— Не хочу. Не могу. Потом, — односложно отказывался юноша, заваливаясь после ночи спать или "загорать".
И только когда первая четверка пошла на поправку, съел какой-то суп, привезенный Татьяной из дома. Когда на пятый день такой изнуряющей нагрузки и отупляющей боли Максим погрузился в сумеречное состояние, Татьяна начала ухаживать за ним, как за слабоумным. Приходя в себя ближе к ночи, юноша давал указания, каких конкретно деток будет лечить, созванивался с отцом, довольно бодро разговаривал с Татьяной и ее товарищами, интересуясь, что нового в "большом мире" и целеустремленно двигался к детям. А утром девушка выводила его как тряпичную куклу с трясущимися руками и головой. За первую неделю юноша "поправил", как он сам начал выражаться, одиннадцать ребятишек. Но надо было торопиться — бурное выздоровление детей следовало объяснить, запахло сенсацией и, судя по всему, — наездом всевозможных исследователей нового феномена. Не было, не было, не было времени. Да и желания останавливаться не было. Еще десять отверженных судьбой деток ждали своего избавителя. Шестеро сложных — с повреждениями или врожденными дефектами позвоночника. И четверо, с рождения погруженные в вечную мглу слепоглухие — девочка и три мальчика. Следовало ожидать, что наибольший ажиотаж вызовет исцеление этих детей. И Максим оставил их напоследок. Три тяжелые, изматывающие ночи ушли на восстановление костных тканей, благо детские позвоночки оказались податливыми к целительному воздействию загадочных лучей юноши. Но еще две ночи ушли на одаривание исцеленных ребят золотыми укрепляющими лучами. Последними за одну ночь Максим "поправил", как и планировал, слепоглухих.
— Смотрите за ними особенно. Я не знаю, как быстро получится. Но, наверное, быстро. Чтобы не было шока, оставьте на день в темной комнате. И будьте рядом. Пусть привыкают постепенно, — заплетающимся от усталости языком бормотал Макс, когда верная девушка выводила его последний раз из приюта. — Я сделал это. Я все-таки сделал это! — счастливо прошептал юноша, заваливаясь в свой гамак.
Максим проснулся, как уже повелось, ближе к обеду, чтобы перебраться в шалаш и хорошо отоспаться. Но уснуть на ароматных свежих еловых лапках не удалось — помешало странное попискивание снаружи. "Кто-то мышонка мучает. Или бельчонка, — решил Макс, когда писк стал более выразительным. — Нашли занятие!"
Юноша выглянул из своего убежища. Он ошибся. Никто никого не мучил и никто не пищал. Так, оказывается, всхлипывала Татьяна.
— Что еще? — по-своему понял подросток. — Что-то не так? Кто-то не поправился?
— Они прозрели. И стали слышать. Уже! — сквозь слезы прохлюпала девушка.
— Ну и слава богу!
— Но я не верила! До самого-самого... Нет, верила, иначе бы... Нет, не верила, но надеялась... Думала... Плохо думала. А ты... Ты вот так... Прости! — девушка уткнулась в плечо Максиму и вновь заплакала.
— Ну ладно тебе, — осторожно коснулся девичьих локонов Макс.
— Прости меня! — вскинула свои огромные, совсем не похожие на Синичкины, глаза девушка.
— Да ладно тебе! — повторил Максим, осторожно потянувшись губами к этим глазам. Но девушка, положив на эти губы ладошку, вроде как поймав ею поцелуй, мягко отстранилась.
— Но я думал, что заслужил... — обиделся юноша.
— Заслужил? Разве ты заслужил это? — светло, по-доброму улыбаясь, возразила Татьяна. — Ты... ты даже не представляешь, что ты сделал! И я тоже... Ты... ты... Я не знаю... — сбивчиво пыталась объясниться девушка, не ускользая, тем не менее, из объятий Максима. — И вообще у нас... у меня... ну, без любви... а я... я даже не знаю, кто ты. Кто ты?
— Действительно, кто ты? — раздался рядом голос Татьяниного кавалера.
— Не знаю, — со вздохом ответил Макс, опуская руки с Татьяниных плеч.
"Везет на Тань, — вспомнил он свои недавние мысли. — Вот как раз и не везет на Тань".
— Пора мне, — встретился он со взглядом соперника.
Это была немая просьба, немая мольба уйти с их дороги. Мольба, обращенная к милосердию более сильного.
"Пусть сама выбирает", — вспомнил Максим отца и ответил парнишке твердым холодным взглядом.
Тот понял и, развернувшись, медленно пошел в сторону приюта.
— Ванюша! — кинулась за ним девушка.
"Ну вот, и эта выбрала!" — понял Максим, став собирать свои нехитрые пожитки.
Но он ошибся. Однако, юноша был все еще настолько измучен, что только тупо удивился, когда Татьяна вновь оказалась рядом — на этот раз со своим рюкзачком.
— Я иду с тобой, — твердо заявила она. — Я иду за тобой, как Мария Магдалина!
Это заявление было настолько неожиданным, что Макс, уже закончивший сворачивать свой бивак, сел на пенек и уставился на девушку. Та, поймав его внимательный взгляд, начала густо краснеть.
— Совсем не то, что ты думаешь. Это уже потом наврали, что она блудница. Она была верной спутницей и ученицей Христа!
— Ну ты даешь! Я же не...
— Молчи! Я все понимаю. Нельзя тебе до срока открывать имя свое, да? Ведь и Он начал проповедовать в тридцать три года.
— Нет, ты подожди...
— Решено! Я с тобой. Я буду твоей первой помощницей и ученицей. А Иван и Владимир — учениками. Мы оставим нашу церковь, наши дома...
— Но глупости же! Ты думаешь, я буду шататься по стране вместе с вами и проповедовать? Пока меня не распнут? Постой-постой. Какую это церковь вы оставите?
— Нашу. Истинную. Или не истинную, — вдруг задумалась девушка. — Ведь Христос должен вернуться только...
— Вот видишь! А я сейчас вернусь в столицу, порешаю некоторые дела, потом поеду домой, потом — в Испанию на отдых.
— Но ты же исцеляешь! И, как говорила сестра, тебя не берут пули. Я сама видела ту рубашку.
— Да, исцеляю. Но еще я убиваю. Подонков, которые вот так калечат детей, как Алешку, которые обливают девушек кислотой, которые душат и насилуют...
— "Не мир я принес, но меч!" — говорил Христос, — в восторге прокомментировала девушка.
— Ну, хорошо. Еще я... — он с коварной неожиданностью притянул девушку к себе и крепко прижался к сочным, еще нецелованным губам, и столь же коварно нахлынул на нее своими золотыми лучами.
Девушка вначале замерла, затем неумело попробовала отвечать, затем, словно очнувшись, резко, как от огня, отпрыгнула.
— Ты что? — возмущенно крикнула она. — У меня... У нас...
— Ну, я же говорю, что я не Христос и не апостол, — ухмыльнулся Максим. — Теперь убедилась?
— Дурак! Мог и по-другому...
— Но ведь так приятней, правда?
— Неправда! Просто противно!
— Врешь. Но ведь врешь! — развеселился юноша, глядя на смущение Татьяны.
— Дурак! — вновь рассерженной кошкой фыркнула девушка и рванулась с полянки.
— Ну вот, то Христос, то дурак, — улыбнулся вслед Максим.
Уходя, он долгим взглядом попрощался с приютом. Вспомнил, как душили его слезы жалости к этим бывшим отверженными человечкам. И вновь, как с Алешкой, захлестнуло юношу чувство счастья. Столь же пронзительное, как две недели назад терзавшее его чувство жалости.
"Сейчас персонал наверняка мечется вокруг прозревших, — решил он. — Более эффектное выздоровление, чем все остальные. Скоро примчатся журналисты. Ничего, эта известность малышам на пользу. Может, и Синичка появится. Хотя..."
Он спохватился, что за это время ни разу не позвонил ни журналистке, ни Холере, ни Элен, ни Ларисе, вообще, кроме отца, — никому.
Торопливо выходя через лесок на трассу, Макс стал набирать номера непринятых вызовов.
— Я не дождалась окончания. Ты был прав, надо было срочно выезжать. Григорий Григорьевич здорово нам помогает. Сестренка рассказала, чем ты там занимаешься. Восхищаюсь тобой, мальчик. Алеша поправляется, точнее, меняется на глазах. Устроимся, расскажу подробнее.
Следующий звонок был адресован Элен.
— О, бесенок, привет! Где пропадаешь? На своих копях? Если найдешь еще такие камушки, приноси, клиенты найдутся. А вообще ты как-то стал забывать свою пациентку. Только по делам, по делам... Приезжай просто так, а?
А потом Максим набрал номер Ларисы.
— Наконец-то изволил. Слушай, если я тебе не нужна или ты так уж смертельно обиделся, то так и скажи, а не отвечать — это даже не культурно. Видела тебя на награждении. Хорошо смотрелся. Особенно с президентом. Горжусь, что участвовала вместе с тобой в одной олимпиаде. А потом, наверняка, у этой журналистки пропадал?
— Но честное слово, Лорка...
— Опять честное слово? — и трубка замолчала.
Затем позвонил отец и в приказном порядке потребовал приезжать — возникали какие-то вопросы его личного присутствия при переводе из школы. У подростка тоскливо защемило сердце — а ведь придется расставаться с друзьями, горами, рекой, каштанами, старым парком и многими-многими ставшими родными мелочами. Надо ехать. Прощаться, запоминать.
— Но, папа, у меня здесь еще одно неотложное дело.
— Такое, как у Пушкаревых? — дрогнул голос Белого-старшего.
— Разболтала-таки?
— Она только отцу. Ну а он меня поблагодарил. А я ни сном ни духом. Нельзя так. И чего ты это скрываешь?
— Да не отцепятся же!
— Хм, есть резон. Ну, приезжай... А все-таки, по такому же делу? Или как в детском доме?
— А об этом уже твоя Афанасьевна разболтала?
— Просто рассказала отцу, какой замечательный у него сын и какими удивительными делами он, то есть ты, занимаешься. Ничего дурного в этом не вижу, — отчеканил Белый Леонид. — Ну, какой из вариантов?
— Первый, папа.
— Ладно. Жду. Звони. Тебе денег куда переслать?
— Не надо, пока хватает.
— Ну, смотри. Звони каждый день.
Максим вышел на дорогу и через несколько минут уже мчался на попутке в сторону столицы.
Глава 46
И еще в одном кабинете с длинным столом, за которым сидели серые личности в серых костюмах, шел разговор о нашем герое. Председательствовал сидящий в торце хмурый моложавый человек с выступающей вперед челюстью, широким ртом и мелкими глазками. Чем-то он напоминал серьезную донную рыбку — морского черта. Президент, считающий себя физиогномистом, приметил этого сравнительно молодого сотрудника среди многих других и быстро выдвинул на руководящую должность в соответствующем физиономии заведении.
— Такая расправа с боевиками трех банд, конечно, благо. Но... Несанкционированная расправа! И вообще, сплошные аномалии. Какие-то крысы, какой-то пацан. И эта какая-то средневековая казнь. Что это все значит?
Во время тягостного молчания руководитель провел взглядом и попытался понять, о чем думает каждый из двенадцати участников совещания.
— Да... Я уже докладывал главе государства, — он кивнул в сторону огромного портрета, — об отсутствии у многих из нас сообразительности и умения анализировать информацию. Неожиданный всплеск какого-то "травматизма" карманников. Мелькает какой-то пацан. Очень странные разборки у Ржавого, опять пацан. Нам удалось предотвратить слив в СМИ сверхважной информации — и там пацан. Кто-нибудь додумался отследить эти ниточки? Или совсем мозги не работают? Все! Неделя сроку. Делу "Пацан" — приоритет. По карманникам — ты, по Ржавому — ты, по всевозможным киндерсюрпризовским аномалиям — ты. Все сдать Сергею Сергеевичу. От вас жду доклада в понедельник. Все свободны. Тимофеев, останьтесь.
— Мне этот "вундеркиндер" очень и очень не нравится. Если это один и тот же, — начал он уже наедине с верным, "из одной грязи в князи", соратником и заместителем Тимофеевым.
Этот отличался высохшим, как у мумии, лицом и ввалившимися глазами.
— Один и тот же. Такая информация могла быть только у Ржавого.
— Ты уверен, что этот пацан нейтрализован?
— Нет! Все сделано абсолютно надежно. Но от этого уникума всего можно ожидать.
— А не нагадила ли нам эта наша журналистка?
— Нет. Она все сделала по уговору. Я сам прослушал все, о чем они говорили у Самеда. Правда, микрофоны почему-то погорели. Но по дистанционной аппаратуре практически все расслышали. Нет, конечно, поломала из себя. Решила даже пойти вместе с ним. Но он отговорил.
— Ах отговорил! И она, конечно же, глотая слезы, согласилась? Интеллигенция! Продаст, но повыстебывается. И где она теперь?
— На югах.
— Зализывает душевные раны. Верю. Ладно. Давай так. До первой аномалии. Объявится. Ну не утерпит, обязательно объявится. Но не трогать! Отслеживать! Эти наши... чудаки на букву "М" теперь откопают, кто он такой, а мы подумаем, как его использовать. Но не трогать до поры, пока не попытается вновь скинуть информацию. В таком случае — не медлить! За это спрошу с тебя!
— Все понял.
— Понятливый. Иди.
Теперь к Максу подбиралось учреждение, уже почти столетие наводившее ужас на весь народ.
По новому адресу его встретили неприветливо. Худощавый парень лет двадцати, приоткрыв дверь, поинтересовался, чего именно незваному посетителю надо от Людмилы.
— Я мог бы помочь в ее... в вашем... несчастье.
— Ты? Помочь? — искренне удивился парень, подняв лохматые брови и пронзительно блеснув сталью серых переполненных несчастьем глаз.
— Да и... ну... конкретно помочь.
— Заходи, коли не шутишь, — закончил осмотр хозяин и провел Максима на кухню.
— Для журналиста или шарлатана ты, вроде, возрастом не вышел, на дурака или психа не похож. Извини, что не приглашаю в комнату, Люда, пока действует лекарство, спит, будить не буду. Недавно из больницы... Пусть отдыхает. Ну, чай, кофе, и рассказывай, чем можешь помочь.
— Спасибо, пока ничего не надо. Я мог бы...ну... вылечить.
— Та-ак. Вылечить? Все-таки псих, — вздохнул парень. — Ты знаешь, что у нее? Ты внимательно газету-то прочел? Или там постеснялись все написать?
Нелегкое объяснение намерений было прервано мучительным стоном, раздавшимся из комнаты.
— Разбудили-таки, — скрипнул зубами хозяин квартиры. — Ладно, дуй отсюда, — он рванулся в комнату.
Когда Максим, набравшись наглости, вошел туда же, негостеприимный парень сидел возле кровати, держа в руке бледную, тонкую до прозрачности ладонь девушки и, гладя пальцы, уговаривал:
— Ну, поспи, поспи милая. Больно? А подумай о приятном, боль уймется и поспи еще.
— Кто там, Саша? — глухо, сквозь повязку, закрывающую все лицо, поинтересовалась девушка, прислушиваясь к шагам Максима.
Не теряя время на препирательства, подросток простер над ней руки.
— Говорите, что чувствуете! — скомандовал он, уже касаясь своим полем измученной болью девушки.
— Ты что себе... — подхватился Саша, намереваясь обойтись с нахалом самым крутым образом.
— Хорошо... — прошептала вдруг девушка. — Боль уходит... Хорошо...
Сказанного оказалось достаточно, чтобы хозяин вновь сел возле любимой девушки. Он все еще с явным недоверием всматривался в манипуляции странного юноши, но теперь не мешал. Этого и добивался Максим на первых порах, забирая у девушки и растворяя, проводя через себя ужасающую, нестерпимую боль. Выдержать он смог лишь около четверти часа. Но и этого оказалось достаточно, чтобы девушка впервые за долгие месяцы спокойно заснула.
