теперь это всё — пы-х-х-х! Дым! Мой попутчик Паорэс живет или жил где-то там, у вас, а я... вот. Так что всё это — пустота и бессмысленность, ори Ормона. И наши с тобой народы скоро довершат начатое тем проклятым астероидом. Всё дым! Всё дым!
Ормона откинулась на спинку стула и судорожно соображала. Эфимелора, Эфимелора, сестра по несчастью... Она была лучшей певицей Оритана! Ей поклонялся весь мир, а теперь она тихо, как созидатель Кронрэй, спивается в этом мерзостном уголке Земли, не видя выхода и опустив руки. Вся их трагедия в том, что они приходят сделать этот скотский мир лучше, а скотский мир плюет на них... Даже "куарт" ее изменился до неузнаваемости...
Что же делать? Не похищать же ее! Но нельзя оставлять Помнящую здесь, окруженной сволочами, в городе, где... Или же пусть идет как идет? Недаром ведь Паском так часто призывает ее не сопротивляться естественному ходу событий, не пробивать стену лбом, а тихо и терпеливо прогибать эту стену под себя. Они вернутся сюда хозяевами, и Фьел-Лоэра будет с ними. Она еще успеет передать чашу мудрости своей дочери!
Тем временем, повторно захмелев, северянка устала бороться с алкогольным отравлением — она прикорнула, опершись локтем на стол.
Спустя четверть часа Ормона тихо вышла из спальни, куда отвела недавнюю собутыльницу, и свистнула к себе волка:
— Веди к хозяину!
Пес, будто понял приказ — повел ее по коридору. Неожиданно одна из дверей открылась, оттуда стремительно высунулся Ко-Этл, охватил гостью за плечи и затащил в кабинет.
— Я не хочу, чтобы вы уезжали! — шептал он под портретом диктатора, а она опять через силу терпела его настырные поцелуи. — Я не могу представить, что вот вас нет рядом, и все опять вернулось в унылую колею, вчера как сегодня, завтра как вчера... Останьтесь, умоляю вас, еще на ночь! На одну эту ночь, Ормона!
— Хорошо, хорошо! — она с трудом удержала его руки, застегнула все, что Ко-Этл успел расстегнуть, и указала на портрет: — Но, прошу вас, только не здесь!
Безумец подхватил ее и на руках унес в свою спальню.
— Вам интересно, что там с вашей сестрой?
— Нет, — он увлеченно распутывал плетение на ее корсаже. — Спит же, наверное? Пусть об этом теперь беспокоится ее муж, мне надоело.
— Экие вы молодцы! — хлопнув в ладоши, восхитилась Ормона, покуда Ко-Этл в немом обожании любовался ее грудью.
Едва он собрался перейти к основному действию, Ормона снова ввела его в транс, сама поправила одежду, а его, напротив, почти совсем раздела и, выдумав самую сладкую, самую соблазнительную и безудержную грезу, подарила ее подсознанию Ко-Этла, а уж то взялось за дальнейшую интерпретацию самостоятельно.
— Наслаждайся до утра, милый дружок!
Затем она положила на столик в изголовье записку и вышла за дверь.
"Жду Вас в Кула-Ори и считаю дни! Ваша Ормона".
* * *
Ал приходил в свою лабораторию раньше всех, но сегодня, к его изумлению, там уже кто-то хозяйничал. Этот "кто-то" ни свет ни заря отпер все двери и прошел в зал биохимического синтеза. Ал научился различать помещения лаборатории просто по запахам.
— Ну и кому не спится в такую рань? — поинтересовался он, входя в зал.
Что-то разливая по пробиркам, у стола стоял тримагестр Солондан, а рядом с ним — Ормона. Наверное, это все еще было сон. Ал потер глаза в надежде, что эти двое испарятся и всё будет хорошо.
— Да будет "куарт" твой един, — между делом, не отвлекаясь от созерцания, бросила ему женщина, а тримагестр — тот и подавно промычал что-то нечленораздельное. — Ты не стой, проходи, располагайся.
Ал сглотнул. Нет, все же это не сон. Недаром с утра Натаути куда-то сгинул, чего не делал уже очень давно. Почуял и побежал встречать.
— Когда это вы прибыли?
— Да вот только что.
Только сейчас Ал заметил, что на них обоих не по сезону плотная одежда и теплая обувь, от одного вида которой его бросило в жар.
Ормона поманила его к столу.
— Дано: три пробирки, в каждой — раствор, содержащий человеческую кровь. Люди разные, двое между собой родственники. Задание: найди мне родственников, звездочет!
И она картинно повела рукой, указывая на склянки, лампы, синтезатор и микроскопы, а затем отступила, давая ему место возле Солондана.
Тримагестр зарядил в микроскопы стеклышки с материалом, и увеличительные приборы, включившись, начали передавать сведения на кристаллы машины. Ал всмотрелся в проекции молекулярных цепочек.
— Здесь и здесь идентичные митохондрии и мужская хромосома. А для чего это нужно, тримагестр?
— Значит, кого ты определяешь?
— Первый и третий образцы. Первый — женщина, третий — мужчина. Между собой состоят в близком родстве — отец и дочь, мать и сын или сестра и брат... Я думаю...
— Отлично, думай! — перебила Ормона. — Продолжайте работу. Нет-нет-нет, уволь выслушивать подробности — я отправляюсь спать после той болтанки, которую учинил нам господин Зейтори!
Она ушла, и Ал с Солонданом вернулись к микроскопам.
* * *
— Давай-ка поднимайся! Все вы горазды валяться! — потребовал Тессетен, постукивая Фирэ по коленке развернутым плашмя мечом.
— Ох, дайте мне перевести дух! — простонал ученик, развалившись в примятой траве.
Начав уроки, они в первый же день поняли, что аллийский меч им здесь не помощник. Клинок одинаково отказывался выступать как против одного, так и против другого своего хозяина. Он вылетал из рук, выкручивался, становился неподъемно тяжелым — словом, проявлял все признаки категорического нежелания участвовать в бою, пусть даже тренировочном и несерьезном.
Мужчины посмеялись и раздобыли обычные современные мечи, почти бутафорию — для их уровня занятий качество оружия пока значило немного.
Сегодня же Сетену отчего-то вспомнились те несколько приемов, которые воскресил в памяти его тела незнакомец, прозванный Танрэй Немым. И Тессетен теперь настоятельно пытался объяснить и передать их ученику. Самое удивительное, что эти боевые хитрости были как будто придуманы для его нынешнего состояния. Владея ими, ты мог не беспокоиться о своей покалеченной ноге и неповоротливости, победить можно было просто стоя или даже сидя. Почти не сдвигаясь со своего места, Сетен довел ученика до полного изнеможения, и понадобилось ему на это чуть больше двадцати минут. Едва из-за восточного горизонта пробился первый луч солнца, Фирэ, обезоруженный, лежал в траве, не чуя ни рук, ни ног.
