Рыцарь вновь обвел спутников тоскливым взглядом, который сделал бы честь любой бездомной собаке, и признался:
— Не мог. По нашим, оборотничьим законам я еще много чего не могу. Я вообще еще несовершеннолетний.
Айна подавилась вздохом. Маржана тихо ойкнула, не сдержавшись, и тут же зажала рот ладошкой. Вотий раскрыл рот, во все глаза таращась на воина. Маги переглянулись и вновь уставились на рассказчика.
— Исчисление возраста у оборотней несколько отличается от людского, — пояснил рыцарь, окончательно убедившись, что так просто от него не отстанут. — Мы живем дольше, но и взрослеем медленнее, в отличие от других долгоживущих рас. По нашим законам совершеннолетним оборотень становится в день своего столетия. Тогда он и получает право самостоятельно избирать дальнейший жизненный путь. До этого возраста все определяют его родители совместно со старейшинами рода.
Отец всегда хотел, чтобы его сын стал певцом, — тут Дарилен, не сдержавшись, хихикнул, и рыцарь, смутившись, торопливо продолжил: — Когда стало понятно, что голосом боги меня обделили, он согласился на музыканта. Потом, когда со слухом тоже возникли проблемы, — на артиста. К тому времени он был согласен уже на любого деятеля искусства. Мать не возражала: ей было бы куда спокойнее, если бы сын сидел дома и разучивал ноты, вместо того чтобы шляться неизвестно где с действующей армией. А я... Я всю жизнь мечтал о военной службе. В детстве я грезил не сценой, а оружием, рыцарским уставом и строевой подготовкой, вместо того чтобы учиться игре на лютне, я убегал стрелять из лука с деревенской ребятней... Когда родители поняли, что увлечение армией — это всерьез, и забеспокоились, было поздно. Я уже не мыслил себя без рыцарских доспехов, меча у пояса и воинских подвигов.
Родители мой выбор не одобрили. Старейшины — тоже. Мои вопли о смысле жизни, коим стало для меня рыцарство, никого не тронули: несовершеннолетний не имеет права голоса, в силу своей неопытности он не может знать, что для него нужнее, — так гласят наши законы. И тогда я решил бежать.
Это был отчаянный шаг. Нас, оборотней, воспитывают в строгости и полной покорности старшим. То, что я осмелился возражать против выбранного для меня пути, никого особенно не удивило — такое случалось и прежде. Удивила настойчивость, с которой я это делал. А уж побег из отчего дома у нашего народа и вовсе приравнивается к самоубийству. Сбежавший и предавший надежды семьи становится изгоем, от него отрекаются родные, сородичи его презирают, его Зов не услышат, даже если бедняга будет умирать.
Колдун недоверчиво сощурился.
— Что-то не сходится у тебя. Почему же, в таком случае, твои сородичи-беркуты не выказывали к тебе презрения? Арамил — тот и вовсе на твой светлый лик чуть не с благоговением таращился, стоило ему твое имя услышать!
Рыцарь горделиво приосанился. Он ждал этого вопроса и не упустил случая покрасоваться.
— Да будет вам известно, что вы удостоились великой чести — быть спутниками самого Светомира Лучезарного, прославившегося как первый (и единственный!) оборотень, сумевший поступить на учебу в сиднарскую рыцарскую Академию задолго до наступления совершеннолетия и ввести в заблуждение относительно своего истинного возраста не только всех сокурсников, но и умудренных опытом преподавателей. Более того — этот оборотень закончил первую и вторую ступени обучения с отличием, добившись звания Лучшего рыцаря курса! Сама королева Халисса даровала мне крылатый позолоченный шлем — символ бесстрашия и воинской доблести!
По мере рассказа рыцарский нос вздергивался все выше и выше, к затянутому тучами небу.
— Смотри, купол не проткни, — хмуро бросила магичка. Рассказ Света о блестящей учебе нисколько ее не впечатлил, зато упоминание об оказанной "великой чести" изрядно покоробило.
Рыцарь же сделал вид, будто не расслышал Зариннино замечание, и продолжал:
— Родители, узнав о моих заслугах, растрогались и приняли обратно в семью. Старейшины сами признали свою ошибку. Отныне Парящие Соколы не стыдятся своего сына, пошедшего наперекор их воле, а по праву гордятся им, а подрастающее поколение оборотней втайне мечтает быть похожим на Светомира Лучезарного, который смог отстоять свою мечту!
Рыцарь замолчал и обвел спутников торжествующим взглядом, будто ожидая восторженных выкриков и похвал. Увы, означенные спутники должного энтузиазма не проявили, аплодисментов не последовало, и воин лишь разочарованно прищелкнул языком.
— А сколько же тебе сейчас лет? — осторожно поинтересовалась Маржана. Этот вопрос мучил ее с самого начала рыцарской речи.
— Девяносто, — беззаботно отозвался сокол. И, увидев вытянувшиеся лица, поспешно добавил: — В переводе на человеческий возраст — чуть больше восемнадцати. Хм... На пару месяцев больше...
Вотия куда сильнее заинтересовала система рыцарского обучения.
— Первая ступень? — переспросил он. — А сколько их всего? И какие?
В чем-чем, а в этом вопросе рыцарь чувствовал себя как рыба в воде. Он охотно принялся объяснять мальчишке:
— Есть всего три этапа, или, если угодно, ступени обучения рыцарскому делу. Первая — теоретическая. Рыцари изучают основные науки, зубрят устав, рыцарский кодекс, штудируют историю и законы своего государства, дабы злопыхатели не могли сказать, будто славные рыцари — необразованные невежды.
Вторая ступень — практика в казарме. Строевая подготовка, муштра, обучение основным приемам ведения боя, даже хоровое пение — все это относится ко второму этапу.
Третья — боевая практика. Рыцари должны два года прослужить в войсках действующей армии, участвовать в сражениях, проявить себя доблестными воинами и показать, чему они научились на предыдущих этапах. По прохождении боевой практики воинам вручают дипломы Сиднарской Академии, и они могут с полным правом называть себя сиднарскими рыцарями, кавалерами Ордена Летучей Мыши... — взгляд сокола стал мечтательным — видно было, что прошедшие годы обучения он вспоминает с искренней теплотой и нежностью.
— А что такое Орден Летучей Мыши? — дернул за рукав замечтавшегося рыцаря Вотий.
Воин замялся — как раз это-то и было государственной тайной, — но, подумав немного, все же махнул рукой и важно сообщил:
— Орден Летучей Мыши — элитное подразделение сиднарского войска, целиком состоящее из оборотней. Его основателем был оборотень со второй ипостасью летучей мыши — отсюда и название. Вообще-то наш Орден засекречен, об истинной природе его воинов мало кто знает. С одной стороны, дабы о нем не прознали вражеские лазутчики, с другой — в целях сохранения спокойствия в собственном войске. Кому понравится узнать, что в королевском войске правят бал и получают лучшие места нелюди? Люди тотчас возмутятся, чего доброго, еще восстание поднимут. Хранить тайну — в наших же интересах. Теперь — и в ваших тоже, имейте это ввиду! Разглашение государственной тайны карается смертной казнью!
Заринна фыркнула, выражая свое мнение о сиднарском законодательстве. Айна поежилась. Дарилен философски пожал плечами. "Ничего не могу обещать", — говорил его вид. Даже Маржана отнеслась к заявлению рыцаря равнодушно. Мысленно она уже навсегда простилась с Сиднаром и тем более — родной Лазоревой Долиной. Испуганным выглядел только Вотий — он впервые в жизни твердо решил держать язык за зубами и уже прикидывал, можно ли забыть об услышанной тайне, чтобы не выдать ее даже врагам, буде те схватят его и начнут пытать. Таинственных врагов мальчишка представлял себе весьма смутно, но его решимость от этого слабее не становилась.
* * *
Небывалую зоркость на сей раз проявила Маржана — именно она первой увидела храм, к которому они так долго шли. Обитель Рассвета.
По правде говоря, долгожданную цель Маржана не увидела, а, скорее, почувствовала.
— На закате мы выйдем к храму, — уверенно заявила она однажды утром, задумчиво разглядывая горизонт. Шел пятнадцатый день пути, скитальцы порядком устали и были только рады приближению цели, но заявление хайяри восприняли все же с недоверием.
Обитель Рассвета располагалась в самом сердце Хайялина — его столице, Хайя-Тэре. Путники мало знали о хайярском государстве и о том, каким оно было до погубившей его войны, но предполагали, что столица будет выгодно отличаться от прочих территорий даже после разрушения. Уж если сохранились руины в отдаленных поселениях, если даже захудалые деревеньки не исчезли с лица земли бесследно, значит, Хайя-Тэр тем более должен более-менее уцелеть, думали они. Да и руин с приближением к столице должно быть много больше, чем на окраинах княжества, — все же столичные области, как правило, отличаются более густой населенностью.
Пока же ничто не говорило о близости столицы. Все вокруг было прежним. Те же фрагменты зданий, надгробиями высившиеся то тут, то там, те же хрустящие под ногами осколки, та же чахлая растительность и полное отсутствие живности, хотя следы зверья все же нет-нет да встречались. Видимо, смышленые животные успевали убраться раньше, чем их обнаруживали чужаки. Вокруг царили тишина и спокойствие. Тоска...
— Ты уверена? — недоверчиво уточнила магичка, переводя взгляд вдаль.
Маржана кивнула.
— Как никогда. Я... Я его чувствую. Он зовет меня, и он уже близко.
Маржана оказалась права — после полудня путники вышли к столице. Неправы были спутники хайяри. Столица была разрушена полностью, до основания, стерта с лица земли с особой тщательностью, как будто магам враждебных государств было важно убить саму память о Хайя-Тэре, уничтожить всякое напоминание о нем. Не осталось ни одного дома, ни одного фундамента, исчезли черепки и обломки — под ногами путников снова была лишь сухая земля, выжженная, бесплодная, мертвая, как в первые дни пути.
— Что это? — поежилась Айна. — Почему они уничтожили столицу так... так непоправимо?
— В столице было много сильных магов, — после долгого молчания ответил колдун. — Очень сильных. Здесь каждый дом был окружен особыми заклятиями, сами стены защищали хозяев. Они могли преподнести захватчикам неприятный сюрприз, и не один. Те решили подстраховаться.
— Еще немного — и я возненавижу магов, — воинственно заявил рыцарь. — Угробить столько народу, разрушить целое государство для того лишь, чтобы выяснить, кто из них самый сильный... И после этого магия — двигатель прогресса?! В чем этот прогресс выражается? В изобретении новых способов убийства? И вы все еще надеетесь, что в этом пекле уцелел главный хайярский храм?! Помяните мое слово: мы придем не к храму, а к очередным руинам! И хорошо еще, если эти руины вообще увидим!
Ответом ему было молчание. Магам было стыдно за своих предшественников, они не нашлись, что сказать. Все силы Маржаны уходили на борьбу с самой собой и подступавшими к горлу слезами, девушка попросту не слышала разговоров спутников. Вотий и Айна, потрясенные окружающим пейзажем, подавленно молчали. Разговаривать не хотелось никому.
— Вот он, — сказала вдруг хайяри, обогнув очередной невысокий холм. Она произнесла это так тихо, что шедшая рядом Заринна едва расслышала.
Там, куда показывала Маржана, и в самом деле высилась громада храма. Огромное, монументальное здание в форме лотоса, казавшееся еще более величественным на фоне окружающих его пустошей, будто светилось изнутри — так белоснежны были его стены.
Путники на несколько минут замерли, разглядывая Обитель Рассвета издали, будто боясь приблизиться к ней еще на шаг.
— Красиво... — грустно признала Зари, когда компания наконец тронулась с места. — Даже издалека — красиво. Было бы жаль, если бы и это чудо разрушили... Кстати, а почему он называется Обителью Рассвета? Разве не логичнее было бы назвать его Цветом Лотоса или еще как-нибудь в этом ключе, раз уж его построили таким?
— Есть две причины, — тихо проговорила хайяри, будто разговаривая сама с собой. — Во-первых, лотос в Хайялине — цветок рассвета. У нас... Здесь растут... росли только розовые лотосы. Их лепестки цветом напоминают зарю. А во-вторых, этот храм построен так, что первые лучи восходящего солнца проникают в окна и освещают его. Под солнечными лучами внутренняя отделка храма начинает сверкать и переливаться всеми цветами. На рассвете он особенно красив.
К Обители Рассвета путники пришли на закате. Необыкновенно развившееся в последние дни чутье не подвело Маржану и на сей раз.
Клонящееся к западу солнце обливало белый мрамор багровым пламенем, придавая храму несколько зловещий вид. И все равно путники вновь замерли, разглядывая Обитель. На нее невозможно было не смотреть, храм притягивал к себе взоры, завораживал плавными изгибами линий, восхищал тонкой работой древних мастеров, удивлял сохранившейся даже в этом царстве обугленных камней белизной, не позволяя отвести взгляд.
Сходство с лотосом вблизи было почти не заметно, зато стали видны барельефы с изображениями цветов, деревьев и животных, покрывающие стены, не оставив ни клочка свободного пространства. Даже стройные колонны у входа были увиты мраморными виноградными лозами. Казалось, чем дольше спутники смотрели на стены храма, тем больше новых элементов, не заметных при беглом осмотре, они находили: опустившаяся на цветок бабочка, резные листочки причудливой формы, спрятавшиеся у корней деревьев грибы, крошечные птенцы, выглядывающие из гнезда... Все это казалось живым, застывшим мгновенье назад и готовым вот-вот продолжить движение.
К ногам спутников спускались широкие каменные ступени. Украшавшая их мозаика имитировала цветочный узор — посетители храма будто шли по цветущей поляне. Наступить на мозаику тяжелым сапогом, покрытым дорожной пылью, казалось верхом кощунства, и путники, повинуясь внезапному порыву, сняли обувь у входа в храм. Это было неразумно с точки зрения здравого смысла, но казалось единственно правильным при взгляде на тонкую работу мастеров, ушедших из мира задолго до появления Сиднара на хайялинских картах.
Автор древнего трактата о хайярах был прав: несмотря на войну, царившие вокруг запустение и разрушение, несмотря на века забвения, храм был цел и выглядел так, словно его построили пару-тройку лет назад. Единственное, что не смогло уцелеть, — витражи в окнах. Но за полтысячи лет разбитые окна — не самая страшная потеря...
Маржана зашла в храм первой. Она жадно рассматривала сверкающие белизной стены, мраморные плиты под ногами, высокие стрельчатые окна с осколками цветных витражей, уходящий ввысь купол, полукруг колонн, опоясывающий огромный зал, и не могла отделаться от ощущения неправильности увиденного. Перед ее внутренним взором стояла другая картина, видение того, каким храм был раньше, каким он должен быть на самом деле: узор из самоцветов на полу, мерцающие золотом звезды на бархатно-синем куполе, живые цветы, стоящие в мраморных вазах у каждой колонны — их выращивали рядом, в саду у храма, и меняли букеты каждый день, — витражи с изображениями богини Хайяримы и ее же статуя в центре зала, украшенная цветами и золотом.
Маржана обвела храм взглядом, увидела в глубине его статую и, осторожно ступая, будто по стеклам, подошла к ней.
