— Не будь дураком, — ответил ему глубокий женский голос. Его можно было бы назвать красивым, если бы не сквозившие в нем желчь и раздражение. — Мы это уже не раз обсуждали. Твои так называемые "попытки" гроша ломаного не стоят, еще одна — и мы могли остаться ни с чем. Подумать только, ты даже не смог разделить их! А теперь уже поздно... Хотя, если подумать, то, что произошло, к лучшему. Теперь мы убьем двух зайцев сразу: напомним Сиднару о себе и избавимся от новоявленной хани. Безо всякого риска. На войне так легко попасть под удар... Я стану регентом при малолетнем ханиме — Вотие, — а если через десяток лет мне не надоест править, уберем и его. Надеюсь, он исполнит предназначенное до этого срока. У семьи орр Эллайнен нет других наследников, и Хайяриме придется выбрать новую хани. Догадываешься, кто это может быть, — при моих-то талантах? Все просто, Карир.
Постепенно разговор перешел на сбор налогов и наполняемость казны, и собеседники заговорили в полный голос. Увлеченные беседой, они не заметили, как у дальней стены слабо колыхнулась портьера и чуть слышно скрипнула, закрываясь, спрятанная за тяжелым бархатом дверь, и уж тем более не услышали легких шагов, быстро удаляющихся по коридору. Собеседники уловили лишь слабое изменение магического фона, после которого дверь вновь растворилась в каменной кладке, будто ее здесь и не было, но не придали этому значения (во дворце постоянно кто-то ворожит, разве уследишь за всеми?). Как выяснилось позже — зря.
Бывают случаи, когда враги предпочитают напасть внезапно. Вовсе не из-за своей исключительно подлой натуры — на войне нередко один отряд оказывается отрезанным от основной армии, — и что ему прикажете делать? Бросаться на врага с мечами наголо, дабы погибнуть геройской и при этом совершенно напрасной смертью? Чтобы продолжить сражение и при этом иметь хоть какое-то преимущество, лучший выход — позволить забыть о себе. И напомнить, когда никто этого не ждет.
Бойцы таятся, перемещаясь по вражеской территории почти бесшумно, со всей возможной осторожностью, так, что ничто не выдает их приближения. Усыпленные кажущимся спокойствием враги теряют бдительность и расслабляются, уверовав в собственную непобедимость.
Но это спокойствие обманчиво. Придет день (а скорее — ночь) — и вражеский отряд выскочит, как демон из преисподней, налетит, оглушит, растерзает, не позволив опомниться...
Об этом думала Заринна, обнаружив однажды утром, что наступил день коронации. Когда он подкрался? Как? Она и не заметила...
Этот день казался таким далеким, таким нереальным, сиднарцам чудилось, что он не наступит никогда — просто потому, что такого не может быть.
Увы. Назначенный день пришел не просто в положенный срок — а возмутительно быстро.
Церемония должна была состояться на восходе, в тот час, когда на небе встречаются еще сонное солнце и уже уставшая луна. Сиднарцев со всей возможной учтивостью препроводили в Обитель Рассвета — точь-в-точь такую, как в оставленном хайярами мире.
В то утро сиднарцы впервые увидели Хайя-Тэр — каким он стал на новом месте.
Архитектура Хайялина была похожа и не похожа на сиднарскую. Вроде все то же: четыре стены, крыша, окна и двери, — но все это было исполнено такого изящества, украшено столь затейливыми барельефами и росписью, что невольно создавалось ощущение нереальности, сказочности окружающего мира. Утренний туман лишь усиливал это чувство, делая все вокруг иллюзорным, зыбким, ненадежным. Будто сиднарцы каким-то образом очутились в Сонном Городе из старинной сказки — он удивительно красив, в обычной жизни таких просто не бывает, но однажды ступивший на его земли обречен вечно блуждать среди призрачных жителей города, пока сам не станет одним из них — безликим, безымянным, не помнящим себя...
Заринна передернула плечами и потрясла головой, будто вытряхивая из нее мрачные мысли. Впрочем, городские красоты, возможно, произвели бы на нее куда более приятное впечатление и вызвали бы другие эмоции, если бы не возмутительно ранний час.
Очутившись на месте, магичка огляделась. Рядом, стараясь не слишком открыто зевать, зябко ежился колдун. Ему отчаянно хотелось спать, его организм был просто не в состоянии принять вертикальное положение в столь раннее время. Дар добросовестно пытался хотя бы не заваливаться в сторону и стоять прямо, но получалось у него это, прямо скажем, не очень.
Остальные сиднарцы выглядели такими же заспанными, замученными и отчаянно мерзнущими. Хайяры же, казалось, не чувствовали ни сонливости, ни утреннего холодка, они глядели вокруг с одинаковым торжественно-взволнованным выражением на лицах и были бодрыми и радостными. Глядя на них, магичка ощутила легкий укол зависти.
Задумавшись, она едва не пропустила появление ученицы Дарилена. Вот кого нельзя было назвать заспанной! Похоже, Маржана вовсе не сомкнула глаз — ее выдавали заметная даже в утреннем робком свете бледность и покрасневшие, нездорово блестящие глаза.
Бледность хайяри немного скрадывало белое платье. Хвала богине, платье хани для коронации было не чета обычным хайярским нарядам: совсем простое, из тонкого белого полотна, без изысков, единственным украшением служил узкий кожаный поясок, перехватывающий талию, расписанный витиеватыми древними письменами.
Словом, платье было всем хорошо: красиво, удобно, скромно, но не лишено элегантности. Но Маржане эта красота казалась саваном.
Все присутствующие были одеты так же — просто, почти по-деревенски. Если бы не аристократические манеры и безупречный покрой одежды, их можно было бы принять за толпу крестьян, собравшихся на сельский праздник.
Маржану вели живым коридором, мимо благоговейно замерших подданных, мимо друзей, мимо Вотия и Винара — к алтарю. Хайяри едва передвигала ноги, если бы не жрецы, предусмотрительно поддерживающие ее под руки, она не смогла бы сделать ни шагу. В висках кузнечным молотом отдавались удары крови, происходящее вокруг было словно подернуто дымкой, отчего казалось далеким и нереальным, происходящим не с ней.
Повсюду курились благовония. Их аромат казался чересчур навязчивым, он проникал в мозг, усыпляя его, мешая думать, сковывал волю и притуплял чувства. Или он действовал так лишь на Маржану, проведшую бессонную ночь?
Хайяри окинула собравшихся быстрым взглядом из-под опущенных ресниц. Нет, все вокруг — веселы и довольны. У них — праздник. Только у нее — поминки по прежней, беззаботной и свободной жизни.
Дорожка, ведущая к алтарю, была усыпана лепестками роз, казавшимися пятнами крови на белых мраморных плитах.
Каждый шаг длился вечность, мгновения растягивались, превращаясь в века, минуты — в тысячелетия. Но вот, наконец, путь пройден. Хани оказалась перед алтарем — розовато-золотистым мраморным лотосом, приподнятым над землей. Если приглядеться, становилось заметно, что прожилки в камне складываются в замысловатые узоры и древние письмена.
Рядом с Маржаной очутилась Каруника. Когда она успела прийти?
Шелест и шепот вокруг стихли, как по волшебству.
Речь Верховной жрицы Маржана почти не запомнила. Каруника разливалась соловьем, рассказывая подданным, какой радостный день им довелось увидеть воочию (если они сами вдруг не догадались), о том, что уж теперь-то все пойдет иначе, теперь возрожденный Хайялин поднимется с колен (интересно, перед кем?) и придет новая эпоха — эпоха величия детей Хайяримы...
Наконец, жрица замолчала и повернулась к Маржане. Тишина вокруг стала почти осязаемой, она окружила хайяри плотным кольцом, мешая дышать.
Подданные выжидательно смотрели на хани. Они ждали клятвы.
Маржана боялась, что пересохшее горло откажется ей повиноваться — но нет, ее голос был по-прежнему звонким и чистым, и каждый пришедший на площадь перед храмом услышал клятву новой правительницы.
Заученные накануне древние слова, казалось, рождались только что, обретая силу и смысл.
— ...Перед лицом Великой Богини клянусь служить моему народу... Радеть о его благе... Защищать и ограждать... Ни действием, ни словом, ни мыслью не причинить своим подданным зла... Да будут свидетелями моей клятвы солнце и ветер, небо и звезды, звери и птицы. Да падет на мою голову гнев Богини, если я осмелюсь нарушить свое слово и не исполнить обещанное...
Один из жрецов с поклоном протянул Маржане тонкий, хищно поблескивающий на солнце стилет.
Большинство сильных и хоть сколько-нибудь важных клятв скрепляется кровью. Клятва правителя, безусловно, относится к числу самых важных и, несомненно, должна быть как можно более сильной. В идеале — нерушимой.
Маржана, стараясь не показать страха, полоснула клинком по запястью. Горячая струйка прочертила на коже темную полосу, несколько капель упали на алтарь.
И... ничего.
На площади перед храмом снова воцарилась тишина. Какая-то неправильная, неестественная тишина.
Маржана не считала себя знатоком хайярских обычаев, но и она поняла: что-то идет не так. Что-то должно было произойти — и не произошло. Подданные вокруг зашевелились, по рядам прошелестел шепоток. Маржана беспомощно оглянулась на Карунику, кусающую губы. Что же делать дальше? В душе хайяри встрепенулась слабая надежда: может быть, все обойдется, может быть, ей не придется становиться правительницей...
Из толпы бочком протиснулся Вотий. Мальчишка встал рядом с сестрой, успокаивающе сжал ее руку.
— Мы произнесем клятву вместе.
Маржана сделала брату страшные глаза и попыталась незаметно оттеснить его алтаря. Но куда там! Паршивец и ухом не повел. Неужели он не понимает, во что ввязывается?! Мало ему того, что сестра вот-вот угодит в кабалу, так он и сам сует голову в ту же петлю, герой малолетний...
Поздно. Жрецы заметили его и одобрительно загудели. Совместная клятва не противоречила условиям. Такое уже случалось, и не раз, когда правителями становились сразу двое — хайялинские законы допускали совместное правление близких родственников или супругов. Как правило, при этом один из правителей занимал главенствующее положение, но менее почетной должность соправителя не становилась.
Вотий хладнокровно принял ритуальный стилет, как будто всю жизнь только тем и занимался, что резал себе руки. Маржана с удивлением отметила, что брат совсем не боится. Или тоже трусит, но маскируется лучше, чем она?
Их кровь смешалась на мраморных лепестках.
В тот же миг алтарь вспыхнул, рассыпая вокруг снопы искр. Кровь впиталась в камень, не оставив ни следа, будто в песок ушла, порезы на руках Маржаны и Вотия затянулись сами собой, словно их никогда и не было.
Маржана почувствовала, как на ее голову опустилась корона Хайялина — широкий золотой обруч с крупным рубином в центе и расходящимся от него в обе стороны пунктиром мелких. Почти такой же, только немногим уже и без крупного камня, очутился на голове Вотия.
Маржана подняла глаза — и с трудом подавила удивленный возглас. Прямо перед ней стояла высокая, в два человеческих роста, светловолосая женщина в простом белом платье без украшений. Почти таком же, как на самой Маржане. Ее мягкое доброе лицо казалось смутно знакомым. "Хайярима!" — догадка молнией обожгла хани. Богиня ласково улыбнулась коронованным правителям, протянула к ним руку в жесте благословения и... медленно растаяла в воздухе. Маржана осторожно огляделась. Кажется, больше никто, кроме нее и Вотия, не заметил явления богини.
Все осталось прежним, лишь алтарь, впитавший кровь брата и сестры орр Эллайнен, светился мягким ровным светом да сияли в солнечных лучах короны на головах новых правителей.
Клятва была услышана. Клятва была принята.
Глава 16
Маржана устало откинулась на спинку кресла и с силой сжала виски ладонями. От обилия информации, изложенной к тому же сухим, казенным языком, голова трещала, как орех под молотом, и грозила вот-вот расколоться.
За неделю, прошедшую после коронации, хани представили всех мало-мальски значимых сограждан и всучили для дальнейшего изучения, кажется, все официальные бумаги, какие нашлись в Хайялине. Государственные мужи словно надеялись таким образом восполнить пробелы в образовании правительницы. Хани, чувствуя возложенную на нее ответственность, день за днем добросовестно изучала документацию, но, увы, не преуспела, заработав лишь почти непроходящую головную боль и нестерпимое жжение в глазах. Да и то сказать: легко ли обычной девчонке, выросшей в селе, вникнуть во все премудрости управления государством? Единственный представитель власти, с которым Маржана имела дело прежде — лыковицкий голова, человек умный, но слабовольный и пристрастившийся к выпивке, — вряд ли мог служить достойным примером для подражания, а других молодая хани попросту не знала и оттого боялась не оправдать доверие хайяров.
Хани вздохнула, бросила взгляд на кипу непрочитанных бумаг, грозно возвышающуюся на столе, и страдальчески поморщилась. Надевая корону, она была готова ко всему — но едва ли предполагала, что правителям нужно не только принимать судьбоносные решения, но и быть в курсе всех дел, свершающихся на вверенной им территории.
И кто придумал глупость, будто коронованные особы свободнее всех в государстве и могут делать все, что им заблагорассудится?! Спросил бы кто у хани — и она ответила бы, что более несвободных людей, чем правители, просто не существует!
Пожалуй, единственный плюс своего положения Маржана видела лишь в одном — в возможности одеваться в соответствии с собственным вкусом, более того — самой диктовать модные веяния. Конечно, поначалу хайяры активно возражали против этого — но куда им было деваться, если хани наотрез отказывалась носить полупрозрачные одеяния, звенящие при любом движении из-за обилия украшений? Борьба за платья оказалась нелегкой, но завершилось в пользу Маржаны: она проявила несвойственную ей прежде твердость, за что и была вознаграждена новыми нарядами, радующим глаз привычным покроем. Пришлось детям Хайяримы смириться с монаршей причудой.
Надо сказать, друзья хани тоже недолго щеголяли в модных хайялинских одеяниях. Стоило им немного пообвыкнуться в дворцовых стенах, как на местных портних и сапожников посыпались заказы от чудаковатых (на взгляд указанных мастеров) чужаков. Сиднарцы с ностальгией вспоминали привычную им одежду, Айна и Зари с удовольствием рисовали эскизы (правда, у графини они выходили слегка кривоватыми, а у магички — чуточку непропорциональными, но это ведь мелочи, верно?), а белошвейки, ругаясь вполголоса, разбирали рисунки, похожие на детские каракули, и шили непривычные для хайялинского взора наряды. Впрочем, непривычность эта была лишь вопросом времени. Хайялинские модницы со все возрастающим интересом разглядывали новые платья хани, и можно было не сомневаться: еще немного — и на портних посыплются заказы уже от фрейлин, а женские платья с открытой спиной, мужские штаны, украшенные бантами, и обилие всяческих "украшений" на предметах одежды станут достоянием истории.
Во всяком случае, "первая ласточка" грядущих перемен уже появилась: одна из представленных хани фрейлин была одета в точности как правительница, разве что отказаться от украшений, гирляндами унизывающих ее руки и шею, не смогла.
