Однако же вскоре начались набеги мародеров из числа бывших жителей Оритана и Ариноры, перебравшихся на Рэйсатру и утративших в катаклизме свои базы. Чтобы выжить, проще отобрать, чем создать. Они не смотрели, кто перед ними — северяне, южане, женщина, ребенок или старик. Последний лоск цивилизации сползал с них, как дешевая позолота с ножен поддельного меча. Они дичали.
Постоянные стычки совсем ослабили бывших кула-орийцев. Было много раненых. Начались вспышки инфекционных заболеваний, с которыми целители едва справлялись, с ужасом видя, что медикаменты стремительно заканчиваются, а биться с заразой на ментально-функциональном уровне, как это уместно при других хворях, и надеяться на хороший исход было, по меньшей мере, возведенной в энную степень глупостью.
Погребальная капсула иногда не по одному разу в день озарялась ослепительным голубоватым светом, испепеляя поверженные тела. Она едва не стала последним пристанищем и для Танрэй. После родов жена Ала свалилась со страшной лихорадкой, и от воспаления жар не могли сбить ничем. Она высохла, словно мумия, одни кости просвечивали сквозь пергаментную кожу, и, дежуря возле нее, Фирэ не раз замечал приметы скорой смерти. Танрэй и сама шептала, когда разум возвращался к ней между приступами горячки, что Ормона зовет ее к себе. Это были муки нечистой совести, потому что Фирэ точно знал, где сейчас находится Ормона и что той меньше всего хочется увидеть "рыжую поганку" среди мертвых. Неутомимая даже после гибели, моэнарториито правдами и неправдами искала выход из тупика посредством того, в чьем теле теперь гостила с его согласия.
Помнил Фирэ и тот разговор Паскома с Учителем, когда древний кулаптр уговаривал Тессетена пойти и поговорить с женой друга. Тот сомневался: чем он-то мог помочь, когда ее организм не спасали даже серьезные лекарства и когда она сама уже сдалась?! Юноша так и не узнал, что Сетен, в конце концов согласившись попытаться, сказал ей, но после этого Танрэй быстро пошла на поправку.
— Когда тронемся? — обдумав все и оглядываясь на многолюдное стойбище посреди снежной степи, спросил Фирэ.
— Я не вижу смысла тянуть. Но должен сказать тебе, мой мальчик... — впервые за столько времени в глазах Тессетена стало тепло, и голос, высокий и удивительно молодой голос, прозвучал столь мягко, точно и в самом деле Фирэ был его родным сыном, которого он обязан предостеречь. — Должен тебе сказать, что мы уходим в неизвестность. Тем, кто останется, — он кивнул в сторону крытых повозок, возле которых суетились сородичи, — будет много легче, ибо они будут все вместе.
— Я уйду с вами, Учитель. Не пытайтесь поселить во мне сомнения, не тратьте времени понапрасну.
— Что ж, на том и покончим.
Фирэ еще надеялся, что Тессетен позовет с собой попутчицу, когда ночью, уже собравшись в дорогу, тот попросил всех обождать и двинул гайну в сторону повозки, где спали женщины с совсем маленькими детьми, и в их числе — Танрэй. Фирэ хотелось, чтобы даже не столько она, сколько малыш-Коорэ был рядом с ним и с Учителем. Так ему было бы спокойнее. Ну а Танрэй, как он уже не раз твердил себе, была бы отличной гарантией неиссякаемости сил Тессетена, а значит, обеспечила бы им всем почти безопасное путешествие...
Вместо этого Тессетен долго смотрел в лицо спящей, озаряемое всполохами костров и светом отведенного в сторону факела. Напоследок, выпростав руку из меховой рукавицы, осторожно провел тыльной стороной ладони по ее щеке. Танрэй так и не проснулась.
Проезжая мимо караульных — одним из них был Ишвар-Атембизе — Учитель снова придержал гайну.
— Спасибо, Атембизе, что понял меня, — сказал он.
— Ваша воля — закон, атме Тессетен, вы мой Учитель. Я хочу пойти с вами, но не могу. Мне вот тут, — он приложил руку к груди, — что-то велит остаться.
Фирэ не знал, как в этом воплощении друг из его прежних жизней справляется с морозами, ведь в Кула-Ори не ведали, что такое снег, и даже вылазки в горы Виэлоро не давали дикарю точного представления, что есть настоящая зима. Но Ишвар справлялся.
— Я не неволю тебя. Прощай, ученик...
Он посмотрел на других караульных. Только Ишвар знал о планах Тессетена, остальные считали, что он с отрядом самых лучших гвардейцев совершит объезд и отправится вперед на разведку пути.
Ишвар кусал губы. Фирэ не сказал ему на прощание ни слова и молча, как все остальные, проехал мимо.
Начиналась метель, однако останавливаться было нельзя: Учитель планировал за ночь отойти от стойбища как можно дальше. И они, сопротивляясь ветру, шагом, пробивались вперед сквозь мглу и секущий лицо снег.
Фирэ уже так привык к верховым переходам, что научился спать, не спешиваясь. И вот что необычно: со дня осады ему больше ни разу не снился тот незнакомец в желтом плаще. Впервые он явился к юноше во время гипнотического транса в Военном Ведомстве и с тех пор постоянно пытал его своими внезапными визитами и жестокими поединками. Эти сны мало чем отличались от реальности — во всяком случае, раны от его меча приносили такую же боль, как наяву. И вот снов не стало. Что-то сильно изменилось, когда у стен осадного Нового города он утратил целительские способности и будто бы ослеп...
К утру метель начала ослабевать, а потом и вовсе прекратилась. Идти теперь можно было по солнцу, и все же Тессетен нет-нет да взглядывал на примотанный к толстому рукаву компас.
— Если верить этой штуке, — сказал он подъехавшим Фирэ, Тиамарто и Паорэсу, — то Северный полюс теперь переместился аж в океан, — Сетен неопределенно махнул рукой куда-то в сторону, — и Полярная звезда ушла из Небесного Ящера.
— Ушла? — удивился Паорэс.
— Нет, звезда осталась. Только Полярная теперь не она... Если верить Алу...
— А если верить ощущениям, — проворчал отец Саэти, — то у меня на заднице уже вот такая мозоль от этой попоны, — он показал кулак.
Мужчины засмеялись.
Много дней брели они по снежной степи и по вымерзшим лесам, останавливаясь на короткие ночевки. Потом показались горы, и сердце Фирэ застучало сильнее. Судя по карте, это были не Виэлоро и не Белые горы, они почти условно делили Рэйсатру на два материка и были чем-то вроде шва на месте столкновения континентов. Вместе с массивом Виэлоро эта система надежно защищала Тепманору от всяких сюрпризов со стороны экваториальных океанов. На картах ори она никак не обозначалась, но путешественники решили дать ей название.
— Пусть будут Центральными горами, — предложил кто-то из гвардейцев, и на том порешили.
Все чаще переходы совершались пешком, всадникам приходилось вести своих гайн под уздцы, и труднее всего было хромоногому Учителю. Но он хотя бы мог идти: напоследок судьба позволила свершиться почти чуду, когда в результате последнего перелома произошло то, чего не могли достигнуть кулаптры за несколько операций — кости срослись, как положено. Боль никуда не делась, но двигаться стало легче. Фирэ видел это и втайне надеялся, что со временем все заживет полностью, но оптимизм его канул в бездну, когда однажды ветреной ночью, проснувшись в походном шатре, он услышал подавленные стоны со стороны спального мешка Тессетена. Стараясь никого не разбудить, Учитель растирал ноющее колено.
— Вот, выпейте, — подобравшись к нему, юноша подал флягу с водой и пилюлю с обезболивающим порошком.
— Да я уже, Фирэ. Толку-то... На ветер она всегда так. Иди спи, завтра тяжко будет.
— Сейчас, погодите!
Фирэ выскочил к костру и бросил в угли несколько картофелин. Подождав на пронизывающем ветру, он выкатил дымящиеся клубни, обернул их рогожей и занес в шатер.
— Это на колено, это на щиколотку.
Хитрость удалась: согревшись, нога почти перестала болеть.
— Мы вылечим ее, все равно вылечим, вот только доберемся до места, — шепнул юноша.
Сетен насмешливо фыркнул:
— Ты уже вырос, чтобы верить в сказки и рассказывать их старому пню вроде меня, ученичок, — в голосе прозвучали женские нотки, однако проявлялись они столь деликатно, что трудно было понять: то ли настолько повышался тенор Учителя, то ли сюда в самом деле примешивалась женщина. Фирэ всегда передергивало от жути. — Хромота — это уже до конца жизни. И, быть может, не одной этой...
— Но что же делать?
— Нет повода сдаваться. Боль физическая — это лишь боль тела. Она пройдет независимо от нашего желания: не сегодня, так через десяток-другой лет. Несущественно. А вот другая боль... Но как бы там ни было, сдаваться нам нельзя, Фирэ. Если даже Железный Телец, Тсимаратау, сыграет отступление, то что, к проклятым силам, останется от этого мира?!
И легче стало на душе Фирэ, хотя видел он, как безвозвратно катится в бездну синий шарик — Убежище древних аллийцев. Но если она — она! — твердит, что даже сейчас, в этом первозданном хаосе, проиграно еще не все, то значит — есть надежда.
То же самое проявилось в голосе Учителя, когда в долгом своем странствии уже с восточной стороны Центральных гор, перемежавшемся стычками с мародерскими отрядами, они наконец увидели вдали какой-то город-не город, но явно что-то рукотворное.
Сетен натянул поводья и указал всем, кто выжил, на темневший вдали городок-обсерваторию северян.
— Ар-Рэякаим! — с тихим восхищением произнесла женщина его устами, не сводя глаз с высоких конструкций посреди тепманорийской степи, и было совершенно понятно, что прежде Учитель уже видел эти приметы. — Мы теперь не так далеко от цели. Если бы у нас была орэмашина...
— Да, — поддержал Сетена в его сожалении орэ-мастер Паорэс, — тогда до Тау-Рэи мы добрались бы примерно за час...
Отец Саэти, как большинство, не обращал внимания на метаморфозы, что изредка происходили в их лидере. Фирэ нет-нет да казалось, что это он сам свихнулся и ему мерещится несуществующая женщина, ведь никто больше не замечал ее...
— Все правильно, Фирэ, — на глазах у всех Тессетен повернулся к приемному сыну и, не понижая голоса, объяснил: — Они не услышат и не увидят ничего. Я так хочу. Видишь меня только ты.
Юноша покосился на Тиамарто: уж провести кулаптра не так-то легко. Но она и тому отвела глаза!
А все продолжали как ни в чем не бывало стоять, ожидая, когда вожак даст приказ двигаться дальше.
Тессетену захотелось увидеть Ар-Рэякаим поближе, и весь отряд сделал крюк по заснеженной степи в направлении колоссальных построек, видневшихся на фоне пасмурного неба.
И чем ближе подъезжали они к обсерватории, тем больше недоумения замечал Фирэ в лице едущего с ним бок о бок Учителя.
Теперь это был не городок, а его сгоревшие останки. Тот, кто разорил его, не сумел уничтожить башни и радары, но устройства здесь больше не работали. Ар-Рэякаим подвергся нападению совсем недавно: некоторые постройки еще дымились, а на черном от копоти снегу лежали оледенелые трупы ученых-аринорцев и каких-то неведомых бородачей, среди которых были и блондины, и брюнеты — значит, южане и северяне ради бандитских набегов сбивались воедино, забыв о национальных предрассудках.
— Смерть нашего Солнца уравняла всех... — с сожалением промолвил кулаптр Тиамарто, после повторного пребывания в состоянии нежити состарившийся еще сильнее. Теперь он выглядел ровесником Паорэса и Сетена, оставаясь в душе двадцатипятилетним парнем.
Учитель съехал с попоны и стал молча собирать в кучу всякие деревяшки, что валялись под ногами и утратили малейшие намеки на былое свое предназначение. Чуть погодя, один за другим, к нему присоединились спутники. Вскоре у того места, где прежде стояли юго-западные ворота городка, скопилась целая гора деревянных обломков, и тогда живые начали стаскивать сюда и укладывать на нее мертвых, как это делали во время долгого пути сюда с телами погибших в стычках товарищей. Погребальной капсулы у них не было.
Потом, все так же молча, склонив головы, стояли они у гигантского костра, провожая вчерашних собратьев и недругов к Мировому Древу.
— Темнеет, — сказал Тессетен, когда от огня остались только слабые всполохи на углях, а от трупов — серый пепел. — Надо искать место для ночлега.
— Не хотелось бы оставаться тут, — поежившись, признался Паорэс. — И даже поблизости — не хотелось бы...
— Пока смеркается, будем ехать на восток. Там увидим...
Снова затевалась вьюга, и ее первые гонцы поземкой струились по смерзшейся земле.
— Что, если Тау-Рэя вот так же стоит в руинах? — наконец осмелился высказать свои давние опасения Фирэ, подъехав к Тессетену вплотную и говоря очень тихо.
— Да, я тоже думал об этом. Но у Тау-Рэи было больше шансов выстоять, чем у Кула-Ори и Нового города. Когда в наших краях земля ходила ходуном, а здания трещали по швам, Тепманору всего лишь слегка потряхивало...
— Я говорю не о катаклизме, Учитель, — с присущим ему уважением выслушав Сетена до конца, пояснил юноша. — Что, если на нее напали так же, как на Ар-Рэякаим?
Тессетен хмыкнул и поджал губы:
— Разве что сама Аринора перед гибелью пошла войной на собственную колонию...
— А почему мы все так уверены, что Аринора и Оритан погибли? Может быть все это — результат крупного сражения на нейтральной территории?
— Не думаю. То, что мы видели, походило на цепную реакцию. А она могла произойти только там, где было больше всего натыкано оружия распада и реакторов — в наших странах...
— Все равно мне не верится... — пробормотал Фирэ.
— Мне тоже.
Юноша немного успокоился. Похоже, Учитель уверен в целости и сохранности столицы Тепманоры, а его уверенность дорогого стоит.
Этой ночью была их с Тиамарто очередь караулить спящих, но на место Тиамарто вдруг ни с того ни с сего вызвался Паорэс. Фирэ давно заметил, что отцу Саэти хочется о чем-то переговорить с ним, но тот никак не соберется духом.
— Тогда во второй половине ночи сменишь одного из нас, — сказал Фирэ кулаптру Тиамарто, и тот, кивнув, ушел спать.
— Хочу вот гайну свою перековать заодно, — сказал орэ-мастер, подводя животное к дозорному костру. — А то она уже хромать начала...
Фирэ кивнул. Под звонкий стук молотка он думал о том, что вот-вот гайны начнут падать от голода одна за другой: прихваченный с собой запас корма для них подходил к концу. И тогда идти придется пешком...
— Я вот чего узнать хотел, — закончив с подковами и отведя гайну к общей коновязи, Паорэс подсел греть руки над пламенем. — Судя по тому, что болтают в отряде, многие откололись и ушли с нами из-за выходки Ала... ну, из-за той истории со струсившим парнем...
— Мальчишкой едва ли шестнадцати лет, к тому же гражданским, — дополнил Фирэ.
— Ну мальчишкой так мальчишкой. Ты, к слову, в шестнадцать уже служил...
— ...не по своей воле, господин Паорэс!
— ...и от врагов не бегал...
— ...некуда было бежать.
— Впрочем, я не о том. Не могу взять в толк, отчего это гвардейцев так задел его поступок. Сейчас военное время со своими пусть жестокими, но законами. Если дать поблажку — так ведь все побегут, у кого храбрости маловато и с доблестью нелады. А таких — большинство. Может ты, человек служивый, мне объяснишь? — придерживая капюшон, отец Саэти искоса взглянул на собеседника.
