До самого вечера Максим бездельничал (релаксировал), таращась в телевизор и наблюдая за перемещениями рыжего хомячка. Он чувствовал, он просто знал, что сегодня закончит борьбу со спрутом, поселившимся в теле математички, и набирался мужества вновь терпеть боль.
На этот раз пациентка спала в ночной рубашке, но целитель почти (все-таки почти!) не обратил внимания на прелести женского тела. Даже не присаживаясь, он принялся за пульсирующую черную опухоль в легких. Да, после двух дней борьбы болезнь уже не казалась таким непобедимым монстром. Этакий комочек зла, желающий, чтобы его оставили в покое.
— Не выйдет, и не надейся, — сосредотачиваясь, пообещал своему врагу Максим.
И на этот раз была боль, были яркие, порой вспыхивающие молниями лучи. И вновь юноша стонал от боли. Но сегодня все закончилось. И на месте всей гигантской паутины с черной гадиной в центре теперь ровным бледно-розовым цветом светились здоровые ткани. "Но почему бледно-розовым?" — спохватился юноша, уже вытирая пот и усаживаясь в кресло. Он вспомнил свечение у людей, которым помог раньше. Правда, и Пушкарева, и Хома были моложе. Но возраста тех двоих, последних, он не знал. И Максим вновь протянул руки над больной. Без особого напряжения устранил некоторые темные точечки в голове (похоже, в сосудах), немного задержался на мелких непонятных серых разрывах на запястьях, всхлипнув от болезненного укола, разгладил, срастил ткани и здесь. Больше ничего не было, но организм не светился струящимся светом. Он вроде как тлел.
"Она просто не хочет жить. И нет у нее сил жить, — понял вдруг юноша. Он вздохнул, подошел к окну и, глядя на усеченный диск луны, начал набираться новых сил. — Не сравниться лунному свету с солнечными лучами, — подумал Макс, вспомнив, как встряхнуло и зарядило его сегодня утреннее светило. — Спасибо и на этом. Как же так? Может, я лунатик какой. Или этот... солнцеед?"
Но не сейчас, не в этой квартире и не в это время следовало раздумывать. Надо было закончить эту поднадоевшую возню. Не то чтобы ему приелись такие чудеса. Но попробуйте сами их творить, если в это же время у вас, к примеру, будут вырывать без заморозки зубы. Представив такую картинку, подросток улыбнулся, затем вздохнул и вновь повернулся к спящей. Закрыв глаза и подняв в себе волну силы и здоровья, волну захватывающего дух счастья (некстати вспомнив прогулку на речку), он стал делиться ею с молодой женщиной. И вдруг поймал себя на том, что не чувствует боли. Испугавшись, что ничего не получается, он открыл глаза. Нет, все получалось, но по-новому. Его руки светились нежным, на этот раз золотистым свечением и оно мягко переходило к спящей, светящимся фонтаном пульсировало над ней и затем словно всасывалось в кожу. Максим вновь зажмурился и проследил путь этого чудесного света дальше. Он увидел, как золотистые лучи заструились по тканям, проникая все глубже и глубже, заставляя весь исцеленный организм светиться теперь уже радостным розовым светом. И это порождало чувство захватывающей радости у самого целителя. Вновь зазвучала мелодия танца цветов, и юноша упивался чувствами от творимого им добра.
"Все!" — скомандовал, наконец, самому себе Максим. Он видел, что спящая женщина от мизинцев до кончиков волос наполнена светлой жизненной силой. Но еще он чувствовал, что уже на исходе его собственные силы. Он знал, что на солнце быстро восстановится. Но почему не было сил и желания думать? Как тогда, из реанимации, он вышел из квартиры, опираясь на стену. И, как тогда, встретил девушку. Правда, теперь не у в хода в палату, а на углу своего дома. И не медсестру, а Татьяну. И она совсем не собиралась ему помогать. Наоборот, — бац-бац-бац! — прозвучали три неумелые, но звонкие пощечины.
— Подлец! Подонок! Негодяй! Тварь! — кидала девушка оскорбительные слова, пока Максим машинально потирал щеки. По быстроте расправы и по скорострельности слов было ясно, что и действия, и слова подобраны заранее — во время медленного белого каления.
"Сергей сдал?" — тупо удивился про себя Макс.
— Но мы занимались, — вслух оправдывался он.
— Занимались! Пять часов! В темноте! — обозлившись на наглую ложь, Татьяна с каждым своим доводом продолжала хлестать ладонями по лицу негодяя, не утруждая себя даже посмотреть, куда приходятся эти оплеухи. — Да ты на себя посмотри! На тебе лица нет! Как пьяный идешь. Это называется "занимались"? Ясно, чем! — продолжила она экзекуцию.
— Подожди ты! — вспылил, наконец, парнишка, перехватывая руку. — Перестань! У меня действительно нет сил сейчас спорить или оправдываться. Да и с какой стати? — вдруг осенило его.
— Действительно, с какой стати, — сразу притихла Татьяна. Гордая и самолюбивая девчонка представила, что мог подумать этот зазнайка и, не дай бог, одноклассники, если бы все это увидели.
— Она смертельно больной человек. А ты... А ты... ты и ее не пожалеешь. Мерзавец!
Однако этот обличительный монолог был произнесен неубедительно, и девушка сама это почувствовала. Увидев у парня кровь на разбитой ею губе, она быстро достала платок, промокнула им ранку и исчезла.
Максим облизал разбитую губу и, пообещав себе придумать достойный ответ завтра, добрел, наконец, до квартиры, где и рухнул, не раздеваясь, в родную кровать.
Глава 11
Сегодня эта уютная квартирка была наполнена запахами праздника — курицы, оливье, рыбы и торта. И хозяйка была праздничная — в потрясном в облипочку платьице, с довольно откровенным по случаю жары декольте. Да, сегодня Золушка преобразилась. Но Максим был свидетелем этого постепенного преображения и, кроме того, видел хозяйку и в более интимном наряде, поэтому разительного эффекта она на него не произвела. Куда удивительнее и приятнее были ее широкая искренняя улыбка, естественный румянец на щечках и бесовские огоньки в глазах. Вот это действительно преобразило бывший синий чулок.
— Вот, порешал, — смущенно протянул он учебник, заметив вдруг, что и учительница разглядывает его с каким-то новым интересом.
— Верю, верю. Приходится, — все так же улыбаясь, хозяйка забрала книгу и небрежно закинула ее на полку. — Пойдем, — она тронула гостя за локоть, показав в сторону зала.
Там действительно был накрыт праздничный стол.
— Вот, садись. Будем праздновать, — почему-то волнуясь, сказала Ирина Сергеевна.
Послушно присев на краешек стула, Макс только теперь обратил внимание, что стол накрыт на двоих и удивленно поднял брови.
— Да, будем праздновать вдвоем. Мой день рождения.
— У вас он зимой, — неосторожно брякнул гость.
— Спасибо, что помнишь такие мелочи про свою Стервозу, — усмехнулась именинница.
— Ну зачем, ну я же извинился... Ну, простите еще раз, — засмущался подросток.
— Нет, это ты прости, — вдруг вспыхнула учительница. — Не хотела. Вырвалось. Ну, пускай. Я о другом. У меня две новости — хорошая и... тоже хорошая. Вот первую мы сегодня и отпразднуем. Ты вообще-то к спиртному как?
— Если вино, — потупился Максим. У него уже был небогатый опыт, дававший уверенность, что вино он переносит безболезненно.
— Родитель не заругает?
— Отец на маршруте. Это до утра. Слышите? — В приоткрытую дверь балкона действительно врывался надсадный рев взлетающих один за другим бомберов.
— Словно прощаются. Будто на судьбу жалуются, — вздохнула женщина, прислушиваясь к удаляющемуся гулу очередного взлетевшего бомбовоза.
— Нет! Не так! — горячо возразил Максим. — Это они "До встречи" говорят. Вы вслушайтесь. Это как богатырь надел кольчугу, меч в ножны, булаву на плечо и говорит: "Ну, пора... Бывайте... Постараюсь не задерживаться", — пробасил он.
— Похоже, — улыбнулась собеседница, по-новому вслушиваясь в рев очередного квартета двигателей. — А ты, оказывается, тоже поэт, — констатировала она, разливая по бокалам рубиновое вино. — Ну что же, — протянула хозяйка свой бокал к Максиму. И когда хрусталь зазвенел от прикосновения, произнесла тост: — За мой второй день рождения и за моего ангела-хранителя! За тебя! Ты пей, пей, — попросила она, когда испуганный хранитель стал опускать бокал. — Нельзя ставить после тоста. Хоть пригуби.
Максим послушно пригубил вино и все-таки поставил бокал. Машинально поморщившись от непривычной крепости ароматного напитка, он подался вперед с вопросом. Но хозяйка, выпив бокал до дна (правда, и плеснула она вина на самое его донышко), быстрым, нежным движением накрыла его губы своей ладошкой.
— Молчи. Сегодня я именинница и сегодня я повелеваю. Я дам тебе слово. Но сейчас... Прежде всего, областное обследование отвергло даже малейшее подозрение на онкологию. Нет, что я говорю — даже на болезнь. Говорят, с таким здоровьем — хоть в космос!
— Я рад за вас! — вставил гость.
— У тебя было время порадоваться, — отмахнулась Ирина Сергеевна. — Что они со мной ни проделывали, какие анализы ни брали, как ни просвечивали — ноль! Решили, что здесь, в районе, анализы перепутали с чьими-то.
— Нет, это здорово, но почему вы говорите, что у меня было время?
— Вот что, Максим, ты как хочешь, а я еще раз выпью за тебя, а потом открою тебе страшную тайну.
Не ожидая возражений, бывшая Стервоза вновь чокнулась бокалами и заставила "пригубить" заинтригованного юношу.
— Теперь ешь. Больше заставлять пить не буду. Кто тебя знает, на что ты способен пьяный, — она как-то странно рассмеялась.
— Ну, а теперь, — она приблизила свои глаза к глазам Максима. — А теперь вот тебе страшная тайна: ты очень плохой гипнотизер.
— Ч-ч-что? — запинаясь, прошептал юноша и стал заливаться краской стыда. — Так, значит, вы... не спали?
— Нет. Ни разу. За все те три ночи — ни разу.
Максим вскочил. Со стола соскользнул бокал и, сверкнув хрустальным боком, полетел вниз. Машинально, не заметив, что делает, подросток мысленно подхватил его и поставил на место. Он уже рванулся было из-за стола, но хозяйка, также вскочив, положила ему на плечи свои теплые руки и мягко усадила назад.
— Дурачок, ну сядь, дурачок. Ну что случилось?
— Тогда зачем же вы... Вы притворялись?
— Да, притворялась. Прости. В первый вечер притворилась, думала посмотреть, на какую подлость ты способен.
— Подлость? — вскричал юноша, попытавшись сбросить с плеч удерживавшие его руки. То ли вино подействовало, то ли воспоминания о пережитой боли, но его глаза наполнились слезами. — Подлость! — дрожащим голосом повторил он.
— Да, да, но прости меня, прости!
Не зная, как успокоить расстроенного гостя, она почти машинально прижала его голову к себе и, гладя густую юношескую шевелюру, продолжала.
— А что, что я могла подумать? Только-только поругались, я выгоняю пацана из дома, а он мне: "Спать! Марш на диван!"
— Ну, не совсем так, — уже улыбаясь, возразил он.
Вроде спохватившись, хозяйка отстранилась от подростка и продолжала:
— А потом я увидела...
— Увидели? — машинально переспросил Максим.
— Да, и услышала.
— Но я почти не говорил!
— И почувствовала... И не знала, что думать. Но утопающий хватается за соломинку. А когда я узнала, что в больнице, где ты лечился, неожиданно повыздоравливали смертельно больные, я поверила... И вот теперь... Я здорова! Я жива! И я хочу жить! И прости за низкие мысли, прости! — Она вдруг порывисто встала перед юношей на колени и прижалась губами к его руке. Максим растерялся.
— Что вы на самом деле! — подхватился ошеломленный таким поведением подросток, поднял женщину и усадил в кресло.
— Я видела твои... чудеса, — попыталась она найти правильное слово. — Но еще слышала и чувствовала твою боль. Мне до сих пор стыдно, что я так о тебе подумала вначале. А когда я видела, как ты смотришь на Луну, собираясь с силами, — она встала, выключила свет и раздвинула шторы. — Вот так! — Она изобразила уставшую, поникшую, тянущуюся к лунному свету фигуру. — Я чуть сдерживалась, чтобы не разрыдаться... От стыда, от жалости...
Она, видимо, долго сдерживалась, потому что теперь действительно разрыдалась. Закрыв лицо руками, несчастная женщина вновь упала в кресло и залилась слезами.
Теперь пришла очередь Макса успокаивать.
— Ну, ну проехали, а? Ну, все же хорошо кончилось. Не обижаюсь я. Действительно, черт знает, что можно было подумать, — бормотал он, неумело гладя хозяйку по пышной сегодня прическе.
— Давайте лучше выпьем, а? — нашел он способ прекратить рыдания.
Все еще всхлипывая, Ирина Сергеевна согласно кивнула головой, и Макс подал ей наполненный вновь бокал.
— Третий — за женщин, — предложил юноша.
— Сегодня и первый, и третий, и четвертый — все за тебя, — возразила собеседница.
— Нет, за вас, за ваше здоровье.
— При условии. Ты ответишь мне на один вопрос, — добавила хозяйка.
— Конечно! — легкомысленно согласился Максим.
Молодая женщина выпила довольно большую налитую им "для успокоения" порцию, поставила бокал и, сев вплотную к гостю, заглянула прямо в его блестевшие в лунном свете глаза.
— Кто ты? — задала она свой вопрос.
— Не знаю, — твердо, не отводя взгляда, ответил юноша. — Честное слово, не знаю.
— Ты хоть видел сам, что с тобой происходит, когда ты... ну этим занимаешься?
— Мне некогда любоваться. Мне больно. Понимаете, ужасно больно, — вспыльчиво сказал он, но женщина мягко положила ладони на руки юноши, и он успокоился.
— Понимаете, — продолжил Максим. — Во мне это проснулось, когда я пришел в себя в больнице. Привезли Пушкареву. Санитарка сказала типа: "Не жилец". Стало очень жаль. Я ее знал — она из нашего дома, нашей школы.
— Влюблен был? — с тихим смешком спросила учительница.
— Да нет... Совсем нет, — покраснел юноша.
— Ладно-ладно. И что?
— Вот меня что-то и потянуло. Понял, что могу помочь. Вот с ней впервые. Потом парень один. Тоже жалко стало. Потом хирурга жалко стало, смеялись над ним... Так я перед выпиской еще двоих... для количества удачных операций. Но все время было больно. Очень больно... — сбивчиво объяснял Максим заглядывающей ему в глаза женщине. — А Луна... или Солнце... Они только силы придают...
— И меня — жалко? — спросила она охрипшим вдруг голосом.
— Больше всех. Нет, я же вначале не знал. А потом, когда увидел... — он осекся.
— С третьей на четвертую — это страшно выглядит?
— Страшно. И больно... Кстати, а вам? Как вы терпели? Ну, те все — без сознания были. А вы?
— Нет. Никакой боли.
— А что?
— Ты пил водку на пустой желудок? — и когда увидела, что юноша утвердительно кивнул головой, сказала: — Вот так же разливается тепло в теле и чувствуется жжение... Тепло пульсирующее, как пульсирует кровь в венах. — Она машинально взглянула на порезанные когда-то запястья и замолчала. — И это — тоже? — спросила она, показывая на гладкую, без всяких шрамов кожу.
