— Чудо. Малюсенькое такое, личное.
— Давайте попробуем. Знаете, мне снилось, что я пишу и рисую на звездном небе. Попробуем?
— Не поняла. Но тебе виднее, Принц цветов.
— Помолчим. Смотрите вон туда, где потемнее, — он показал на просвет в небе между несколькими яркими звездами. И смотрите внимательно. Наверное, это будет недолго.
Элен послушно кивнула и, положив голову на его плечо, начала смотреть в указанную темень.
Вначале там появилась маленькая дрожащая звездочка, потом еще одна, потом еще... Вскоре там, где была тьма, роился звездный шар. Он ярко заструился и вытянулся в курсив — "Элен", подержался, попульсировал, затем вновь вспыхнул и брызгами рассыпался во все стороны.
— Это что же? Это как? — ошалело шептала Франчини.
— Красиво, правда? — улыбался в ответ Максим.
— И это — на небе? Это что, весь мир видел? Что теперь подумают?
— Нет, весь мир не видел. Вы же хотели маленькое личное чудо. Вот вам на память.
— Но как это? Нет, я не успокоюсь, пока не объяснишь. Это уже... звезды? Нет, мне просто страшно, — взмолилась обладательница личного чуда. — Умоляю, объясни...
— Ладно, чего там. Хотите пару звездочек из той надписи? — Он сосредоточился, и вскоре на ее платье сели один, потом другой, а затем и третий светлячок со своими капельками света.
— Вот они. Я их попросил, и они откликнулись. И были недалеко, так что весь мир не увидел.
— Ну спасибо. А то я уж испугалась, — облегченно, но и несколько разочарованно рассмеялась Элен. — Ну что же, пора?
Мотор быстро довез их до гостиницы. Было еще довольно рано, когда они распрощались. Почти всю ночь "итальянка" прислушивалась к звукам из спальни юноши. Казалось вот-вот... Не дождалась. "Надо было самой, гордая дура", — вытерла она слезы обиды и, наконец, уснула.
Максим тоже долго не мог уснуть. Имея уже некоторый опыт общения с женщинами, он понимал суть взглядов, жестов своей прекрасной напарницы, понимал интонации ее голоса, знал — ждет. Но пойти к ней не мог. Что-то похожее на отвращение, нет, даже на брезгливость, просыпалось в нем при мыслях об интиме с этой Стриж-Франчини. После того как он видел все ее тело, обезображенное болезнью, опутанное паутиной метастаз, разорванное самопальным абортом. После того, как каждое мысленное продвижение по охваченному болезнью органу отвечало болью... Нет. Одно лишь тело, пусть теперь здоровое, сейчас его не влекло. А полюбить... Да не любил он ее — чего перед собой-то ломаться. А потому и секса с ней не хотел. Покончив с этим, Максим задумался над тем, что же они выяснили.
"Ничего, — вздохнул он. — Еще и на этих мелочах попался. Нужен мне этот золотой билет, среди этих бандюг и гомиков тусоваться! Пора домой. А то еще во что вляпаюсь...", — решил он засыпая. Хотя посмотреть на всех этих звезд живьем...
Глава 24
Звонок мобильника разбудил злую и невыспавшуюся женщину довольно поздно утром.
— Не спишь?
— Что ты, Самедович, — тут же по ходу дела изменила намеченную было тональность Элен.
— Это хорошо. Потому что приглашаю через полчасика к себе. Есть тема. Одну. Идет?
— Конечно, Самедович, всегда рада.
— Слышу и тоже рад. А то, подумал было, что от молодого своего нигилиста нахваталась.
— Брось, Самедович. Он просто молодой, а они все ершистые. Ну, вспомни свое детство.
— Ладно-ладно, пошутил. Жду.
Элен кинула сотовик и начала лихорадочно собираться. Через пятнадцать минут она, в боевой готовности, ворвалась в комнату Макса. Тот уже тоже проснулся и валялся под солнечными лучами, перелистывая какую-то книгу.
— Доброе утро. Романчиками балуешься?
— Доброе. Это английский. Думаю приналечь.
— Давай. У меня дело. Ираклий зазывает.
— Из-за меня? — подхватился юноша.
— Вроде нет. Хотя кто его знает... Но пока — меня одну. Вернусь — расскажу. Не скучай. Она подалась было вперед, потом зло поджала губы и выскочила из апартаментов.
"Обиделась", — вздохнул Максим, потом привычно пожал плечами, отложил книгу и задумался, пытаясь все же осмыслить творящееся с ним и вокруг него.
Ираклий принял Франчини в просторном деловом кабинете, обшитым мореным дубом, с длинным столом заседаний в стиле сталинского Политбюро. Но сам был одет в халат, курил сигару и отхлебывал виски. Это означало, что разговор будет хоть и деловым, но приватным. Любил Самедович такие клоунады со значением, а скудость воображения дальше смешения стилей не шла. Но кто попробовал бы улыбнуться?
— Здравствуй, здравствуй, дорогая. Нет, это не вчерашнее освещение. Чудесно, просто чудесно выглядишь. Выпьешь чего? — выбирай, — он кивнул в сторону открытого бара.
Чтобы сделать хозяину приятное, Элен соорудила и себе виски с содовой.
— Я тебе должен одну вещь сказать. Ты только не обижайся, но рановато. Очень рано. Потом придется и еще, и еще, и еще.
— Ты о чем? — удивилась гостья.
— О пластике, конечно. Не надо было в твои годы.
— Нет, я и не собиралась даже...
— Перестань! На себя посмотри. Больше девятнадцати — двадцати не дашь. А на самом деле-то, а? — он благодушно засмеялся. — Ты вправду сейчас не на себя, а на свою младшую сестричку похожа.
— Спасибо, конечно. Ты мастер на комплименты. Но не делала я пластику. И сестры у меня нет, — на всякий случай добавила она.
— Ну, не хочешь признаваться — не надо. А насчет сестры — это образно. Нет сестры, есть братик. Найденыш. Нахаленыш! — со сдерживаемой яростью добавил он. — Кто такой? — гортанно выкрикнул восточный человек.
— Самедович, ты не так его понял, клянусь, — начала заступаться Элен за своего найденыша. — Понимаешь, он никого не знает, стесняется, поэтому дичится. А таких великих людей, как ты, он вообще никогда не видел. Тундра, одним словом.
— Не загибай, — чуть смягчился Самедович. — Великих! — передразнил он. — Знал он, что ли, кто я?
— Для него хозяин такого ресторана — уже великий человек, — на ходу импровизировала защитница. — И потом, великое, оно сразу... чувствуется.
— Ну хорошо. Пока поверим, что не хам. Теперь к делу. По технологии. Первое — пусть будет готов. Когда мы направим прожектор на клумбы и дадим эту вчерашнюю музыку, значит, пора.
— Но ему надо сосредоточиться...
— Вот пусть и сосредотачивается. Не гулять зовем. Извини, что вот так разговариваю, но некогда. И пообещал. Такие люди у меня еще не были. Если все состоится, если им понравится... ты сама должна понимать.
— Да, крыша знатная.
— Какая там крыша. Крыша у меня и без него... А это — имидж...
— Ну, имидж у тебя тоже отличный.
— Ладно-ладно, — улыбнулся неравнодушный к лести Самедович. — Но это не помешает. Ах, какой фарт! Теперь слушай дальше. Сама абонемент хочешь?
— Да кто бы отказался!
— Ну так вот. Они будут с женами. Мне гарсон рассказал, что вчера мои попки с клумбы срывали мои цветы и тебе преподносили. Тоже твоего найденыша проделки?
— Ну да. Правда, понятия не имею, как он это...
— Мне тоже неинтересно. Пусть сделают это женам этих... "великих". Убеди — и ты желанная гостья.
— Не знаю, право. Он это так нервно воспринимает, — она осеклась и съежилась под острым, как клинок, взглядом хозяина.
— Ты знаешь, что я не люблю нервных. Хоть и сам такой. И думаю, что в моих делах одного нервного вполне хватает. Ты понимаешь?
— Конечно, конечно, — успокоила Франчини хозяина. — Сделаем. Только вот знаешь, этот твой золотой пропуск... Щедро, конечно, но...
— Ого! Уже торгуемся? Да, наглостью он тебя все-таки заразил, — ресторатор даже сел в торец длинного стола и изумленно покачал головой.
— Не то. Не торгуюсь. Дело предлагаю. На миллиард.
Последнее слово, будто холодная вода в кипяток, осадила поднимавшуюся пену раздражения восточного человека.
— Миллиард? А не подавишься?
— Подавлюсь. Поэтому и предлагаю тому, кто не подавится.
— Таким куском всяк может. Ладно, садись, коли не шутишь. Рассказывай. Немножко времени есть.
— С тобой о таких делах шутить? Вот захочу помереть, — попробую и пошутить.
— Если захочешь помереть легко, то тоже не советую, — принял тон Ираклий.
— Этот юноша...
— Та-а-ак. Все-таки он. Чувствовала моя душа, что не только фокусами он занимается. Ну-ну, уже заинтриговала.
— Ты, наверное, про меня слышал. Ну, про болезнь.
— Как же, как же, гуляют разговорчики. Рад, что слухи.
— Так вот — это были не слухи. Четвертая стадия...
— Неплохо ты выглядишь для четвертой стадии, — недоверчиво усмехнулся хозяин.
— Была. Была четвертая. Сейчас никакой. Вылечилась. Точнее — исцелилась.
— И целитель — этот пацан? Тогда понятно, почему он так раздувается.
— Ну, неправда. Он очень скромен.
— Очень?
— В некоторых вопросах даже излишне, — с горечью уточнила Элен.
— Которой такие, как ты, не прощают? Ладно. Не об этом речь. И что? Предложения?
— Ты прав. Не о личном... Так вот эта гадость не щадит никого. Как ты думаешь, отдаст какой-либо больной шейх всего лишь миллиард?
— Или два, — понял Ираклий.
— Да. Или пять за свое выздоровление.
— И омоложение, ведь так? — испытующе посмотрел на собеседницу Ираклий.
— Ну, этого еще не знаю. А вот исцеление...
— Послушай, а ты не думала, что это какие-то мошенники? Как-то все ненормально.
— Я вначале так и подумала, когда он впервые сказал. С ним в областную клинику моталась. Там подтвердили. Ну, думала, точно в сговоре. Вся эта медбратия гроши получает, вот и перекупили. Кинулась сюда. Здесь тоже подтвердили.
— Кто?
По голосу и напряженному вниманию Элен поняла: клюнул. И еще как! Как голавль кузнечика, в самое горло заглотал.
— Этот... ну, заглавный. Который обещает рак победить. Лет через сорок, — она криво усмехнулась.
— Это Михаил Николаевич который, — понял Ираклий. — Мордастый такой? Подожди-ка, — он нажал старомодную кнопку в полу и тут же появившемуся лакею повелел, во-первых, принести им чего посерьезнее, во-вторых, связаться с профессором Поповым.
— Дело есть дело. А пока давай перекусим.
Перекусывать не пришлось. Профессор был свободен от операций и незамедлительно вышел на связь.
— Михаил Николаевич, доброго вам здоровья и всего наилучшего. Ираклий позволил себе оторвать ваше драгоценное для нации время, — уже совсем другим тоном заговорил в трубку хозяин ресторана. — Нет, не преувеличиваю... Давно у нас не бывали. Время? Ну, выкроить, снять стресс — это даже необходимо. Будете? Буду ждать. Все ваше любимое. Ну конечно. Правда, сейчас совсем по пустякам. Даже неудобно. Нет, не устраивать. Скажите, вы консультировали Леночку Франчини? Почему нажаловалась? Вы клевещете на такую милую женщину. Просто похвалилась этим чудом, а я как-то не верю. Ошибка в диагнозе? Вообще-то я не совсем понимаю такие обороты русского языка. Ошибка в диагнозе или ошибка в диагнозе исключена? Готовы подписаться под каждым из них? Ну и как это понимать? Не знаете? Профессор, а, может, когда к нам заглянете, поговорим? Уж очень это непонятно и таинственно. Спасибо. До встречи! Может, в пятницу? Всегда рад слышать. Буду ждать.
Он повесил трубку и задумчиво посмотрел на гостью.
— Ну что же. Проверим еще по разным каналам. И если подтвердится... Откроем СП по эксплуатации чудес? Фифти-фифти?
— Тридцать — семьдесят. Без меня — никаких чудес.
— Сорок — шестьдесят. Без меня вам только старушек в богадельнях лечить. По рукам? Ну и славно. Проверю, решу — дам знать. А пока сама не суетись. Все испортишь. И сегодняшний вечер не отменяется. Рад был достигнутому взаимопониманию, — распрощался Ираклий, ослепительно улыбаясь золотыми зубами.
"Взаимопонимание, как же", — уже сидя в такси, думала Элен. "Сожрешь и не поморщишься. Зря я, наверное, с ним. Но других искать — вообще черт знает, на кого нарвешься. А с этим... Один раз сорвать куш. Конечно, не сорок процентов, этого Ираклий ни в жизнь... Но из пяти миллиардов он на радостях один отстегнет. И с миллиардом исчезнуть. И жить в свое удовольствие, навсегда забыв эти бизнесные трепыхания. Родить вот такого бесенка. Точнее, бесененка. Бесенок только один".
— Господи! — спохватилась мечтательница и так вскрикнула, что таксист испуганно оглянулся.
— Нет-нет, ничего. Это... так. Езжайте, — успокоила она водителя и вновь погрузилась в свои мысли. "О нем, о бесенке я же и не подумала. Смотаюсь с миллиардом, а он? Этот его не выпустит. Пока мой мальчик всех раковых миллионеров не вылечит. А потом заставит старух омолаживать. Ишь, заметил, — она покосилась в зеркало. — А ведь действительно на двадцать выгляжу. Да нет, я его никаким Ираклиям не отдам. Сбежим вместе. А потом, — она заулыбалась шальной мысли. — А потом я упрошу его омолодить меня до его возраста, и он тогда никуда от меня не денется. Хотя особого старания и не потребуется. Мысли у меня уже от пятнадцатилетней пацанки", — вновь улыбнулась она.
Все также улыбаясь, она вошла в гостиничные апартаменты.
— Ну ладно тебе дуться, бесенок. Все не так уж и плохо. Кстати, ты даже не спросил, перед кем будешь метать бисер.
— Наверняка, перед какими авторитетами.
— Да нет. Как ты относишься к нашему президенту?
— Даже так? — Максим рывком поднялся с постели.
— Да, и знаешь, кто с ним? Не угадаешь — испанский принц. Оба с женами.
— Значит, и принцесса...
— Ну да. Так что... Что вы, мужики, в ней находите? Все возрасты с ума посходили. Даже вот такие сосунки. Ну да ладно. Сделаешь доброе дело своей богине?
— Надо. Просят же...
— Ну-ну, не красней. Только еще вот что... А цветы?
— Что цветы?
— Смогут те вчерашние милые ары преподнести хотя бы цветочек твоей красавице, ну и заодно нашей первой леди? Чтобы не обижать.
— Я думаю, смогут.
— Ну вот видишь, как хорошо складывается. А так как особы королевской крови подчиняются этикету, тут нам придется потерпеть и ждать сигнала. Как только фонарь высветит клумбу и заиграет твоя музыка — вперед.
— Попугаи уже уснут...
— Да нет, с птичками — когда угодно, — рассмеялась Элен. — Это с цветами — по команде.
— Скажите им, чтобы вручить цветы, я должен видеть, кому. А потом, когда музыка, я должен быть ближе к цветам. Ну, тогда можно будет и в той беседке.
— Ах, хитрец, хитрец, — женщина шутя потрепала юношу по волосам. Скажи, что принцессу хочешь поближе увидеть.
— Да нет, командовать же ими надо. Чтобы цветы куда в суп не бросили. Или еще куда.
— А была бы картинка, — вновь засмеялась "итальянка". — Подлетает такой попугаище и ни с того ни с сего этой красавице розу с шипами — в декольте. Та визжать, сдирать платье, а?
— Этого не будет, — холодно, не принимая шутки, ответил Максим.
— Ну, конечно-конечно, — деланно-серьезно сложила губки дудочкой Элен. — Сейчас будем утрясать.
