"Прооперированный участок, — понял Макс. — Надо соединять".
Он попытался добавить силы светлым лучикам, и это отозвалось еще более жгучей болью.
— Ничего, — успокоил он девушку, испуганно глядевшую на него. — Ничего. Ты выздоровеешь. Ты скоро выздоровеешь.
Еще немного боли, и он уже не увидел, а почувствовал, что его флюиды все же прорвали этот черный барьер.
— Вот так, вот так, — приговаривал он, отправляя этих таинственных посланцев здоровья все глубже и глубже в раненый исстрадавшийся мозг.
И рана сдалась! Он увидел, как ярко-чистым голубым огнем вспыхнули лучи его пальцев, как окуталась свечением вся голова девушки. А вскоре свечение погасло само собой. Угасла и боль.
"Или силы кончились, или больше не надо", — решил Максим.
Он вновь был так опустошен и измучен болью, что даже не заметил, выходя, как Анюта повернула голову и посмотрела ему вслед. Он в этот момент столкнулся взглядом с медсестрой, стоявшей в дверном проеме. Судя по расширенным до последней степени зрачкам, она что-то видела, но пока не могла понять, что.
— Все потом. И помогите, — попросил целитель, опираясь на стену.
С присущей медсестрам сноровкой Марина подхватила оседающего нарушителя режима под мышки и поволокла по коридору. Уже у палаты они встретились со спешившим в реанимацию Пушкаревым.
— Как она? — строго спросил полковник медсестру.
— Ничего. Все так же. Это я вот, в туалет... помогала, — испуганно залепетала, оправдываясь, девушка, кивая на Максима.
Грозный офицер хотел, видимо, спросить еще что-то, но, вздохнув, грузно зашагал в реанимацию.
— А теперь я тебя спрошу, — затащив Макса в палату и бросив его на кровать, зловеще прошипела медкрасавица. — Что ты там делал? — с расстановкой произнесла она. — Ну? Что ты там делал? — повторила она и, не дождавшись ответа, стала трясти Макса за лацканы. — Ты расскажешь мне, пока я не подняла шум. Ну?
Максим молчал, засыпая. Ему совершенно не хотелось разговаривать, а тем более что-то объяснять. Дознание прекратилось самым неожиданным образом. Прогремели шаги, и открывшийся дверной проем заполнила фигура Пушкарева-отца.
— Сестра, сестричка, родненькая... быстрее, — пролепетал он и кинулся назад.
— Ну вот. Молись, гаденыш. Не дай бог... Сама удавлю, — пообещала девушка дремавшему Максиму, бросаясь вслед за Анютиным отцом.
Юноша успел еще заметить ненависть в ее зеленых глазах, проваливаясь в сон.
— Интересно, что она подумала? И что бы я подумал, увидев такое? А вообще, что она видела? — сквозь дрему спросил сам у себя Максим.
Глава 3
На следующее утро новоявленный целитель проснулся еще до обхода. Виной тому были лучи раннего весеннего солнца и мягкие нежные прикосновения. Кто-то тихонько гладил его по лбу и щекам. Пальцы, прикасавшиеся к его лицу, пахли ароматным мылом, духами и лекарствами. Еще не открыв глаза, он догадался, кто это.
— Пришли душить? — улыбнулся он, встретив на этот раз мягкий задумчивый взгляд зеленых глаз.
— Ты меня прости — сдавленным голосом попросила Марина.
— А что случилось?
— Но ты-то же должен знать!
— Откуда? Я же уснул...
Медсестра, волнуясь, принялась рассказывать. Вбежав в палату, она увидела склонившегося над девушкой отца, который приговаривал:
— Смотрите, сестра, смотрите же! Она открыла глаза! Она повернула голову!
Больная вдруг улыбнулась и положила свою ладонь на руку отца.
— И тут, и тут... — Марина стала запинаться. — И тут этот мужчина, этот мамонт, просто упал на табуретку и разрыдался. Ты бы видел... И я... тоже.
Медсестра не могла больше сдерживаться и заплакала.
— Значит, он очень любит свою дочь. А вы?
— У меня нет дочери, — недоуменно ответила девушка.
— Нет, а вы отчего плакали? И вот теперь...
— Она же начала двигаться! И это ты! Ты! А я думала...
— Что? — даже привстал от любопытства Максим.
— Плохо думала, — покраснела и вновь взахлеб разрыдалась совестливая девушка.
— А дальше что?
— Кто ты? — вдруг, перестав плакать, спросила Марина. — Я никому не скажу. Клянусь. Ты хотя бы намекни. Ее отец сказал, что будет молиться за ангела-спасителя. Это получается... за вас? — уже со страхом и уважением спросила девушка.
Она даже не заметила, как стала обращаться к этому юнцу на "вы".
— Да что вы, пусть за профессора молится.
— Не надо "ля-ля", — девушка по-заговорщицки наклонилась к Максу и шепотом продолжила: — Когда я позвонила профессору домой, а в случаях ЧП надо его сразу вызывать, он подумал, что все... Я по голосу поняла. Потом говорю, что она головой и руками двигает, а он не верит. Но тут счастливый папаша трубку у меня вырвал и подтвердил. Когда В. И. примчался и посмотрел на то, что с ней творится, он сам чуть в обморок не упал. От удивления и от радости. Обследовал и все головой мотал... Вот... А вы говорите: "Профессор". Он сам сказал: "Чудо". Скоро увидите, какой он сегодня. Уже идут. Ладно, потом.
Она легко вскочила и выпорхнула из палаты.
— Доброе утро, — стремительно вошел в палату профессор. — О, уже проснулись? Ну, молодцом, молодцом. Давайте посмотримся. Та-ак. Общая слабость, но не столь значительная. Смотрим сюда... ножку на ножку... Та-ак. — Профессор с улыбкой уставился на пациента. — Выздоравливаем, мой друг, выздоравливаем. Если так пойдет дальше, то скоро... Но не будем загадывать... кое-что я вам отменю. Из сильнодействующего. А то тошнит, небось? — испытующе заглянул в глаза Максиму хитрован-профессор.
— Вроде нет, — пожал плечами пациент.
— Это меня тошнит, профессор, — раздался хриплый голос с соседней койки.
Реакция профессора на эту жалобу была потрясающей. Он возмущенно повернулся к встрявшему в разговор больному, затем замер, всматриваясь в выглядывающие из-под повязки глаза.
— Заговорил, — констатировал он и почему-то вышел из палаты. Затем вернулся и, заметно сомневаясь в происходящем, обратился к Максимову соседу:
— Вы что-то сказали? — спросил он.
— Это меня от лекарств тошнит, — повторила "повязка".
— Он заговорил. Нет, он, правда, заговорил. Это неслыханно. Не-слы-хан-но, — повторил по слогам профессор. — Просто поле чудес какое-то, — просиял он, наконец. — Голубчик, вас надо незамедлительно и самым тщательным образом обследовать. Вчера вы вдруг начали ходить. Ну, этого следовало ожидать... со временем. А сегодня он, пожалуйста, разговаривает! Готовьте на томографию, — распорядился он и вышел, что-то объясняя врачам и практикантам на латыни.
И тут же в палату свежим весенним ветром впорхнула медсестра.
— Я сейчас сменяюсь. Но не уйду, пока не скажете, кто вы, — зашептала она. — Признавайтесь, признавайтесь. Ведь и его, — она кивнула головой в сторону соседа, — тоже вы. Признавайтесь, а то все профессору расскажу.
— Марина, я вас очень прошу, — для убедительности Максим заглянул в самую глубь зеленых глаз и продолжил: — Ну, не надо... Я и сам не знаю...
— Ну ладно. Я потерплю. Пока узнаете. Но за вами должок. Мое дежурство закончилось, — улыбнулась медсестра, забрала с тумбочек пустые склянки и вышла.
— Странная какая-то, — сделал заключение вдруг разговорившийся сосед.
— Это точно, — улыбнулся Макс новому собеседнику.
— Хома, — представился парень, протягивая руку.
— Максим, — автоматически ответил наш герой и тут же спохватился: — Кто?
— Ты плохо слышишь или я тихо говорю?
— Нет, извини. Просто редкое имя.
— Редкое, — самодовольно подтвердил Хома.
Знакомство было прервано санитарами, увезшими обладателя редкого имени на назначенные счастливым профессором обследования.
— Удалось, могу, — наконец поверил в себя Максим.
Он представил плачущего от счастья Анютиного отца, ее полупрозрачную руку на здоровенной мужской ручище, и у него самого навернулись слезы. А затем его захлестнула теплая волна счастья. Ради этого стоит терпеть жуткую боль и слабость. С этим радостным чувством Максим вновь уснул, подставив лицо пробивающемуся сквозь давно немытые окна солнцу...
— Опять, — тоскливо подумал Макс, просыпаясь от сдавленного стона.
Он вспомнил боль последнего "сеанса" и поморщился. Но тогда было надо. Там — девушка с тяжелой травмой. А здесь? За что терпеть? Тем более, что уже идет на поправку. Уколют — и боль пройдет. Он вновь взялся за книгу.
— Чего они тебя сегодня не колют? — спросил он через некоторое время.
— Отменили. Говорят, хватит, а то привыкну к наркоте.
— И что теперь?
— Терпеть надо. Теперь — всю жизнь терпеть.
— Это как, всю жизнь?
— Вот так.
— Ясно, — вздохнул Максим, пытаясь не замечать перекошенного лица соседа и не слышать его прерывистого дыхания. Вот еще одного вылечили. Оставили калекой. Нет, оно бывает, чтобы после операции боль возвращалась. Но на всю жизнь? Он вновь тяжело вздохнул, представив этот ужас.
— Может все-таки попросить?
— А завтра? А послезавтра?
— Ну, утихнет понемногу.
— Там какое-то давление высокое. Надо терпеть, привыкать.
— Ясно, — вновь вздохнул Максим, решаясь.
Когда сердобольная медсестра все же сделала Хоме обезболивающий укол и тот уснул, Макс собрался с силами, уже знакомым жестом протянул к голове спящего руки и начал посылать с кончиков пальцев то самое, поднимающееся откуда-то из глубин, тепло. Вскоре пальцы засветились. Ожидая приступ боли, юноша закрыл глаза и стиснул зубы. Она пришла — столь острая, что Макс отпрянул от больного. Боль, пульсируя, начала утихать.
— Не смогу. Ну и пусть. Это его боль. И кто он мне? Еще неизвестно, чем это для меня обернется. Я что, нанимался? — оправдывал он себя.
Максим вытер выступивший на лбу обильный пот. "Как в парилке", — подумалось ему. Взгляд упал на пальцы — их кончики едва светились.
— Но ты же можешь! — уговаривал он себя. — Можешь. Неизвестно, почему, и неизвестно, сколько. А если завтра эти чудеса закончатся? Всю жизнь будешь жалеть. Ну, еще разок, потерпи.
Максим вновь приблизился к спящему, теперь боль оказалась терпимой.
"Вот что значит правильно настроиться", — решил подросток и стал посылать вновь появившиеся лучи из пальцев в голову больного соседа.
Он заставлял себя не думать о боли и сосредоточиться на болезни. Вскоре он увидел ее — черное набухшее пятно, пульсирующее при приближении струек света. Было видно, что, как и с Анютой, здесь не обойдется без борьбы и, значит, без еще большей боли. Макс уже не произносил заклинания — понял, что прежде они были нужны скорее всего ему самому. Теперь он мысленно видел, куда следовало направить свою исцеляющую силу. Он видел и то, как постепенно съеживается черная опухоль.
"Еще немного, еще чуть-чуть", — шептал Максим.
И вот он увидел и даже почувствовал, что зло сдалось. Не отступило, а именно сдалось, рассыпалось на мелкие комочки, которые распались на песчинки. В этот же миг утихла и собственная боль, хотя лучи на пальцах еще не померкли. Любуясь своей работой, юноша распылил лучами и несколько других темных пятнышек. Затем все закончилось, словно сработал выключатель. Макс, шатаясь, дошел до своей кровати, упал на нее и немедленно уснул. Он не заметил, а если бы и заметил, то уже не смог бы обратить внимания на то, что его пациент во время сеанса открыл глаза. И теперь, когда один юноша спал, второй, повернувшись на бок, долго рассматривал своего таинственного соседа. Но исцеленный мозг тоже требовал отдыха, и вскоре крепким сном спали уже оба подростка.
— Ну, братец, ты, наверное, инфекционный, — вновь разбудил его голос профессора. — Теперь и соседа заразил. Слышишь, какие рулады накручивает.
Максим проснулся и признал правоту Василия Ивановича. Действительно, невысокий хрупкий подросток храпел по-богатырски.
— Я пробовала их будить. Обоих. Потом решила — пускай поспят до обхода, — оправдывалась медсестра.
— Ничего-ничего, им обоим на пользу. Особенно малому. Он давно сладко не спал. И вряд ли это, к сожалению, надолго... Так что, пускай отоспится. А с вами, молодой человек, нам пора позаниматься серьезно. Так что сразу после обхода — милости прошу в мой кабинет.
— А со мной? — произнес переставший храпеть Хома.
— Ну, раз проснулся, давай посмотримся. Так... Смотрим сюда... А если сюда? Что за черт? — вдруг воскликнул эскулап, но тут же взял себя в руки. — Так... — протянул он, всматриваясь в глаза больного. — Та-ак... А если попробовать руки вперед? Та-ак... А если ногу на ногу? Та-ак. Как самочувствие?
— Спасибо, как никогда, — и мальчишка вдруг широко улыбнулся.
— И голова не болит? — присматриваясь более внимательно, спросил Василий Иванович.
— Совсем.
— Ты мне признайся, куда свое косоглазие дел?
— И оно тоже?
— А ты не спрашивай, ты в зеркало погляди... Да-а. Тут осмотром не обойдешься. Ко мне в кабинет! Немедленно! А ты, — он обернулся ко второму подопечному, — ты, брат, извини, надо подождать. Здесь такие дела творятся. Боюсь сглазить, но...
— Еще чего, я сам пойду, — отбивался в это время Хома от санитарок, вознамерившихся отвезти его на каталке.
— Хорошо. Пусть пробует, — согласился врач. — Только, дружок, медленно, и если вдруг что...
— Не будет "вдруг", доктор, — уверенно заявил подросток. — Идемте, — и он в сопровождении белых халатов вышел.
Максим, оставшись один, попробовал разобраться в своих ощущениях. Не было никаких сомнений — в нем проснулась какая-то странная сила. И он может ею лечить. Но чем сильнее болезнь, тем больнее ему самому. Или чем больше надо отдавать сил, тем больнее? Но силы восстанавливались все быстрее. Вот и сейчас. Вчера чуть до койки доволокся, а сегодня даже врач не заметил. Или заметил? Максим потянулся за зеркальцем и внимательно рассмотрел свое отражение. Конечно, похудел — вон скулы торчат. Конечно, побледнел, но в остальном...
— Красавец, красавец, — перебил его размышления голос сестры-болтушки. — Хоть ты не изменился, а то, подумала, что не двое суток, а два месяца отдыхала.
— Не изменился? — уточнил Макс, решив не обижаться на "красавца".
— Ну, по сравнению с некоторыми. Эта знакомая твоя уже ест сидя. Твой сосед по палате, как ракета, понесся. А думали: на всю жизнь инвалидом останется. Да и ты сколько пластом лежал! Отец здесь дневал и ночевал...
— Папа? — изумился он.
— Ну и что? Здесь многие так. И отец твой, когда из столицы вернулся.
— Из столицы?
— Да ты, мальчик, еще туго соображаешь. Героя-то только в столице вручают. Чем ты вообще здесь занимался? Ничего не знаешь. Или профессор тебя так оградил? Возьми газеты, которые ты просил. Я купила разные, там и пишут по-разному, но в главном — одинаково.
Продолжая тараторить, Светлана положила ему на тумбочку ворох газет, автоматически что-то поправила, что-то убрала, открыла форточку, раздвинула шторы и кинулась к выходу за завтраком.
