От удивления маг окончательно проснулся. "Чего только не привидится на пороге между сном и явью..." — сонно подумал он и вновь перевернулся на левый бок. Дарилену потребовалось еще примерно с полминуты, чтобы понять: это не сон.
Когда сия, без сомнения, мудрая мысль в полной мере достигла сознания мага, он вскочил с постели, кинулся к окну и осторожно выглянул из-за занавески, предчувствуя самое неприятное. Так и есть: у калитки радушной хозяйки, тетушки Харики, чинно, рядком стояли человек двадцать селян. Дарилен сдавленно охнул и попятился от окошка с веселенькими занавесками — ядовито-зелеными в не менее ядовитый красный цветочек. Что ж, прав был наставник, когда поучал его в отрочестве: "Плохой маг ищет работу годами, и не поймать ее такому чародею, как нельзя ухватить птицу-зорянку за радужный хвост. А к хорошему магу работа идет сама, как прикормленный зверь, — ее даже звать не нужно!"
Маг не единожды убеждался в справедливости этого мудрого изречения — убедился и на этот раз. Он вздохнул и потянулся за одеждой. Его "клиенты" уже толпились у дверей — негоже заставлять людей ждать...
* * *
Дарилен уже битый час выслушивал "посетителей" и откровенно скучал. Что ни говори, а люди везде одни и те же, и проблемы у них примерно одинаковы — что в Чарске, что в Хворостцах: одному амулет от сглаза подзарядить, другому дать совет, чтобы шкодливых духов от дома отвадить или капризного домового умилостивить, третьему — зелье от хворей... Все это, без сомнения, деятельность полезная — но такая обыденная! Рутина! Никакого полета фантазии!..
Впрочем, не один Дарилен мучился в это солнечное утро третьего дня от начала месяца солнцеяра [4]. Ушлая старушенция умудрилась припрячь к работе всех без исключения "дорогих гостей": Маржана с унылым видом варила на кухне вишневое варенье (судя по огромным ягодным запасам, работы у девушки было как минимум до вечера), Вотий, пыхтя от натуги не хуже разгневанного дракона, таскал воду из колодца, а Светомира загнали-таки колоть дрова. Рыцарь долго вздыхал и кряхтел у поленницы, с нарочито болезненным видом отставив пострадавшую ногу, но потом заметил поглядывающих на него из-за забора молоденьких селянок, и дело пошло веселее. При этом на рыцаря даже снизошло вдохновение, и он то и дело разражался громкими красноречивыми монологами о пользе сего занятия для физической формы — да вот беда, произносить речи и колоть дрова одновременно у воина не получалось. Вотий при виде разглагольствующего вояки хихикал в кулак, "гостеприимная" хозяйка неодобрительно качала головой, но попрекать воина, воодушевленно размахивающего топором, остерегалась. И даже Киссу нашлось занятие — он азартно шебуршал чем-то в погребе, устроив охоту на мышей, подгрызающих богатые хозяйские запасы.
Тетушка Харика была из тех людей, что нипочем не упустят своей выгоды, умея разглядеть ее во всем. Пожалуй, окажись она на необитаемом острове с пустыми руками — и в скором времени почтенная тетушка, вне всякого сомнения, сколотила бы крепкое, доходное хозяйство, приложив к этому минимум усилий.
* * *
Незапланированная работа хороша тем, что, как правило, быстро начавшись, она столь же быстро и неожиданно подходит к концу. Когда в импровизированный "рабочий кабинет мага" (эту роль исполнял закуток в кухне, скрытый ширмой от любопытных глаз — ведь магия, как известно, не любит посторонних взглядов) зашел последний посетитель, Дарилен готов был расцеловать его от радости в предвкушении скорого освобождения от знакомых с детства, но несколько однообразных, а потому утомительных действий. Вернее, ее. Посетительницу.
Маг вежливо поздоровался и жестом пригласил гостью присаживаться. И тут же напрягся, внимательно вглядываясь в лицо незнакомки. Выработанное за годы практики чутье подсказывало магу: этот случай серьезнее всех предыдущих вместе взятых.
Перед ним, опустив глаза, сидела немолодая женщина в простеньком поношенном платье. Наверное, в молодости она была хороша собой: черты лица еще хранили отпечаток былой красоты. Но безденежье и ежедневная тяжелая работа сделали свое дело, превратив лицо в скорбную маску, казалось, не выражавшую ничего, кроме обреченной покорности судьбе. Как ни странно, при этом женщина держалась с достоинством и даже величием, которое сделало бы честь самой королеве.
Маг заинтересованно смотрел на посетительницу, ожидая ее просьбы. Та же, казалось, забыла, где она находится и зачем пришла сюда. Она с отрешенным видом глядела в пол, не шелохнувшись и не проронив ни слова.
— Что привело вас ко мне? — спросил наконец маг, так и не дождавшись от незнакомки проявления инициативы.
Она подняла на него выцветшие, некогда небесно-голубые, а теперь блеклые глаза и с недоумением уставилась на Дарилена. Сбитый с толку странным поведением женщины, маг предпринял еще одну попытку разговорить ее:
— Кто вы? Зачем пришли сюда?
Только теперь женщина вздрогнула, словно очнувшись от транса, и затараторила, сбиваясь, путаясь в словах и "глотая" окончания, торопясь высказать все, что хотела. Она будто собиралась в скором времени снова отрешиться от действительности, как минуту назад, и потому спешила рассказать о своей беде.
— Мне нужна ваша помощь, господин маг, потому что кроме вас мне никто не сможет помочь. Я знаю, вы хороший маг. Так люди говорят, а люди понапрасну хвалить не станут... Спасите моего сына, господин маг! Я надеюсь только на вас! Даже боги не снизошли к моим мольбам, но вы — не бог, вы поймете мои страдания и не оставите меня в беде!.. У меня нет никого, кроме сына, он — всё, ради чего я живу, и если бы не эта беда, я бы никогда и не подумала... Мне и в голову не приходило, что такое когда-нибудь случится со мной и моим ребенком... Умоляю вас, господин маг, спасите его!.. Ради всего, что вам дорого, — не откажите мне в помощи!.. — и женщина зарыдала, спрятав лицо в ладонях.
Маг с несколько ошарашенным видом сидел напротив и пытался понять ее сумбурную торопливую речь. Он решительно ничего не понимал, кроме одного — эта женщина и ее сын попали в беду, и им нужна помощь.
— Пожалуйста, возьмите себя в руки, — мягко попросил маг. — Я сделаю все, что в моих силах. Что случилось с вашим сыном? И чем я могу помочь ему?
Женщина подняла голову, краем передника утерла слезы и, в последний раз всхлипнув и прерывисто вздохнув, заговорила снова, на этот раз отчетливее и не в пример более связно.
— Мы с сыном вдвоем живем. Мужа у меня нет... — рассказчица на миг запнулась.
"И не было", — понял Дарилен. Почему-то это обстоятельство заставило его проникнуться сочувствием к незнакомке. Нетрудно представить, как тяжело быть матерью одиночкой в консервативных долинских деревушках. Женщина тем временем продолжала:
— Болею я часто в последние годы, здоровье совсем подорвалось. А месяц назад, как раз в тот день, когда колдунья наша уехала, так плохо мне стало — совсем невмоготу. Спину скрутило — я охнуть боялась. Я и послала сына к Заринне за снадобьем... Лучше б я тогда умерла... — тихо проговорила она, с трудом сдерживая вновь подступившие к глазам слезы. — Каймен, сынок мой, вернулся сам не свой: лицо белое, точно полотно, глаза застывшие, смотрят не пойми куда, губы дрожат. На вопросы не отвечал, сел за печку в закуток и промолчал до вечера. Спасибо, соседка к обеду заглянула, она и помогла, у нее был впрок настой для растираний приготовлен. Она и сказала, что Заринна уехала. Я к вечеру кое-как отошла да и на ноги встала. А сынок мой слег наутро. И с тех пор не встает... У него... у него... — речь рассказчицы снова стала прерывистой, она хотела выговорить какое-то слово — и не могла. Дарилену немалого труда стоило различить сквозь рыдания: — У него харра! Черная харра!..
Дарилен невольно охнул. Черная харра! Одна из самых страшных болезней, известных человечеству.
В народе эту болезнь называли еще "юшкиной лихорадкой", по имени лекаря, открывшего ее и впервые описавшего — на собственном, весьма печальном примере. Страшна она была не болью — хотя боли порой бывали такие, что даже закаленные в боях мужи теряли сознание. И даже не неизбежным смертельным исходом — лекарства от этой болезни за долгие века ее существования так и не смогли найти. Самое страшное было в другом: прежде, чем умирало тело человека, болезнь пожирала его душу. Полностью, без остатка — и без возврата.
Согласно сиднарским поверьям, душа каждого человека приходит в мир ровно десять раз — по числу богов Верховного Круга. Заболевший черной харрой лишался возможности вернуться в мир живых в новом облике, как и души вообще. Болезнь уничтожала то единственное, что поддерживало человека во всех испытаниях и давало ему надежду — его душу.
Она начиналась относительно безобидно: разливавшейся во всем теле слабостью, из-за которой человек подолгу не хотел, а иногда и не мог встать с постели. Через несколько дней слабость переходила в оцепенение, сковывавшее мышцы, словно стальные путы. А потом тело несчастного начинала трепать жестокая лихорадка. Спустя месяц почти непрерывных мучений умирала душа больного. Его тело еще жило, дышало, чувствовало — но души в нем не было. А еще через седмицу прекращала свое земное существование и телесная оболочка.
— Я — не лекарь, — осторожно начал Дарилен. Это было чистой правдой — он мог срастить перелом, но изгнать из тела, скажем, обычную простуду не сумел бы. — Вряд ли я смогу помочь вашему сыну.
— Я знаю, его уже нельзя спасти от смерти, — покачала головой мать. Она говорила так тихо, что маг с трудом разбирал слова. — Я прошу вас об одном: прекратите его страдания!
— Вы хотите... чтобы я убил вашего сына? — от неожиданности вопрос Дарилена прозвучал несколько бестактно.
— Нет, не убил, — незнакомка будто досадовала на недогадливость мага. — Попросите богов забрать его душу. Пока она еще жива. Пока это еще можно сделать.
* * *
Паренек был совсем плох. Ему было лет шестнадцать, но за время болезни он сильно похудел, черты лица заострились, отчего их обладатель казался еще моложе. Потемневшие от пота пряди волос прилипли к покрытому испариной лбу. Больной тяжело, прерывисто дышал ртом, приоткрытые губы были сухими и потрескавшимися. Глаза под воспаленными покрасневшими веками лихорадочно метались. Щеки покрывал нездоровый румянец. Это был, вероятно, последний день, когда его еще можно было спасти — не тело, а душу.
Стоящая рядом с магом женщина с надеждой вглядывалась в лицо Дарилена.
— Ведь еще не все потеряно, правда? Его душу еще можно спасти? Вы сделаете это? Не откажете мне?
Мольба в ее голосе не позволила магу ответить отказом. Он согласился.
— Попрощайтесь с сыном, — попросил он и вышел из комнаты — отчасти чтобы не мешать прощанию матери с единственным сыном, стоящим на пороге смерти, отчасти потому что ни магия, ни простое человеческое самообладание не помогли бы Дарилену спокойно смотреть на это. А для предстоящего обряда требовались хладнокровие, собранность и ледяное спокойствие.
Мать долго не выходила из комнаты. Маг не торопил ее. Он понимал: всей жизни будет мало, чтобы решиться уйти в последний раз. Наконец она появилась в дверях. Женщина еще в комнате вытерла глаза, они были сухими, но забыла стереть слезы с лица, и две забытые слезинки висели на подбородке, готовые вот-вот сорваться в полет. Дарилен, стараясь не смотреть на мать парнишки, зашел в комнату и прикрыл за собой дверь. Критически осмотрел ее и опечатал заклинанием — на тот случай, если нервы женщины не выдержат и она передумает. Прерывать обряд очень не рекомендовалось.
— Ты пришел помочь мне?
Маг вздрогнул от неожиданного вопроса. Парнишка был слишком слаб, чтобы прийти в себя. Или это была последняя милость богов? Милость ли?..
— Да.
Дарилен сам не узнал свой голос. Одно дело — убивать врагов на поле боя, в пылу сражения, и совсем другое — обрывать жизнь беспомощного юнца, совсем еще мальчишки. Даже если так будет лучше для него самого. Даже если нет надежды исцелить тело и нужно торопиться уберечь душу. Как же это порой тяжело — быть магом...
Серые глаза смотрели на колдуна без страха. Это и придало решимости.
Для проведения обряда вовсе не требовалось убивать больного — во всяком случае, мало кто считал это убийством. Магу или жрецу достаточно было обратиться к богам с просьбой до срока забрать душу обреченного.
Тонкая витая свечка охотно вспыхнула синеватым магическим огоньком. Дарилен бережно укрепил ее на серебряном блюдце и поставил прямо на пол рядом с кроватью — у левой руки больного. С правой стороны поместил серебряную чашу с водой. В ногах сыпанул горсть земли, набранной у порога дома Каймена. Туда же, прямо в землю, бросил семечко подсолнечника, бережно спрятал его поглубже. В изголовье кровати, на первый взгляд, не было ничего. Это была область воздуха, там гулял магически вызванный ветер. Приготовления закончены. Настало время совершать обряд. Дарилен взял больного за руки, крепко сжал их, закрывая глаза и мысленно стирая грань между собой и Кайменом.
Слова молитвы сами просились на язык. Когда-то, невообразимо давно, когда Долина еще не была открыта людьми, да и весь мир для разрозненных человеческих племен был полон тайн и загадок, эти слова были молитвой по усопшему. Много позже, но все же задолго до этих дней, во время эпидемии черной харры, колдуны обнаружили их спасительную силу.
Общемирового языка тогда не было и в помине, и текст молитвы был на древнем людском. Впрочем, не все ли равно, на каком языке слова, если желание помочь идет от сердца, не делая различий?..
Молитва была обращением к десяти богам и силам четырех стихий. Они внимали магу и принимали решение.
Первой откликнулась вода — основная стихия Дарилена. Водная поверхность покрылась рябью и резко взбурлила. В серебряной чаше разыгралась буря в миниатюре.
Ярче вспыхнула свеча, затрещал магический огонек, рассыпая искры.
Сквозь землю, раздвигая крупинки, пробился крохотный росток.
Усилившийся ветер взметнул волосы обоих участников обряда.
Согласие сил стихий было получено. Богам для оглашения принятого решения не требовалось внешних проявлений. Дарилен почувствовал его сам.
— Мы встретимся в следующей жизни [5], колдун, — это были последние слова паренька.
* * *
Когда все было кончено и Дарилен, едва держась на ногах от усталости (не столько физической, сколько моральной), вышел из хаты, его ждало еще одно неприятное открытие. У крыльца мага поджидали трое: рослый рыжий детина с усыпанным солнечной пыльцой [6] простодушным лицом, невысокий вертлявый малый со столь подвижными чертами лица, что их было нелегко разглядеть, и задумчивый утонченный юноша (слова "парень" или "юнец" категорически не подходили к его красивому правильному, словно высеченному из камня, лицу), который смотрелся довольно странно в компании обычных селянских парней. Огромные глаза неестественно яркого бирюзового цвета выдавали в нем полуэльфа — обычное дело для Лазоревой Долины. На вид все трое были ровесниками Каймена, чью душу несколько минут назад маг проводил к Престолу Богов. От этой мысли Дарилена передернуло.
