Но именно в это время заиграла музыка и ее крик утонул в мелодии очередного шлягера.
— Ну, не пялься так, не пялься, — поймала журналистка пристальный взгляд приговоренного. — Думаешь, продалась дешевка? Ну и пусть. Продалась! Но цену ты знать должен. Так вот, мой таинственный юноша. Тогда, ну, во время того скандала с ракетами я была несгибаема. Убили моего мужа. Меня на восьмом месяце сбила машина. Ребенок родился калекой. Не ходит. Да и вообще... — всхлипнула она. — А вот теперь я боюсь. У Леши я да моя сестричка. Они пообещали убить нас обоих, если не сдам тебя. И тогда... дом для детей-инвалидов. Ты знаешь, что это такое? Молчи! Не знаешь! Не можешь знать! Те, кто знают, закрашивают седые волосы. Или вырывают, — пьяно уточнила она. Я не представляю, как бы он там... Поэтому... Но я не... Я не знаю, что я не... Но я должна была отдать флешки. Вытащить сюда тебя и потом уйти. Такая вот цена. Но я не... В общем, мы пойдем вместе. И тогда все станет на свои места. Точнее, ляжет. А о Леше Татьяна позаботится. Так что давай на посошок. Пусть легким окажется путь! — пьяно пропела она.
— Значит, без меня меня женили? — подал, наконец, голос Максим.
— Ну, женить не женили, а сосватали. Костлявой. Никем нелюбимой, но всеобщей. И не говори ничего. Я тебя продала, но я с тобой. И не жалей ни о чем. Поверь. Этот мир настолько загажен, что чем раньше из него уйдешь, тем меньше замажешься.
— А о своем сыне вы тоже так скажете?
— Верно, мальчик. Я продала тебя ради него. Но я это искуплю. Я иду с тобой. Разве этого мало?
— Мне надо увидеть вашего ребенка.
— Что? — откинулась в кресле журналистка. — Юноша, вы не поняли? Сейчас мы с вами идем умирать. И ничего не поделаешь. Здесь как в мешке у пеликана — чем больше трепыхаешься, тем мучительнее умираешь.
— Елена Петровна, вы покажете мне вашего ребенка, — настойчиво повторил Максим. — Идите сейчас же домой. Нет, оставьте мне адрес. И ждите меня. Если мальчик заснет, даже лучше.
— Но я с тобой... — начала трезветь женщина от странной реакции и твердого тона собеседника.
— Выходите, берите такси и — домой. Вы вроде так договаривались?
— Да, но пойми же, пойми! Все повязано. Если думаешь к ментам или этим из всяких спецслужб — бесполезно. Нет, позвонить дадут. Отсюда. Но не заявятся. Не дождешься. А вот они — дождутся. Они очень терпеливые, эти сволочи. В прошлый раз... А! Бесполезно. Только узнают, что я... тебе...
— Никто ничего о нашем разговоре не узнает. Езжайте домой и ждите меня. Поверьте, все обойдется.
Синичка недоверчиво повертела клювиком, покосилась одним, другим глазом, но все-таки упорхнула.
"Вот так. Продают, потом каются. Эта — готова вместе на смерть. Крутая. Но особо не настаивала", — размышлял Макс, потягивая приятно освежающий сок. В своем лихорадочном волнении журналистка не заметила, что юноша не сделал ни глотка спиртного. Зато теперь голова работала ясно и Максим составлял план, чтобы женщину с ее ребенком оставили в покое. Все продумав, он снял куртку и побрел к выходу, показав на всякий случай гарсону свою платиновую карту.
Журналистка, выйдя из ресторана, взяла такси, но, отъехав квартал, рассчиталась и, скрываясь в длинных вечерних тенях, вернулась, гадая, что придумал этот странный юноша. К ее ужасу оказалось — ничего. Развязка наступила почти мгновенно после его выхода. Поразмыслив о чем-то, Макс направился по стартующей от ресторана аллее в самую темную ее часть. Когда он отошел на расстояние, не угрожающее реноме заведения Ираклия, взревел мощный движок — к жертве рванулось чудовище мотоциклового племени. Затем раздались две кашляющие очереди и освещенный фарой Максим, отбросив куртку, упал. К нему метнулась тень и еще два хлопка дополнили аккорд заказного убийства.
"Контрольные", — поняла окаменевшая от ужаса женщина и только теперь, завизжав, бросилась к месту происшествия. Киллеры, быстро справившись, уже завернули за угол, и рев их мотоцикла постепенно затих.
— Что же ты? Ты же обещал... Что же ты?.. — невнятно бормотала Синичка, переворачивая лежавшего на спине юношу и ожидая увидеть жуткие раны на растерзанном автоматными очередями теле и лице.
— Кричите "Убили, милиция!" и бегите отсюда, — раздался вдруг шепот Максима.
— Как? Ты жив? Ранен? Тяжело? "Скорую"? — затараторила журналистка, не зная, что делать.
— Бегите. Бегите и кричите. Я скоро к вам приду. Ну? — уже зло прошипел Макс, перекатываясь в еще более темную сторону.
Не понимая ни происходящего, ни игры юноши, журналистка, тем не менее, кинулась к освещенному месту — переливающемуся неоновыми огнями входу Ираклиевого ресторана.
— Убили, убили, убили! — закричала она. — Звоните в милицию! Немедленно! Убили!
— Может, "скорую"? Как он там? То есть, кого? — поинтересовался страж, хватая мобильник. — Я сейчас шефу...
— Да, Самедовичу, конечно... Какая там "скорая"... Но если положено...
— Вы тоже все видели, придется остаться.
— Нет уж, с ментами связываться, — она махнула рукой и кинулась к ближайшему такси.
Уже через пятнадцать минут держиморда отдувался перед опергруппой.
— Какой там ложный вызов! У нас солидное заведение. Я бы не посмел. Да и женщина видела. При необходимости... — он прикусил язык. Самедович не любил без особой надобности сдавать своих клиентов. — Да что женщина. Я своими глазами видел. Он пошел вон туда. Потом мотоцикл, какие-то тени, две очереди, два отдельных выстрела. Потом туда женщина кинулась. Что делала — не знаю. Может, перевернула. Потом прибежала, милицию, говорит, надо. А "скорая" уже не нужна.
Для уже много повидавших ребят из опергруппы все это было неново. Мотоцикл, автоматы, контрольные выстрелы, визжащие очевидцы. Только вот жертвы не было. По гильзам понятно — стреляли отсюда. По сплющенным пулям — стреляли сюда. По двум дыркам в земле — вот здесь добивали контрольными. Но тела нет. Мистификация? Прикол какой-то? Не похоже. Допустим, забрали труп дружбаны из другой банды. Бывает. Но этому мордовороту-очевидцу скрывать незачем. Или есть зачем? По тому, что на месте убийства не обнаружено крови, тело мгновенно перетащили... Ну, конечно, в ресторан!
— Будем говорить с хозяином. Ну, кто его крышует?
— Ираклий Самедович в курсе. Вам еще не звонили?
Именно в это время загудел сотовик майора. Выслушав краткое, но веское указание от высокого начальства, старший группы смачно плюнул и дал команду сворачиваться.
В это время Максим уже входил в квартиру журналистки. Он вовремя отшвырнул куртку и пули, порвавшие в лохмотья рубашку, ее не повредили. Откатившись в густую тень, юноша вновь оделся, застегнулся наглухо и еще до появления толпы зевак потихоньку удалился. Найти такси труда не доставило. Сейчас, входя в квартиру, Максим думал, как все это объяснить и что он сможет сделать для маленькой жертвы больших разборок.
— Как же ты уцелел? Это же просто чудо какое-то. Эти ублюдки не промахиваются. Разве что обкурились...
— Они свое получат, — ответил Макс. — Теперь вот что... Позвоните вашему... ну, заказчику, подтвердите, что видели меня мертвым. И что сказали об этом вышибале. Пусть думают, что меня уволокли в ресторан.
— Да вы, действительно, не по годам большой интриган, — впервые за этот вечер улыбнулась хозяйка. — Ну, проходите, знакомьтесь... — от пережитого она уже протрезвела, но не могла сосредоточиться и обращалась то на "ты", то на "вы". — Вот, это моя младшая сестренка. Танюша.
Сидевшая в комнате девушка встала и неловко протянула Максиму узенькую ладошку. "Везет мне на Тань", — успел еще подумать Максим до того, как его захлестнула хмельная волна нового чувства. Затем он попросил показать ребенка. Мальчик спал, и во сне его лицо было мягким, спокойным, светло-нежным. Только чуть опущенные уголки губ выдавали переживаемые им ежедневные страдания.
— Выйдите, — решился, наконец, Максим.
— Нет! — отвергла это предложение мать Леши. Взглянув на нее, Максим понял — не выйдут. Слишком дорог им обоим был этот несчастный искалеченный ребенок. Но юноша не настаивал и по другой причине — из-за этих лучистых глаз Татьяны. Хотелось, чтобы она видела.
— Пообещайте, что никогда и никому.
— Клянусь, — вполне серьезно ответила журналистка, а сестричка согласно кивнула головой.
Тогда целитель осторожно снял одеяло, протянул над ребенком руки и, сосредотачиваясь, закрыл глаза. В принципе, это было редкое для него публичное действо, что смущало. Но вот второе зрение начало проявляться, и из туманного светлого облачка, окутывающего покалеченное тельце, стали проявляться все более и более четкие очертания. Каждая клеточка организма светилась мощным розовым цветом, каждая билась и боролась за жизнь. Но цвет этот уже стал меркнуть — ребенок устал бороться и побеждать недуги, устал даже просто от боли. Глядя на то, что делала с маленьким страдальцем медицина, юноша вдруг всхлипнул — настолько исполосована и затем стянута рубцами шрамов оказалась эта нежная плоть. Кое-что уже и удалили, но нестрашно, нарастет. "Сложнее всего здесь, здесь и здесь, — вглядывался он в пропасти порванных спинных нервов. — Да, это главное. Но сейчас надо, как и тогда, забрать боль и дать организму энергию для восстановления. Без нее ничего не получится. И убрать мелкие точечки в мозгу. Вот тут и тут. Ладно". Он вздохнул, и, готовясь к схватке, машинально снял куртку, кинув ее в сторону. Уже поглощенный процессом, он не обратил внимания на тихий сдавленный стон со стороны наблюдателей. Это обе сестрички одинаково ахнули, но тут же зажали себе рты, увидев изорванную выходными отверстиями рубаху. Но вопросов не осмелилась задавать ни одна из них. Какая-то загадочная мощная сила уже исходила от этого гостя.
Боль не была пронзительной, как в борьбе с недугами. Подобное уже было. Золотой поток лучей стекал с рук и растворялся в спящем ребенке, а в ответ приходила, пронизывала насквозь и уходила куда-то в пол тупая ноющая боль. Журналистка, увидев свечение рук, коснувшееся мальчика, рванулась было к постельке, но сестра молча положила руку ей на плечо и глянула с такой верой в чудо, что несчастная мать решила тоже поверить. Силы Максима начали неожиданно быстро иссякать.
"Вероятно, что-то уходит и на такую защиту", — вяло подумал он, отходя от кроватки и глядя на рубашку. "При законе сохранения энергии..." — путались мысли. "Надо к свету". Он молча поволок стул на открытый балкон. Надо было набираться лунных лучей. Он еще не все сделал за сегодня. И чувствовал — надо, надо, надо. Пока есть возможность восстановить. Все. Полностью. Потом... Потом тоже можно, но долго... А время... — мысли путались.
— Я минут пятнадцать. Или полчаса... Не мешайте. Все будет хорошо... Просто замечательно.
Он содрал и бросил на пол лохмотья от рубахи, откинулся на стуле в лунных лучах и, наконец, отрубился.
— Ты что-нибудь понимаешь? — шепотом спросила старшая сестра младшую.
— Не-а, — также шепотом ответила та, продолжая смотреть на спящего юношу.
— Ты посмотри... Идем в комнату, что-то покажу.
Журналистка потрясла перед девушкой рубашкой гостя. Сестра, с видимым усилием оторвав взгляд от спящего, пошла в комнату.
— Этот парень... Тут все из-за него. Это он...
— Это он пел и дал компру? — вспомнила девушка слова сестры. — Такой молодой?
— Его сегодня расстреляли. Киллеры. Вот входные отверстия, а вот — выходные. А на нем — ничего. Как будем понимать? Какой-то фокус? Но у меня на глазах.
— А с Алешей — тоже фокус? И тоже у тебя на глазах. И у меня. Это какая-то уж очень крутая афера. Возможно, — начала развивать свою догадку Татьяна, — они все заодно. Подъехали, пальнули холостыми, он упал, а когда ты уже ушла, расстреляли рубашку.
— Глупо! Уж проще было сказать, что промахнулись. Вот спрошу его о рубашке, что ответит? И зачем все это?
— Чтобы ты раскрутила очередного афериста-экстрасенса. И пули его не берут, и детей исцеляет, и песенки поет.
— Информация была очень серьезной. И люди за этим стоят очень серьезные, Танюша. И вообще, если он хоть чем-то поможет Алеше...
— Только бы не навредил!
— Ты ему не веришь? — забеспокоилась старшая сестра. — Тогда давай скажем, что не надо? Когда проснется?
— Решай сама.
— Тогда... тогда пускай продолжает. Я видела его глаза. Не однажды. Они вообще-то добрые. Он добрый мальчик.
— Мальчик! — фыркнула младшая.
— Конечно, мальчик, твой ровесник, наверное...
Этот тревожный шепот был прерван вошедшим с балкона "мальчиком". Он был бодр и сосредоточен. Пожав мимоходом плечами в знак то ли извинения, то ли объяснения за свой оголенный торс и за свою рубашку, он прошел в детскую и вновь склонился над ребенком.
Уже к рассвету вновь изнемогший от боли и слабости юноша прекратил свою загадочную терапию и вышел на балкон встречать солнечные лучи.
— Ну, что скаже...те? — поинтересовалась также всю ночь не сомкнувшая глаз мать.
— Надо продолжать. Ну, хотя бы еще пару ночей. Боль я снял. И некоторые мелкие повреждения. А с позвоночником... Только сегодня вечером можно начинать. Он у вас был уже очень слабенький. От боли... и от всего. Потом надо будет...
— Давайте не будем о "потом". Вот то, что сейчас, это не опасно? И что это такое?
— Я не знаю... Не могу объяснить... Какое-то поле...
— А если не знаешь, то как ты можешь вот так, запросто, на чужих детях? — по праву ровесницы, более откровенно выразила свои сомнения девушка.
— Таня, ну что ты, перестань, — как-то неубедительно прервала ее журналистка.
— Нет, пусть все объяснит. И эту клоунаду тоже, — Татьяна ткнула пальцем в голый, покрытый первым юношеским пушком живот Максима. — Мы все-таки не на болоте живем, чтобы всяким шарлатанам верить...
— Извините, — прервал обличительницу юноша, надел на голое тело свою джинсовую куртку и кинулся к двери.
Просительный вскрик хозяйки его не остановил.
"Вот так, — по-детски всхлипывая, думал Максим, бредя по еще пустынным улицам. — Я к ним со всей душой. Она меня продала, я спасаю ее ребенка, а она... А они..."
По большому счету, его, конечно, обидело недоверие сестры журналистки — нового объекта воздыханий. Кроме того, он не успел восстановиться и находился в подавленном состоянии. Но вот выглянуло солнышко, подвернулся "нонстоповый" бутик, Макс купил себе рубаху, уселся на скамейке скверика и, уставившись на восходящее солнце, стал наслаждаться вливающейся в него энергией. Но "подзарядка" была прервана самым бесцеремонным образом.
— Прикалываешься? Или отъезжаешь? — поинтересовался грубый голос. Макс отвел взгляд от поднимающегося светила и увидел двух неприятных милиционеров. Из тех, в честь которых и пошли клички "мусора" и "волки позорные". Сытые, самоуверенные до наглости, в лихо заломленных на стриженных затылках беретах, с откормленными холками, эти менты создавали эффект поддержания правопорядка, прохаживаясь утром по маршруту проезда высших должностных лиц. А вот вечерами их здесь — в месте тусовки наркоманов и прочей шушеры — нельзя было даже учуять.
