Старания сиднарцев не пропали даром, но численный перевес был не на их стороне: из десяти литов в живых осталось семеро, из четверых жрецов не посчастливилось попасть под "Кровавый вихрь" лишь одному.
Но, стоило Маржане выбраться из своего "кокона", как сражающиеся, словно по команде, остановились и со священным ужасом воззрились на растрепанную, оборванную и местами обожженную хани и лежащее у ее ног тело Верховной жрицы.
А где же Вотий? Неожиданный укол беспокойства заставил хани вздрогнуть. Она завертела головой, высматривая брата, и тут же замерла, запрещая себе поверить в произошедшее.
Широко распахнутые голубые глаза отражали бездонное небо. На лице Вотия не было ни боли, ни обиды, ни страха — лишь безграничное удивление. В уголке рта запеклась тонкая струйка крови — темно-багровая, она казалась почти черной на побелевшем лице.
Что убило его? Рикошетом отскочившее заклинание? Непосильная для маленького колдуна нагрузка? Не все ли теперь равно...
Маржана рухнула на колени рядом с телом брата, сжала в руках его коченеющие ладошки, тщетно пытаясь их отогреть, вгляделась в родное лицо. Она не верила, не могла поверить, что это — всё. Брат не мог ее так оставить...
Дарилен, казалось, окаменел. Магичка искоса взглянула на него и тут же отвела взгляд. Не выдержала. Светомир впился взглядом в склонившуюся над братом Маржану. Он отдал бы душу за то, чтобы облегчить ее боль, — но кому она была нужна, его душа?..
Литы и жрецы, опустив руки, растерянно топтались в стороне, забыв о вражде с чужаками. Потеря ханима была для них не меньшим ударом, чем для сиднарцев.
— Сейчас, сейчас, братик, миленький, потерпи еще немножко, я сейчас, — шептала Маржана, едва ли понимая смысл собственных слов.
Хайяри, не отрывая глаз от лица брата, слепо зашарила по платью в поисках кармана. Вот сейчас она достанет стилет, проведет обряд вызова памяти, найдет способ вернуть Вотия к жизни, если потребуется — вытрясет его из предков, и все будет хорошо. Все снова будет как раньше...
О том, что памяти предков у нее больше нет, Маржана не вспоминала.
Карман отыскался быстро, но руки хайяри мелко дрожали, им не под силу было справиться с застежкой. Хани нетерпеливо рванула, тонкая ткань с треском разорвалась. Но, право, это такие мелочи...
Руку с уже занесенным было ножом перехватила другая рука — тонкая и смуглая. Айна. Хани с трудом остановила взгляд на ее лице.
— Подожди. Предоставь это мне.
Глаза Маржаны лихорадочно блестели, ее взгляд был совершенно безумным, руки дрожали все сильнее. Она готова была вцепиться в горло любому, кто попытался бы ей помешать. Но Айна... Айну она почему-то послушалась.
Графиня провела ладонью над лицом Вотия, закрывая его глаза, осторожно высвободила одну его руку из судорожно стиснутых Маржаниных ладоней. Вздохнула, прикрывая глаза.
...Ослепительно яркий свет больно ударил по глазам даже сквозь опущенные веки. Дыхание перехватило, будто из легких разом выкачали весь воздух. Земля ушла из-под ног. Графиня оказалась в пустоте. Там не было ни почвы, ни воздуха, ни звуков, ничего — лишь ослепляющий свет, затапливающий мозг, заполняющий собой ее тело, вытесняя из него все человеческое.
Айна напряглась в отчаянной попытке противостоять свету, чувствуя, что еще немного — и она растворится в нем без остатка. Последним усилием воли вытолкнула из пересохшего горла царапающие слова.
— Отпусти его. Он должен жить. Он нужен на земле, — и совсем уж жалобно, умоляюще: — Прошу тебя...
И получила в ответ холодно-равнодушное:
— Зачем ты просишь? Ты знаешь, что делать. Это в твоей власти. Пойди и возьми.
Графиня растерянно огляделась вокруг. Напрасно — в слепяще-белом мареве нельзя было различить ничего. Даже если бы там что-то было.
— Возьми? Но что? Я не понимаю...
— Ты знаешь... — повторил тот же бесстрастный голос. — Знаешь...
Айна сама не поняла, как оказалась на еле заметной в сиянии тропинке (она готова была поклясться: мгновение назад никакой тропинки и в помине не было!), как узнала, в какую сторону надо идти. С каждым шагом тропка становилась все более зримой, осязаемой, все более... настоящей, что ли. Вот уже стали видны мелкие камушки на обочине, пыльные придорожные травинки... Минуту спустя неведомо откуда взявшаяся уверенность остановила графиню. Айна послушно замерла и несмело огляделась.
Вокруг простирался самый настоящий пасторальный пейзаж — и когда только он успел возникнуть? Колосящееся поле, раскидистое дерево с проглядывающим сквозь ветви вороньим гнездом у макушки... И под деревом — одинокий мальчик с волосами цвета спелой пшеницы. Вотий.
Айна сглотнула подступивший к горлу комок. Ученик мага казался потерянным и жалким, будто выгнанный жестокими хозяевами щенок. Если он останется здесь... Как она сможет бросить его — одного?
"А как я смогу бросить моих друзей? Одних, без меня и без Вотия?" — одернула себя графиня.
Она подошла ближе. Вотий, не поднимая головы, сосредоточенно остругивал тонкий ивовый прутик.
"Наверное, нужно позвать его, — неуверенно подумалось Айне. — Уговорить его пойти со мной, что ли. Увести отсюда той же тропинкой, по которой пришла я. Что же я должна сказать ему? Помнит ли он меня? Захочет ли возвращаться?"
— Что ты делаешь? — спросила Айна, не узнавая своего голоса. Просто так спросила, чтобы начать разговор.
— Вырезаю дудочку, — серьезно ответил Вотий, бросив на графиню равнодушный взгляд.
"Не узнает!" — похолодела Айна.
Мальчик помолчал и добавил с гордостью:
— Для Учителя!
"Вот оно! — воспряла духом графиня. — Ради Учителя он вернется! Не может не вернуться!"
Только бы суметь подобрать слова! Те самые, единственно верные...
И графиня, набрав воздуха в грудь, заговорила, путаясь, сбиваясь, но стараясь не замолчать ни на миг, не дать одинокому мальчику задуматься и снова уйти в себя.
Айне показалось, что она вынырнула на поверхность из стремительной и холодной горной реки. Органы чувств буквально захлебнулись от крика: яркие краски реальности ослепляли, не позволяя сфокусировать взгляд, громкие звуки давили на барабанные перепонки набатным гулом, острые камешки больно впивались в спину... Хм... В спину?
Айна, немного придя в себя и откашлявшись (на какое-то мгновение ей показалось, что она отравилась воздухом), огляделась и обнаружила себя лежащей на земле. Ее голова покоилась на коленях у Дарилена, а сам маг напряженно вглядывался в ее лицо. Казалось, он постарел лет на десять: лицо осунулось, глаза запали, обзавелись темными кругами и... что это? Неужели у него в волосах появилась седая прядь?
А Вотий?
Айна с трудом приподнялась, чувствуя дурноту и головокружение. Рядом захлебывалась слезами Маржана. Графиня обмерла. Все зря? Вотий все-таки остался там? Не может быть!
Но в голосе хани явственно пробились радостные нотки, и от сердца графини отлегло. Он все-таки вернулся!
— Вотий очнулся раньше тебя, — вполголоса сообщил маг, угадав ее мысли. — А ты все не приходила в сознание. Я боялся, что ты обменяла свою жизнь на его.
— Я... Я ничего не обменивала. Я просто попросила его пойти со мной. И каким-то образом мне это удалось.
Маг с минуту молчал, с таким неподдельным интересом разглядывая графиню, будто впервые увидел ее.
— Так вот какой дар достался тебе при рождении, правнучка Кессы [1]... — улыбнулся он, сжимая в объятиях уже почти потерянную и вновь обретенную графиню. Он точно знал, что больше никогда ее не отпустит.
Сиднарцы сидели в храмовом саду в сгущающихся сумерках. Земля быстро остывала, близость реки давала о себе знать подступающим холодом, вокруг гудели прожорливые хайялинские комары — их не отпугивал даже запах дыма, оставшегося после ритуального сожжения: уцелевшие жрецы Хайяримы проводили в последний путь своих менее удачливых товарищей. Но чужаки (вернее, уже не совсем чужаки) были не в силах встать, перейти на более удобное место или хотя бы отогнать назойливо звенящих кровопийц.
Они являли собой довольно печальное зрелище: оборванные, перепачканные землей и копотью, порядком потрепанные — без ран или хотя бы царапин ни один не остался, не говоря уж о бесчисленных синяках, ссадинах и кровоподтеках. Даже пушистый черный кот и большая белая с рыжими подпалинами собака выглядели уставшими и побитыми жизнью.
Да, зрелище было печальным, что и говорить. Но отнюдь не жалким. Разве могут вызывать жалость лучащиеся счастьем глаза, тихий, но оттого не мене радостный смех, улыбки и дружеские объятия?
Не смотря ни на что, сегодня победа осталась за ними. Пусть ценой добровольного изгнания из родного мира и немалых усилий. Они потеряли родной дом, но сумели обрести новый. И, в сущности, не так уж важно, что отныне их земляками стали не сиднарцы, алуры, киварнцы (и еще добрая сотня народностей), а хайяры, литы и... боги знают, кто еще.
Они были в самом начале пути. И перед ними расстилалось бессчетное множество дорог, ведущих по просторам нового, неизведанного мира, который им только предстояло узнать.
[1] Кесса — Распорядительница судеб, богиня жизни и смерти.
