В пылу сражения рыцарь почти забыл о Маржане, прижавшейся к холодной каменной кладке. А вот куницеообразный старьевщик о девушке не забывал и, улучив подходящий момент, когда рыцарь, тряся головой, отходил от чувствительного удара под ребра, прыгнул к ней.
Маржанины попытки отогнать от себя назойливую мысль о лежащих в коробке под мышкой "звездах" пропали втуне. Стоило человеку сделать шаг в ее сторону, как руки сами потянулись к свертку. Глаза заволокло знакомым туманом, в ушах зашумело. О боги, да что же это такое?! Опять?!
Додумать Маржана не успела. Когда в ее руках оказалась уже раскрытая коробка, она не поняла. Кэй'ли сама ткнулась в ладонь, просясь в несущий гибель полет. "Звезде" хотелось чужой крови и чужой смерти. Маржане, вернее, существу, завладевшему ее телом, — тоже.
Легкое, неуловимое движение, солнечный блик на отточенной грани. Всхлип крови и хруст дробящейся кости под натиском вгрызающейся в тело "небесной кары". Эти звуки девушке с выбившимися из-под платка светлыми волосами, со странно жесткими глазами на побледневшем лице показались прекраснее сладкозвучной музыки.
Алгер медленно перевел взгляд вниз. Его рука судорожно зажимала глубокую рану. "Звезда" вошла чуть ниже ключицы, одним своим "лучом" задев кость. Сквозь пальцы толчками, пульсируя, текла темная кровь. Вместе с кровью из тела уходила жизнь. Старьевщик рухнул на колени. Покачнулся, будто в нерешительности, и тяжело завалился набок.
Светлокосая склонилась над ним, с интересом разглядывая.
— Передай привет своей Богине, когда встретишь ее, — прошептала она. Алгер вздрогнул: в голосе девушки ему послышалось змеиное шипение. — А теперь скажи: кто ты? Кто послал тебя?
Алгер умирал. Он стоял на грани, готовый отправиться к Престолу Богов. Но что-то не давало ему уйти, что-то цепко держало в этой жизни угасающее сознание и не желало отпускать. Боль становилась нестерпимой, как и желание отрешиться ото всего, уйти, умереть — только бы не чувствовать больше этой боли, не видеть этих колючих злых глаз, вытягивающих душу. И тогда он, не в силах больше терпеть, выдохнул имя. Одно-единственное — вместе с последним вздохом.
Девушка наклонилась над телом еще ниже. Осторожно пошевелила пальцами. Дождалась, когда из раны, повинуясь ее ворожбе, выскользнет окровавленная "звезда", аккуратно вытерла ее об одежду убитого и вернула назад, в коробку.
И только тут душащая, клокочущая ярость схлынула. Хладнокровие ушло вместе с нею. Маржана снова стала сама собой и в тот же миг поняла, что она наделала. Перевела взгляд на скорчившееся на мостовой бездыханное тело. И завизжала так, словно убивали ее саму.
Светомир, до того остолбенело таращившийся на нее, дернулся от крика, одной рукой ловко перехватил обезумевшую от ужаса девушку, другой крепко зажал ей рот. Маржана билась в его руках, как выброшенная на берег рыба, но сила у нее была снова обычная, девичья. Рыцарю без особого труда удалось оттащить хайяри подальше от злосчастного переулка, в другой — столь же безлюдный — и там, встряхнув ее пару раз за плечи, привести в чувство.
— Ты видел это? — захлебываясь слезами, выдавила Маржана, вновь обретя способность говорить. — Видел?! Я снова убила человека, я — убийца! — ее речь стала прерывистой и неразборчивой. Маржана уткнулась лицом в ладони. Ее трясло. У нее начиналась истерика.
В конце переулка показались прохожие — благообразный старец и дородная женщина, ведущая за руку мальчонку лет пяти. Сзади за ними семенил хиленький мужичонка. Светомир торопливо прижал девушку к себе, чтобы люди не заметили ее слез, наклонился к ее лицу. Со стороны казалось, что влюбленная парочка слилась в страстном поцелуе. Почтенное семейство величественно проплыло мимо. Дама возмущенно пропыхтела что-то о распущенности нравов современной молодежи, но Светомиру в эту минуту не было дела до мнения посторонних, а рыдающая Маржана попросту ничего не заметила.
И только когда Маржана немного успокоилась, вдоволь наплакалась и пришла в себя, она увидела темное пятно, расплывающееся на груди Светомира.
* * *
Первыми их увидела Айна. Будь у графини нервы чуть слабее, она непременно хлопнулась бы в обморок, как это любили делать ее знакомые аристократки. С нервами у Ромиайны было все в порядке, но все же струхнула она не на шутку.
Вернувшиеся из Макхида Светомир и Маржана выглядели так, что любой ужаснулся бы.
Хайяри была перепугана чуть не до полусмерти, лицо ее заливала мертвенная бледность, глаза покраснели, на щеках блестели дорожки слез, на васильковом сарафане темнела россыпь кровавых пятен. У графини мелькнула несвоевременная мысль о том, что, если бы не заклинания очищения ткани, у Маржаны не осталось бы одежды без следов крови.
Рыцарь был еще бледнее, он еле держался на ногах, но мужественно шел, вернее, передвигал ноги, поддерживаемый своей спутницей. Рубашка Светомира из белой превратилась в темно-бордовую, почти черную.
— О боги! Что с вами случилось?! — Айна едва успела подбежать, чтобы помочь Маржане поддержать рыцаря — он медленно заваливался на бок.
— На нас напали, — чужим голосом отозвалась Маржана. — И все из-за меня!
— Перестань винить себя. Я же просил... — прохрипел рыцарь, теряя сознание.
К счастью, рана оказалась не роковой, жизненно важные органы не были задеты. И все же Дарилен и Заринна колдовали над ней два часа кряду. Рыцарь потерял много крови, к тому же была опасность заражения крови.
Чародеям прежде не доводилось лечить такие раны. Они давно усвоили, что целительство к области их талантов не относится. Но раньше они могли обратиться к профессиональным лекарям. Сейчас выхода не было — пришлось осваивать новую ворожбу на ходу, вспоминая когда-то слышанные наставления учителей и доверяясь интуиции.
Они здорово рисковали. Оборотничий организм многие зелья и заклинания переносит иначе, нежели человеческий, реакция могла быть непредсказуемой. Но, к счастью, обошлось.
— У нас прямо передвижной лазарет какой-то, — хмыкнула Заринна, когда стало ясно, что их с Даром старания увенчались успехом. Светомир крепко спал, и сон его обещал исцеление.
Спасители выглядели едва ли не хуже раненого. На Маржану вообще было жалко смотреть. Она упорно твердила, что Светомир едва не погиб исключительно по ее вине, и перестала рыдать, только когда Айна насильно напоила ее успокаивающим отваром. Правда, с дозировкой графиня немного перестаралась, и в лагере стало на одного спящего больше — но разве кому-то вредил крепкий здоровый сон?
* * *
Когда вечер раскрасил небо, будто умелый художник провел кистью с акварелью по листу мокрой бумаги, компания собралась у костра. Светомир то и дело с восхищением дотрагивался до перевязанной груди: импровизация чародеев явно была удачной, утром рыцарю можно было трогаться в путь вместе со всеми, правда, соблюдая осторожность.
Вотий с не меньшим восторгом разглядывал подаренный Маржаной кинжал с простой, но со вкусом оформленной рукоятью в форме драконьей головы, с гравировкой на клинке — опять-таки в виде дракона со сложенными на спине крыльями, судя по всему, вошедшего в штопор. Хаяйри сумела-таки угодить брату.
Чуть в отдалении от компании, привалившись спиной к дереву, сидела Айна. Весь ее вид выражал крайнюю степень усталости: глаза прикрыты, руки бессильно брошены на колени, плечи поникли.
— Устала? — участливо спросил Дарилен, присаживаясь рядом. — Тяжелый был день...
Реакция девушки его удивила. Графиня встрепенулась, испуганно взглянула на Дара и торопливо замотала головой.
— Нет-нет, нисколько!
Колдун нахмурился.
— Ты чего-то боишься?
— Боюсь? Ну что ты, вовсе нет...
— Не спорь. Я не слепой. Что случилось? Чего ты испугалась?
Айна низко наклонила голову — так, чтобы не видно было выражения ее лица. Ее волосы пахли ромашкой. Это зариннина настойка для мытья волос, она сама ею пользуется и снабжает всех желающих. Знакомый с детства запах. Почему же раньше он не вызывал в душе колдуна никаких чувств? И почему сейчас он для него дороже самых изысканных ароматов мира?
Ответ Айны прозвучал так тихо, что маг едва различил ее голос в треске костра.
— Не прогоняй меня.
— Что?
Он расслышал. Просто не сразу смог поверить своим ушам.
— Не прогоняй меня.
— О чем ты? Я вовсе не...
Айна его не слушала. Она торопливо заговорила, сбиваясь и глотая слова, словно боясь, что Дар вот-вот перебьет ее и велит замолчать.
— Я... Я знаю, что я — изнеженная графская дочка, которую зачем-то научили махать мечом — должно быть, потехи ради. Я ничего не знаю, ничего не умею и слишком быстро устаю от ходьбы. В походе от меня мало толку, зато неприятностей сверх меры. Я — обуза для вас. Но пока я иду с вами, мне есть для чего жить. Мы куда-то идем, что-то ищем — и все просто и понятно. Есть цель, есть путь к ней. Я не знаю, что будет, когда мы достигнем цели и получим ответы на все вопросы. Но... не прогоняй меня. Хотя бы пока. Пожалуйста...
— Глупенькая... — теплая усмешка. Айна подняла голову. Что это — нежность в его глазах или причудливая игра отблесков костра? — Никто не собирается тебя прогонять. Я благодарен судьбе за то, что она свела нас с тобой. Это лучшее, что она могла для нас сделать. Помни об этом и не верь никому, кто скажет, будто кто-то из нашей компании думает иначе. Этого просто не может быть. И не смей называть себя обузой! Ты — славная девушка, хоть еще и сама этого не понимаешь.
Словно зверь на мягких лапах, готовящийся к решающему прыжку, подкрадывалась ночь. Где-то в лесу тоскливо затянул лунную серенаду волк. Ему вторил другой, в противоположной стороне. Компания у костра поежилась. Маржана зябко передернула плечами.
— Говорят, летом волки не нападают на людей, — изрекла в пространство Заринна.
— Не забудь сообщить об этом самим волкам при встрече, — откликнулся Дарилен.
— Вам что-нибудь говорит имя Шайнмар? — невпопад спросила Маржана, глядя в огонь.
— Шайнмар... Шайнмар... Что-то знакомое... — маг задумчиво потер подбородок. — Нет, не припоминаю. А где ты его слышала?
— Тот человек, который... ну, которого я... он сказал мне это имя.
— Что, так прямо и сказал? — недоверчиво протянула Заринна. — Сам?
— Нет. Я его... — Маржана запнулась, — попросила. Убедительно.
У костра снова повисло молчание.
Когда сидеть у трепещущего пламени, слушать шум ветра, запутавшегося в кронах могучих деревьев, и волчий вой стало совсем невмоготу, Айна попросила Маржану:
— Спой, пожалуйста. Ты так красиво пела в трактире в Верхних Фумках...
Маржана, вспомнив, что именно она пела в памятную ночь в трактире, зарумянилась, но просьба Айны была и впрямь как нельзя более своевременной. Иногда песня — лучшее лекарство от грусти. Много лучше слов.
Маржана помолчала, прикрыв глаза, вслушиваясь в свое состояние. О чем же спеть? О долге? О грусти? О первой любви?
Слова пришли сами собой. То ли вспомнились, всплыли откуда-то из глубин памяти, то ли сами на ходу сложились в песню. Маржана об этом не задумывалась. Она пела, отдавая песне всю душу, растворяясь в ней и забывая себя.
Голос хайяри то звенел, как первые трели весенних птиц, то затихал, становясь почти не слышным, как шепот легкого ветерка. Были в нем и напевы веселого летнего дождя, льющего сквозь солнечные лучи, и шелест листвы, и неспешный полет тающих под солнцем, словно сахарная вата, облаков. Песня уносила слушателей невообразимо далеко, туда, где нет тревог и проблем, где круглый год светит ласковое солнце и цветут луговые травы, где нет зла, боли и грязи. А еще в этой песне была горечь — от того, что сказочный край навсегда потерян и потомкам его счастливых обитателей суждено вечно скитаться по чужим краям в тщетной надежде вернуть утраченную родину.
Когда песня отзвучала и последние слова растворились во тьме за освещенным костром пространством, притихшие слушатели еще долго сидели молча. После столь проникновенного исполнения продолжение беседы казалось кощунством.
— О чем эта песня? — тихо спросил, обретя наконец способность говорить, Светомир.
Маржана открыла было рот, досадуя на недогадливость рыцаря, но сестру опередил Вотий.
— Она о крае, где рождается радуга, — заявил он.
— И на каком же это языке? — вкрадчиво поинтересовался рыцарь.
Вотий удивленно моргнул. Маржана округлила глаза:
— То есть как — на каком? На сиднари, разумеется! — и осеклась. Песня была не на сиднари, только теперь она это отчетливо поняла. Слова были на другом языке, которого Маржана не знала. Селянские девушки не изучают иностранные языки, они и родным-то в его письменном применении не всегда владеют. Откуда же тогда она знает эту песню? И почему понимает ее слова? И Вотий... Он ведь тоже все понял!
Маржана в замешательстве оглянулась на брата. Тот был озадачен не меньше.
— Мои ученики удивляют меня все больше и больше, — вздохнул Дарилен. — Что ни день, то новые сюрпризы. Я правильно понял, что вы оба этот язык никогда не учили, но понимаете его не хуже родного?
Подопечные мага синхронно кивнули.
— Потрясающе, — сказала Заринна с непонятным выражением: то ли мрачно, то ли просто устало. — Ты прав, Дар, тебе достались не ученики, а коробка с сюрпризами! Ты уверен, что их ищут лишь потому, что они хаяйры? Может быть, кому-то известно о них что-то такое, что пока не известно нам?
Маржана почувствовала укол жгучей обиды. Она шмыгнула носом, изо всех сил стараясь не разреветься
— Я же не специально...
— Ладно-ладно, не огорчайся ты так, — поспешил утешить ученицу колдун. — Никто не хочет обидеть ни тебя, ни Вотия. Вы ни в чем не виноваты. Но вы и впрямь подкидываете нам столько загадок — и ни единой зацепки для разгадки! Вас ищут служители Светлой Защитницы, которые только и думают, как бы вернуть себе прежнюю власть над умами людей. На вас имеют виды какие-то ненормальные маги-сектанты, озабоченные спасением мира. Периодически возникают посыльные некоего "хозяина", требующего отдать ему моего ученика. Кто-то из вышеперечисленных, а может быть, некто неучтенный, время от времени присылает каких-то совсем уж кретинских наемников. При этом я — единственный в мире маг, ставший наставником двух учеников одновременно, моя ученица, — милая скромная девушка, которой снятся странные сны, — если ее хорошенько разозлить, обращается с оружием получше многих профессиональных бойцов, и в довершение ко всему мои ученики распевают песни на незнакомом им языке, — Дарилен помолчал. Его подопечные пригорюнились. И тут маг хитро улыбнулся: — Нет, определенно, день, когда я принял Вотия в ученики, был счастливейшим в моей судьбе! А иначе разве смог бы я жить такой интересной, насыщенной жизнью?
* * *
Ночь вступала в свои права. На бархатное иссиня-черное небо высыпали крупные летние звезды, казавшиеся искрами одинокого догорающего костра, улетевшими слишком высоко. В лунном свете в траве поблескивали крупные тяжелые капли ночной росы.
