— Рассказывать особо нечего. Вот. Надо сбыть. Наверное, очень ценное, и у меня не купят. Но деньги нужны срочно.
Хозяйка, взяв в руки перстень, долго зачарованно разглядывала его.
— Ты взялся за музеи? Или подземные клады? Возьми меня в компаньоны. Я буду усердно копать. Даже рыть, где покажешь. Какая красота, — она примерила перстень на свой точеный пальчик. — Слушай, а давай я у тебя ее куплю. Он как, чистый?
— Это как? — не понял сразу юноша.
— Ну, за ними ничего такого не тянется?
— Наверное, тянется, — признался Максим. — Поэтому, поосторожнее.
— Ну, конечно, — беспечно рассмеялась Франчини. — Чтобы за такой красотой да ничего не тянулось! Ладно. Вся эта красота должна стоить — она вновь полюбовалась блеском камня. Ну, тысяч... — колебалась она в оценке... ну, в четыре, нет... в шесть... слушай, Орланчик, я завтра выкладываю тебе за твое добро двести тысяч евриков. Налом. Чистенькими. А за сколько продам — моя забота. Как?
— Так много? — обрадовался юноша.
— Господи, да ты такое дитя, что мне просто стыдно тебя обманывать. Скажем так — такая сумма за срочность и анонимность. Хорошо?
— Ну, тогда еще за... В общем, мне бы было желательно половину в наших.
— Вагон и маленькая тележка? Ладно. Это будет тебе стоить...
— Сколько?
— Лишнего поцелуя, мой наивный бесенок, — рассмеялась Элен и тут же чмокнула юношу в щеку. — Вот и в расчете за чендж. Но за тобой еще один должок.
— Да? — удивился Максим, машинально вытирая яркую помаду со щеки.
— Тебе еще к девушке? — заметила этот жест хозяйка.
— К отцу, — почти не соврал гость.
— Так вот, достает меня мой бывший. Он уже смирился с отставкой, но прыщи не дают покоя. Всю красоту уничтожили.
— Хорошо. У меня к нему тоже должок. Пусть приходит, — зловеще пригласил Максим страдальца.
— Что с тобой, бесенок? Ты какой-то дерганный сегодня.
— Просто устал. Насмотрелся сегодня. Ладно. Поеду. Еще к отцу.
— Давай на моей.
— Нет, я на троллейбусике, — вновь зловеще улыбаясь, отказался юноша.
— Как хочешь. Завтра вечером жду.
До окружного госпиталя Максим добирался с тремя пересадками. Трудно сказать почему, но вечерний час пик был сегодня не только для честных граждан, но и для карманников. Максим научился вычислять их поля не только, когда ворье касалось его, но и когда пытались тянуть кровные у других пассажиров. Поэтому к отцу он приехал почти умиротворенным. Белый-старший сидел на скамейке в тенистом госпитальном парке и что-то втолковывал одетому в такую же пижаму молодому парню. Тот недовольно мотал головой, затем встал и быстро зашагал в сторону главного корпуса.
— Вот видишь, — еще один претендент, — после сдержанных приветствий пояснил отец. — Ценный кадр. Летчик и врач одновременно. При орбитальных-то полетах врачи, если помнишь, больше исследовательской работой занимались. Когда однажды командир заболел, экспедицию просто-напросто прекратили. А с "Мира" заболевшего эвакуировали. А если дальше? Ну, с лунной базы тоже, положим, успеть в отдельных случаях можно. А если еще дальше?
— Папа... А что, уже отбирают... для полета... туда? — с замиранием и шепотом спросил Максим.
— Не знаю, — улыбнулся отец. — Ну, не секречу, честное слово, не знаю. Так, делаю некоторые выводы из наблюдений.
— А ты, ты-то как? Прошел?
— Ну, то, что проходил, прошел. Причем тьфу-тьфу-тьфу, — он еще и постучал по скамейке, — как говорится, "на ура". Сам не думал... Но еще все впереди. Хотя уже намекают, что отсюда домой не вернусь.
— Это как? — оторопел сын от таких слов родителя.
— Вот так. Отсюда — и сразу в столицу, в центрокомиссию.
— А-а-а. Ну, пап, так больше не пугай. А то также и у меня может получиться — отсюда домой не вернусь.
— То есть и у вас?
— Ну да. Что-то они заволокитили, а столичные ждать не будут. Поэтому победители — сразу туда. Ну, наверное, домой на денек все же дадут съездить.
— То же самое. Значит, летим параллельными курсами, сынок?
— Значит. А что ты проходил?
Далее разговор шел о передрягах, поджидающих на медкомиссии каждого, мечтающего стартовать в космос.
Уже перед самым расставанием юноша коснулся волнующей его темы.
— Пап, а как ты смотришь на удочерение?
— На что? — опешил не ожидавший ничего подобного Белый-старший.
— Ну, взять из детдома девочку?
— Какая-то новая блажь? — нахмурился отец. — Лет через пять — десять ты и так приведешь в дом девочку. А потом — внученьку... Ладно, выкладывай.
— Понимаешь, пап, она там такая несчастная... И тоже Белая.
— Нет, не понимаю. Где "там", почему белая и кто такая. Давай по порядку.
О причинах посещения детдома Максим, конечно, соврал, но об остальном рассказал подробно. Отец выслушал хмуро и сосредоточенно.
— Есть такое понятие — сострадание, сынок, — подытожил он хмуро. — И хорошо, что оно в тебе проснулось. Но всем не поможешь.
— А ей, конкретно ей? — с мольбой перебил подросток.
— Пойми, Максим, это же не зверюшка, не наш с тобой хомяк. Вот его сбыли соседке — и голова не болит. Да и то скучает там без нас, поди... А девчушку кто смотреть будет? Да что я говорю "смотреть", — поправился Белый Леонид. — Кто вообще с ней все время находиться будет?
— Но па, она уже не маленькая. Ты не понял. Она с виду маленькая, а так с осени ей в первый класс, — умолял Макс. — Ну, конечно же, я. У нас многие ребята опекают своих младших. И потом, — вдруг озарило его. — Я же через два годика в училище. Совсем один останешься. А так — дочка.
Это сработало. Может, по наитию, задел он самое больное место отцовой души. Может, страшился он такой судьбы? А здесь выход — продление твоей прямой жизненной необходимости. И сломал, сломал сын Белого-старшего.
— Надо подумать. И потом — мы же с тобой сейчас как на распутье. Куда судьба потянет? А если туда, — он показал на загорающиеся в еще голубом небе звезды. — И надолго? Что тогда?
— Я справлюсь. Ну, справлюсь же, папуля. А потом мы тебя дождемся и вместе гордиться будем.
— А если во время, когда ты будешь уже в училище?
— Но ведь все равно, папа, она уже будет наша, а не сирота какая-то. Ну не будет ей хуже, не будет.
— Ладно. Давай адрес. Будет время — подскочу, посмотрю на твою протеже. Надо же! Другие сыновья внуками награждают, дедами делают, а этот — мне мою же дочь дарит, — бурчал, слегка уворачиваясь от бурных объятий сына, побежденный летчик.
Глава 33
В гостиницу Максим приехал достаточно поздно по меркам воспитательницы. Правда, звонок отца из госпиталя ее немного успокоил и подросток отделался выслушиванием ворчания о том, что не так следовало бы готовиться к завтрашнему испытанию.
И уже поздно ночью, когда спала наседка, спали отличники и отличницы, Максим стоял на узеньком гостиничном балкончике с Татьяной и рассматривал звезды. Балкон выходил на обратную от центра города сторону, и всевозможная реклама не мельтешила в небе. Балкон был восхитительно тесноват для двоих, и поэтому беседа получалась откровенной, как в давно позабытые времена.
— И все-таки признайся, псих, ну чего ты среди ночи голый на балкон вылазишь и на луну таращишься? Может, еще и воешь? Мне с моего балкона не слышно. Ты что, лунатик?
— Ну, не совсем же и голый, — пошутил Максим. — Просто... люблю. Очень люблю небо, звезды. Луну. И от них заряжаюсь какой-то энергией.
— Чудак, — повела девушка плечиком.
— Чудак, — горько передразнил ее юноша. — Теперь чудак. А помнишь, как я первый раз отвел тебя своей тайной тропкой к аэродрому? И потом мы лежали на траве, смотрели в небо... И оно было голубым-голубым... А я рассказывал тебе о тех красавцах, которые, откинув крылья, отдыхали перед полетами? И о тех, кто их проектировал. Испытывал. Летал. И ты сказала... ты сказала, — он осторожно положил руки на узенькие девичьи плечи.
— Да, помню. Конечно, помню, Макс. Я сказала, что никогда так не видела неба. Не видела так этих унявшихся, наконец, самолетов. Что теперь тоже люблю. И отдам этому жизнь... Ничего не изменилось, Макс. Ничего...
— Тогда почему? — повернул он девушку к себе лицом.
— Изменился ты. С Котом это — так. В конце концов, я свободная девушка, — усмехнулась она. — Не обручена и даже не помолвлена. А тебя, — она пристально смотрела Максу прямо в глаза, — тебя я вправду боюсь. Эти странные танцы жуков и цветов, эти невероятные прыжки, эти жуткие переговоры с покойницей... И это ведь не все, Макс. Не все, правда? Я боюсь, что и Косточкин сон — тоже правда.
Максим неопределенно пожал плечами и покивал головой. Что она успела разболтать подружкам?
— Вот видишь, правда. И мне просто страшно. И пока ты мне всего не объяснишь, между нами ничего не будет. А я имею право спросить. Потому что... — она притянула юношу за ворот рубахи к себе и крепко поцеловала, после чего метнулась с балкона.
— Подумай до завтра, — шепнула она уже в дверном проеме.
Но завтра думать об этом разговоре не пришлось до самого вечера. С утра Максим, выполняя данное себе же обещание, покатался в троллейбусах, потом — и в автобусах. К началу олимпиады он примчался в приподнятом и даже озорном настроении. И когда ему надоело слушать приветственные разглагольствования весьма упитанного дяденьки — начальника, подросток вспомнил ощущения, которые испытывал после клизмы, и щедро поделился ими с выступающим. Тот немедленно схватился за выдающееся во всех смыслах брюшко и колобком выкатился из аудитории.
— Ребята, не показывайте своего хамства, — попыталась потушить в зале смешок боевая замша "колобка". Это может случиться с каждым.
"Ого! Хамства? С каждым? Ладно", — решил Макс, и женщина, тонко заверещав, кинулась вслед за своим патроном.
— Ну, все, ребята. По местам и за работу, — сдерживая улыбку, сказала оставшаяся из руководительниц. Сказано это было так просто, что ее Максим решил этими острыми ощущениями не награждать.
Дальше все шло, как при обычной контрольной работе. Правда, поражало то, что никто не пытался что-то списывать. Это были в большинстве своем действительно старательные, увлеченные ребята. Максим решил задание, как всегда, в уме, затем привел решение. Подумав, привел второй вариант с очень интересным и неожиданным преобразованием, которое наполовину сокращало решение. Также он расправился с задачей по геометрии — привел классический и нестандартный варианты ответа. И хотя ему было строго указано руководительницей соблюдать приличия — сидеть до окончания отведенного времени, он поднялся и, положив на учительский стол свои записи, отправился к выходу.
— Что случилось? — шепотом поинтересовалась та самая ассистентка, унявшая смех в самом начале олимпиады.
— Все, — также шепотом ответил Макс.
— Что, все?
— Ну, решил. Двумя способами. Мне надо бежать.
— Постой-постой, — взялась за листки учительница. Та-а-к, та-а-к, — она забавно морщила наполовину скрытый чубчиком лобик, "въезжая" в смысл альтернативных вариантов. — Ну, хорошо, иди, — отпустила она школьника, озадаченно рассматривая его и вновь косо заглядывая в его работу. — Обед в два, подведение итогов тура — в пять, — напомнила она уже вдогонку юному математическому дарованию. Затем вновь углубилась в нетривиальный способ решения задач.
— Все. Мы ее заберем, — даже без приветствия заявил Макс, ворвавшись в каморку заведующей. — Только до нас — никому.
— Здравствуйте, Максим, — ненавязчиво поучила вежливости подростка худенькая заведующая. — Рада за вас с отцом. Очень рада. И у нас интересные новости. Деньги на наш счет поступили...
— Нет. Не должны. Я же не оставлял счет... — не понял сразу юноша, полагая, что это Элен реализовала драгоценности и перевела их садику.
— Да знают они сами счет. И на собрание придут непременно. Очень интересовались, будет ли на нашей сходке один молодой человек. Когда я сказала, что не знаю, — она лукаво покосилась на Макса, — супруги очень просили передать о выполненном поручении.
— Ах, вот кто! — вырвалось у юноши.
— Это ваши убеждения так подействовали? Они вот... за полдня продали свой дом, автомобиль и все перевели на счет нашего детдома.
— Да, мы вчера поговорили с ними по душам о том, что обкрадывать сирот — смертельный грех. Сегодня поговорим об этом и с остальными...
— Кстати, мне звонили из других интернатов. Там та же картина. То же неслыханное повальное раскаяние. У вас, молодой человек, поразительный дар убеждения.
— Просто слова надо подбирать соответствующие. Давайте и вы попробуйте на собрании, а? А я тихонько посижу, чтобы не видно было, и послушаю. Вы согласны?
— Если бы не факты, ни за что бы не согласилась... Попробуем, Максим.
Обо всем договорившись, молодой человек кинулся к Элен.
— Прежде чем начнем решать наши личные дела, давай порешаем коллективные, — предложила "итальянка", указав на сидевшего в напряженно-выжидающей позе отставного бойфренда.
— Да, конечно, — согласился гость, рассматривая несчастного мачо. Было видно, что действующие вулканические прыщи отпугивали от него даже непритязательных проституток. А чтобы еще и содержать такого...
— Значит, кроме внешности, для успеха в жизни ничего не надо? — наивно поинтересовался подросток. — Говорят, там мозги, талант, еще...
— Не дури, пожалуйста, — прервал его разглагольствования прыщавый. — Сам же знаешь.
— Значит, только обаяние, шарм?
— Не тяни, — при своей бывшей возлюбленной все же хорохорился жигало. — Все вроде сказано. Снимай порчу... Пожалуйста, — на всякий случай добавил он.
— Ловлю на слове. Больше — ничего, — резюмировал Максим, отправляясь в ванную.
Там он, не долго думая, схватил какой-то шампунь, постоял для виду, затем вышел и протянул флакон страждущему исцеления.
— Вот. И сидите, не вставайте, а запоминайте. Придете домой, наполните ванную, вылейте все это... заряженное средство и мойтесь в течение... — он машинально нес какой-то бред, а сам своим полем исцелял им же посланную болезнь. Но только эти прыщи, как и просил красавчик. Теперь прыщи должны пройти быстро, поэтому Максим прекратил инструктаж, добавив: — Средство заряжено в течение двадцати минут. Не успеете — повторять не буду.
— Что же вы раньше?.. — раздался упрекающий вой уже из прихожей.
— Да, ну и хитрый ты, бесенок, — хохотала хозяйка. — Меня-то без мазей. Чтобы знала, что не в лекарствах суть и ценила, да?
— Ну что вы, — обиделся Максим такому объяснению. — Наоборот, чтобы этот меньше правды знал. — Кстати, — вдруг вспомнил он. — А кто такой Молох?
Смех сразу затих.
— Тебе лучше не знать, — коротко отрезала молодая женщина.
— Мне-то ни к чему, но вот ваш, как его... ну главный держиморда этот, он ему на вас капает.
