Заринна подняла голову, изучая испещренный сверкающими точками небосвод.
— Смотрите! — воскликнула вдруг она.
Друзья одновременно задрали головы к ночному небу.
По темно-синему бархату медленно, с царственным величием плыл, мерно взмахивая мощными крыльями, исполинский силуэт.
— Дракон! — восхищенно выдохнула графиня. — Настоящий дракон!
Словно заметив внимание к своей персоне, величественный ящер выпустил из ноздрей крохотную струйку пламени. Несмотря на расстояние, в воздухе сильнее запахло дымом.
— Вот теперь я верю, что мы в другом мире, — заявил рыцарь, хотя его об этом никто и не спрашивал. — В Сиднаре драконов-то почти не осталось, да и те, что еще уцелели, просто так над замками не летают, а берегут свои шкуры где-нибудь на краю мира, на груде сокровищ и в окружении прекрасных девиц...
Заринна прыснула.
— Боюсь, твои данные несколько устарели, — заявила она слегка заплетающимся языком. Коварное хайярское вино на вкус казалось легким, но в голову ударяло не хуже гномьего самогона, и магичка немного не рассчитала своих сил. — С того дня, когда дракона в последний раз удавалось застукать за поимкой девицы, прошло столько времени — любая красотка раз двадцать успеет состариться! Так что теперь бедные ящеры вынуждены коротать дни в обществе склочных старых вешалок...
Рыцарь дернулся было что-то сказать, но не успел. Именно в этот момент беглецов обнаружили. Молодой тощий жрец, один из тех, что встретили путников в Обители Рассвета, возник у костра неожиданно, будто соткался из воздуха. Впрочем, почему — будто? Вполне возможно, что так оно и было.
— Божественная, — начал он дрожащим от плохо скрываемого раздражения голосом, с укором взирая на хани, — вам не следовало...
И вдруг глаза его расширились, лицо исказила гримаса ужаса. Жрец с изумлением принюхался к дымку, поднимавшемуся от костра.
— Ч-что это? — прошептал он, бледнея и невольно отступая назад. — Хани... Божественная... Вы едите... мясо?! — вид у жреца при этом был такой, словно он уличил свою хани в каннибализме.
— Едим, — хладнокровно подтвердила Маржана. И радушно предложила, протягивая незваному собеседнику импровизированный шампур с недоеденным шашлыком: — Хотите?
Тот шарахнулся от угощения, как от чумы, и вопросил, чудом не срываясь на крик:
— Неужели вам не жаль бедное, невинное дитя природы, замученное вами в угоду собственному желудку?!
— Жаль, — серьезно заверила его хайяри. — Мы скорбим. Разве вы не видите: это — поминальная трапеза по невинно убиенному дитю... дите... Птичке, в общем.
— Вы умышленно преступили заветы Матери нашей, Великой Хайяримы — и не раскаиваетесь в этом?! — не оставлял надежды воззвать к совести чужаков ярый защитник природы. — Богиня запрещает своим детям есть мясо живых существ!
— Это неправда! — Маржана вскочила так стремительно, что едва не опрокинула наполовину опустевший кувшин с вином. — Хайярима никогда не запрещала нам есть что бы то ни было! Не приписывайте богине собственных убеждений! Половина моих предков не гнушались за пиршественным столом отведать мясных блюд!
— Это было в дикие, варварские времена, а не в наш просвещенный век!.. — запальчиво возразил жрец, брызжа слюной.
Глаза Маржаны нехорошо сузились.
— Так ты смеешь утверждать, что мои предки, правители Хайялина, одобренные самой богиней, — были необразованными дикарями и варварами?!
Жрец, до которого наконец дошло, с кем он осмелился препираться, похолодел и захлопнул уже открытый для очередного обвинения рот. В наступившей тишине отчетливо клацнули жреческие зубы.
— Простите, хани, — пролепетал несчастный, сгибаясь в земном поклоне, — я не хотел оскорбить ваших родственных чувств... И все же вам лучше пройти во дворец. Верховная жрица взволнована, мы все опасаемся за вашу жизнь...
Маржана, успевшая остыть и устыдиться своей несдержанности, из-за которой она накричала на уважаемого человека, к тому же радеющего о ее же благе, сдержанно кивнула.
— Ступай. Скажи жрице, я скоро вернусь.
Служитель, не поднимая головы, склонился еще ниже и телепортировался во дворец.
— А здорово ты его построила! — одобрительно заметил рыцарь.
— Отвяжись, — устало махнула рукой божественная хани. — Без тебя тошно...
— Чего тошно-то? — не поняла Заринна. — Ты все правильно сделала. Раз уж они так настаивают на твоем высоком происхождении и королевских привилегиях, нечего позволять тобой командовать. Иначе так и будешь всю жизнь ходить на цыпочках и исполнять чужие приказы, выдавая их за свои.
Маржана печально покачала головой.
— Я боюсь саму себя. Еще месяц назад я бы ни за что не повысила голоса на жреца какого бы то ни было бога. Я бы выслушала его, и не подумав перечить. А сейчас? После того, как во мне начала просыпаться эта клятая память предков, я становлюсь другой. А что со мной станет после коронации?! Я и вовсе превращусь в чудовище!
— Не мели ерунды, — строго одернул ученицу маг, стараясь, чтобы его голос прозвучал как можно увереннее. — С чего ты взяла? Ты просто станешь чуть более осведомленной в делах управления государством и в истории своего рода. И потом... Ты ведь еще не коронована, верно? Кто знает, что может случиться до дня официального объявления тебя правительницей? В крайнем случае, всегда можно подтолкнуть судьбу в нужную сторону... Мы что-нибудь придумаем.
Маржана благодарно взглянула на мага.
— Ты серьезно?
— Нет, это я шучу так, — с каменным лицом отозвался Наставник.
— Спасибо... — Маржана улыбнулась. Сначала — робко, неуверенно, потом — смелее, открыто. — За шутку.
Хайяры усвоили урок и предпочли подстраховаться. Начиная со следующего дня, за столом Дарилену в отдельной тарелке подавали мясо. Как правило — отварную курицу.
— Надеюсь, она умерла не своей смертью, — задумчиво говорил колдун, придирчиво разглядывая кушанье. С сердобольных хайяров сталось бы дождаться естественной кончины птицы, прежде чем подавать ее к столу.
Служанки, разносившие блюда, при взгляде на "варварскую еду" кривились от отвращения, но маг не особенно над этим печалился. И охотно позволял сотрапезникам, в том числе и ученикам, под шумок утянуть из заветной тарелки кусок-другой животного белка.
Еще несколько кусков отправлялись в миски Фтайки и Кисса. Дрыц его знает, чем хайяры кормили домашних животных, возможно, предполагалось, что они сами добудут себе еду по вкусу, не утруждая хозяев. Может быть, домашние любимцы детей Хайяримы отличались редкой неприхотливостью или в современном Хайялине вовсе не принято было держать "детей природы" в домах, рядом с людьми. Да только не привыкшие к подножному корму животины магов тоскливо взирали на содержимое своих мисок (как правило, состоящее из скорбного кургана отварных овощей и небольшого стожка зелени) и есть угощение отказывались наотрез.
Появление на столе мяса стало единственным отрадным изменением в дворцовой жизни.
Хайяры, рассудив, что ночные прогулки в сомнительной компании иномирцев — не лучшее времяпрепровождение для будущей правительницы, во избежание рецидива негласно заключили Маржану под своего рода домашний арест. Рядом с хани в любое время дня и ночи непременно оказывался кто-нибудь из верноподданной хайярской знати. Выход за пределы дворцового сада отныне был закрыт для Маржаны и ее спутников — замковая ограда все же появилась. Магическая. Официально эти меры предпринимались для безопасности хани (на случай появления новых мятежников, агрессивно настроенных инакомыслящих и просто недовольных хайяров) и лишь до дня коронации. То есть на неопределенный срок.
Верховная жрица время от времени навещала хани, но по-настоящему важных разговоров больше не заводила, мастерски уклоняясь от ответов на "скользкие" темы. Зато вечерами Маржану и сотоварищи зазывали в Большую Музыкальную Залу, где воздушные арфистки задумчиво перебирали струны, наигрывая легкую, и при этом щемяще красивую мелодию.
Вопреки ожиданиям, хайяры пользовались магией отнюдь не во всем. Произведения искусства вообще и музыки в частности магически не воспроизводились. Как справедливо заметила однажды Заринна, "если направо и налево сыпать заклинаниями и совсем не пользоваться головой и руками, то эти части тела рано или поздно отпадут за ненадобностью". Видимо, хайяры придерживались той же точки зрения.
По начищенному до блеска паркету скользили танцующие пары, порхали стайки придворных дам и кавалеров. На небольшом постаменте почти в центре гордо красовалось Цветущее Древо. То самое, что Маржана видела во сне. Его серебристые резные листочки с внутренней стороны были золотыми, как и мелкие благоухающие цветы, усеявшие Древо от корней до верхушки. Хайяры искренне полагали, что прекрасная музыка и непосредственная близость хани благотворно влияют на любимое дерево богини.
Возможно, Древу и его древесной душе и впрямь было хорошо, но вот сама Маржана чувствовала себя на этих вечерах неуютно. Она сидела, забившись в угол, и угрюмо глядела на весело щебечущих придворных дам. Бесконечные разговоры о последних веяниях хайялинской моды и завидных женихах столицы ее нисколько не занимали, а музыка, без сомнения, прекрасная, быстро надоедала, набивая оскомину, как всякий избыток сладкого.
Друзья слонялись рядом, раздумывая, чем бы себя занять. Местных танцев они не знали, хайялинские новости им были не интересны, а к разговорам бдительно прислушивались чуткие соглядатаи. Сиднарцы откровенно скучали. Маржана тоже скучала и с нарастающим ужасом ждала неизбежного — часа, когда хайяры, вдоволь насладившись искусством арфисток, станут упрашивать спеть свою хани.
Этот час наступал каждый вечер с неотвратимостью заката и рассвета. Хайяры вдруг вспоминали о певческом даре, присущем предкам будущей правительницы, и просили осчастливить их песней. Маржана отказывалась. Хайяры льстили хани так, как только были способны, и повторяли нижайшую просьбу. Маржана упиралась. Хайяры настаивали. Маржана отказывалась наотрез. Хайяры горестно вздыхали и отходили, бросая на хани взоры, полные молчаливого укора. После этой ежевечерней экзекуции арфистки, как правило, возобновляли музицирование, а Маржана становилась еще мрачнее.
Сцена повторилась и в этот вечер.
— Ах, хани, неужели мы никогда не узнаем счастья услышать ваш прекрасный голос? — с искренним огорчением на хорошеньких кукольных лицах щебетали фрейлины. — Мы были бы так рады! Мы рассказывали бы об этом своим внукам! И правнукам!..
"Вот надоеды! — сердито думала Маржана. — "Внукам, правнукам"!.. Сначала детей заведите, глупые курицы!"
И тут ее осенило. "Хотите услышать пение своей хани? — с внезапной веселой злостью подумала она. — Получайте!"
— Хорошо. Я вас осчастливлю, — зловеще пообещала она, оглядывая радостно всполошившуюся публику.
Когда над притихшим залом, звеня, полетели слова первых строк, подданные божественной хани замерли в изумлении. Они не сразу смогли поверить своим ушам, а поверив, застыли безмолвными изваяниями, кто где стоял, не в силах шевельнуться.
Маржана недолго ломала голову над выбором репертуара. Частушки, спетые в Фумкинском трактире, сами просились на язык. Хайяри мстительно выбрала самые скабрезные, от которых в другой обстановке непременно заалела бы, как маков цвет. Сейчас же ей ни капли не было стыдно. Пусть стыдятся слушатели — сами напросились!
И слушатели устыдились. Утонченные фрейлины, пожалуй, и слов-то таких не слышали. А уж некоторых особо примечательных сочетаний, которые нет-нет да и встречались в произведениях сиднарского народного творчества, — и подавно...
Развеселились только друзья Маржаны, присутствовавшие на незабвенном Фумкинском вечере. Самые задорные из однажды услышанных куплетов осели в памяти, позволяя хором подпевать Маржане и залихватски подхватывать припев.
Неожиданным дополнением стал Фтайкин посильный вклад: псинка, послушав немного жуткую разноголосицу, уселась рядом, подняла голову к небу, виднеющемуся сквозь стеклянный потолок, и тоскливо завыла.
Разухабистое пение лилось в распахнутые окна, приводя в замешательство непуганых хайялинских зверушек. С садовых деревьев с криками спешно разлетались птицы. Где-то вдалеке тоскливым воем отозвался волк, вышедший полюбоваться на полную луну. Ему ответил другой... Третий... Казалось, к хоровому пению решило присоединиться всё зверье округи.
Осчастливленные хайяры были правы: такое пение, услышав раз, они вряд ли смогли забыть. И детям, внукам и правнукам наверняка о нем рассказывали. С содроганием.
После получасовой какофонии, когда Маржана исчерпала запас частушек, а подпевающие, включая зверей, основательно выдохлись и едва не охрипли от стараний, попросить хани продолжить пение никто не осмелился. Маржана могла быть довольна собой: отныне по вечерам в Большой Музыкальной Зале (впрочем, как и в любой другой) ее ни разу не просили спеть. Хайяры, на свою беду, оказались на редкость впечатлительным народом, удивительно восприимчивым к иноземному творчеству.
Замок спал. Стихли звуки: и чарующее пение арфы, и разудалые Маржанины частушки, и человеческие голоса. Только изредка раздавались тяжелые шаги часовых по каменным плитам коридора. Стража, бдительно позевывая, охраняла покой обитателей замка.
Не спал лишь колдун. Он неторопливо прохаживался по комнате, вспоминая прошедший вечер. Его ученица вновь подтвердила полное соответствие своей стихии. Вспыхнула, словно спичка, и выдала страждущим свое дивное пение. Маг невольно усмехнулся. Хайяры еще долго не забудут выступление наместницы их обожаемой богини...
Интересно, а каким суждено стать Вотию? Вода рано или поздно принимает форму и с наступлением холодов становится льдом. Мальчишка-хайяр, как и его сестра, похож на свою стихию...
Огонь и вода... Лед и пламя...
Дарилен мерил шагами комнату и хмурился, размышляя над магическими способностями учеников. Что с ними не так? Почему он не может перестать об этом думать?
Колдун остановился внезапно, будто налетел на невидимую стену. Он вспомнил...
— ...Запомни, Дар, магически одаренные дети одних родителей всегда принадлежат одной стихии... Дар! Оставь кошку в покое, дай ей поспать. Ты меня слушаешь?
Десятилетний Дар воровато прячет руки за спину. У его Учителя замечательная кошка. Нет, магическими способностями она не обладает — обычная мурлыка, каких в сиднарских городах пруд пруди. Но взамен магии и телепатии у Лири есть безграничное терпение, позволяющее ей безропотно сносить выходки малолетнего сорванца, ученика Ианора, вздумается ли мальчишке погладить кошку, почесать за ушами или пересчитать ее усы и зубы и подергать за хвост, чтобы узнать, крепко ли он держится.
— Слушаю, Учитель! — но Учителя не так-то просто провести. И Дар, чтобы подтвердить свое внимание к предмету разговора (кстати, о чем говорил Ианор? Эх, опять прослушал...) и заодно отвлечь наставничье внимание, принимает заинтересованный вид и уточняет: — А почему так происходит?
— Потому, что у кровных братьев и сестер схожие ауры. Подробно строение ауры мы с тобой разберем позже, пока просто запомни. Если родителям-магам легче воспользоваться стихией огня, то и их детям "огненные" заклинания будут даваться легче, нежели, к примеру, "воздушные". Как ты помнишь (ведь помнишь?), каждый маг при необходимости может прибегать к силе любой из четырех стихий, но при этом одна из них всегда будет главной, излюбленной, требующей меньших затрат энергии. Тебе повезло: твой отец был вампиром, им всегда подчиняется вода, а мать — человеком, и кто-то из ее дальних предков повелевал пламенем. Поэтому тебе с почти одинаковой легкостью подчиняются обе стихии. Но далеко не все маги — такие везунчики. Да даже тебе при такой счастливой родословной вода куда ближе, чем пламя.
