"Что же с тобой случилось? Что? И кто?" — Максим подошел вплотную к импровизированному ограждению и остановил взгляд на, казалось, скорбно улыбающейся девушке. Он посылал в сторону тела мысленный, полный отчаяния, словно у тонущего крик, но он возвращался мертвым эхом. Да, она была мертва. И вскоре юноша своим загадочным зрением увидел даже отвратительных червей, уже копошащихся внутри еще вчера прелестного молодого тела. Одной гневной вспышкой он убил эту мерзость и продолжил свои попытки. Теперь Максим понял — не поднять. Не оживить. Даже если отдать всего себя. Слишком все разрушено. Но слабое свечение, почти невидимая даже для него аура от еще не погибших клеток все-таки начала отзываться на его призывы. Осторожно, словно боясь расплескать драгоценную влагу, он начал будить память клеток — последнее, что остается до самого окончательного распада. Он присоединился к этой угасающей волне, ободрил ее добром и сочувствием, попросил о последнем — показать. И постепенно все явственнее и явственнее видел, слышал, ощущал. Погибающая жизнь не просто поделилась — сполна отдала память о последней своей ночи. Юношу скрутило и отбросило от протянутой веревки. Затем вырвало вчерашним шашлыком. В это же время завизжала какая-то из одноклассниц, и следователь с ментом в форме капитана спохватились — прикрыли тело уже принесенной простыней. Затем капитан многозначительно показал глазами на сидевшего в траве вытирающегося подростка. Когда привезли мать Светланы и она жутким голосом завыла, Максим зажал уши и, покачиваясь, пошел прочь — по той самой лесной дорожке. Когда в одном месте он остановился, приглядываясь к кустам, на его плечо легла тяжелая ладонь.
— Пошли, поговорим, — предложил капитан.
— Зеленая краска, — показал Максим на куст.
— Да. Глазастый. Вот и поговорим. — Подъехал неизменный и незаменимый в таких случаях "козлик", и мент довольно настойчиво подтолкнул подростка под локоть.
В отделении милиции они зашли, точнее, новый собеседник завел его в прокуренный вонючий кабинет. Погруженный в невероятный ужас, юноша лишь мельком оглядел комнату. Решетки на окнах. Шкаф. Сейф. Два стола. Старинный шифоньер с какими-то бланками и желтыми бумагами на полках. Еще какая-то не заслуживающая внимания ерунда.
— Ну вот, здесь и поговорим. Я — заместитель начальника уголовного розыска капитан Холеровский. Для всех зэчар здесь — Холера. Для тебя... пока, — сделал он многозначительную паузу, — товарищ капитан. Как величать тебя?
— Белый Максим, — начал подросток.
— Отец, значит, тот самый Белый? — уточнил "товарищ капитан", и его глаза сверкнули злобным торжеством. — Как же, как же, наслышаны. Только не о нем речь, правда?
— Да, конечно, — согласился Макс.
— Вот мы и понимаем друг друга. Рассказывай.
— Сергей здесь ни при чем. Я тоже сначала не мог понять, — сбивчиво начал Макс. — Но потом, когда увидел... — он осекся, пытаясь найти правдоподобное объяснение своему знанию.
— Потом, когда ты увидел, ты ужаснулся, — подбодрил подростка розыскник.
— Ну да, конечно.
— А потом тебя вырвало...
— Вы и это заметили?
— Работа такая. Но не отвлекайся. Ты ужаснулся, тебя даже вырвало, и ты решился рассказать все, как было.
— Да, верно. Только вот не знаю, как объяснить. Не знаю, поймете ли...
— Милый мой, я на своем веку столько всего этого видел, что если не прощу, то вполне пойму. Так что валяй. Были пьяные, захотелось попробовать. Но убивать сразу не хотели, — подсказывал, сочувственно улыбаясь, мент. Так?
— Почти. То есть не совсем. Мысль убить была сразу.
— Ну-ну, а у кого же?
— Этого я не знаю... Лица вижу, но кто они — не знаю.
— Нет... Это ты... Ты погоди... Что значит — не знаешь? На такие дела с незнакомыми не ходят.
— Да знакомые они между собой. По крайней мере, двое. И водила тоже сидел.
— Подожди, — глубоко вздохнул розыскник. — Ты о ком говоришь?
— Об этих... убийцах и насильниках.
— Нет, братец. Стоп. Мы с чего начали? С того, что ты осознал и раскаялся, глядя на дело рук своих.
— Своих? — ошарашенно переспросил подросток. — Как это — своих?
— Ну, не своих лично. Я же не говорю, что это ты колготы затягивал... А кто? — резко выкрикнул милиционер, наклоняясь к лицу побледневшего юноши.
— Да я же говорю — четверо их было на зеленом "Москвиче".
— На каком еще "Москвиче", мальчик? — начал заводиться Холера. — Быстро рассказывай, как было! — стукнул он кулаком по столу.
— Да я же рассказываю, — торопясь, вновь начал Максим. — Их было...
— Я тебе сейчас устрою "их", — прорычал сыщик. — Нас! На-а-ас! — проревел он. — Нас было! Живо рассказывай, недоносок, кто из в-а-а-а-с что делал и кто убил. Если хочешь дожить здоровеньким до суда, говори быстро и правду. Ну! — рявкнул он.
Теперь Максим наконец допетрил, кого подозревает мент и почему проявил такую заботу.
— Вы это что же, меня подозреваете? — изумленно уточнил он.
— Не подозреваю! Уверен! Твоих рук дело, дрянь! А если Холера уверен — все. Ну, быстро — кто, кто и кто. Ну, говори! — заорал он во всю глотку.
Холодная ярость поднялась в юноше.
— А ведь не брешут про вас, мусоров, — сдерживая себя, констатировал подросток. — Я думал — это только в фильмах.
— Говори, сволочь! Не то измордую, и папочка не поможет.
— А что вы кричите? Кстати, на меня даже мой отец не кричит, хоть старше вас и по званию, и по возрасту.
— Да я твоего отца... — разошелся Холера и, уже не стесняясь в выражениях, рассказал, что он якобы делает и еще сделает с отцом Максима.
— А вот это уже зря, — срывающимся баском прорычал юноша и, как недавно у псины, стиснул ледяным холодом бурно бьющееся сердце зарвавшегося сыщика, но полегче, не до остановки.
Тем не менее, только что бывший багровым мужик разом побледнел и, схватившись за левую половину груди, стал оседать на пол. Максим подскочил и заботливо подставил стул.
— Вот так, — заглянул в помертвевшие глаза буйного розыскника подозреваемый.
— Ну как, расколол? — ворвался на тишину в кабинете более моложавый, но такой же мордастик в штатском.
— У товарища капитана плохо с сердцем. Быстро вызовите врача, — ответил парнишка. Штатский пожал плечами, но, взглянув на бледное лицо начальства, метнулся куда-то из кабинета.
— Пока врача нет, слушайте. Каждый раз... Я говорю — каждый, когда вы будете орать, у вас будет прихватывать сердце — вот так, — он сжал бьющееся сердце посильнее. — Каждый раз, когда вы будете кого-то оскорблять, будет еще больнее, — он добавил боли. — А когда будете ммм... творить беззаконие, — нашел он выражение, — ваше сердце будет просто разрываться от несправедливости, — он стиснул кровяной насос почти до полной остановки. — И вы быстро умрете. Или станете никому не страшным и не нужным парализованным калекой. Вам все ясно? — Не дождавшись ответа из чуть шевелящихся фиолетовых губ, он отпустил, наконец, капитанское сердце и снял боль.
Мужчина тяжело дышал, не мигая, глядел на устроившего ему такую пытку пацана. Затем он набрался сил вытереть холодный пот, а когда в кабинет ввалились с врачом, попытался послать всех матом, но застонал, вновь схватившись за сердце. Максим укоризненно (я, мол, не шутил) покачал головой.
— Григорий Григорьевич, вы не совсем здоровы. Может, я закончу?
— Пошел ты... — начал было начальник, но, вздрогнув, прервал привычную фразу, и покосившись на подростка, добавил, — в баню.
— Д-а-а, — неопределенно протянул Холера, когда они опять остались одни. — Это же надо — впервые сердце прихватило. И так круто... Задело меня это убийство. За само сердце и зацепило. Совсем молодая девчонка. Красавица... была. А тут еще ты со своей реакцией. Папенькин сынок — наглая золотая молодежь. Я закурю, ладно? Ну, рассказывай, что ты там начинал про зеленый "Москвич"?
— Серого отпустите... пожалуйста.
— И мы останемся без подозреваемых?
— Ну не он это. Не он!
— Рассказывай, что знаешь, и забирай своего дружка.
— Их было четверо. На зеленом "Москвиче". Как я понимаю, знакомые между собой. У одного нет верхних передних зубов — под Шуру. У одного из них особая примета — "шары". И кроме того, они ее укололи.
— Чем?
— Не знаю, какой-то крутой дурью. И задушили — не там. Все это — место происшествия, разбросанные вещи — для лохов.
— Ну а где?
— Она была в полубредовом состоянии, очень плохо ориентировалась, — пытался воссоздать увиденное Максим. — Какая-то полутемная комната. Пол... с ковром. Или... В общем, что-то зеленое на полу. Нет, туман. Лица-то хорошо вижу... У вас, наверняка, есть картотека?
— Фильмов насмотрелся? Ну, есть, — ответил сыщик, все также пуская колечки дыма и рассматривая с прищуром, словно сквозь прицел, странного экстрасенса. — А где гарантия, что ты все это не наплел для того, чтобы вытащить своего дружка? И как мне объяснять твою осведомленность? Эх, запереть бы тебя! Шучу, шучу, — тут же спохватился он, потирая грудь. — Ладно. Пошли. Что начальству-то говорить?
— Скажите, что я вчера вечером видел зеленый "Москвич" с подо... с неприятными мордами. А на кусте, помните, — зеленая краска.
— Ну, это мы видели и без тебя. Пошли в фильмотеку. Потом я туда твоего дружка пришлю.
— Нет, туда не надо. Пусть домой движется.
— Ну, как хочешь. Вот, — они зашли в длинный полутемный кабинет. — Здесь — фотографии наших клиентов. Садись и любуйся. Если найдешь — скажешь. Я пошел отбрехиваться.
Он нашел одного в этих фотожурналах среди сотен других гадких морд. Конечно, если бы все это было в компе, сколько времени бы сэкономили! Но, чем богаты, тем и рады. Когда в кабинет ворвался Холера, Максим уже все обдумал.
— Ну?
— Один очень похож. Вероятнее всего — он.
— Показываешь, и мы тут же его закрываем. Кстати, твоего дружка уже выпустили и домой завезли. И матери "спасибо" сказали, мол, здорово помог. А теперь скажи все-таки — откуда знаешь? Я грешным делом подумал: плетешь, чтобы дружка выгородить. Потом — что и себя выгораживаешь. А теперь...
— Что теперь?
— Кто-то тебе трепанулся из тех или из очевидцев. А назвать боишься. Ну, начистоту, быстро!
— А что случилось теперь?
— Эксперт сказал: убили ее ближе к утру. И, действительно, не там. И, действительно, укололи. Это, если бы я не поинтересовался, и эксперт сразу не выяснил бы. И повреждения такие, что, действительно, "шары" были. Да и вообще все телесные повреждения... и вообще все... прочее... подтверждает вроде, что была жуткая групповуха — как в порнушках или как у перебравших зэчар. Поэтому рассказывай.
— Я... просто все это представил, когда там стоял и на нее смотрел.
— Не очень-то я верю в такие россказни... Но что поделаешь, — он осторожно потер область сердца. — Алиби у тебя. Подтвердила твоя подружка ночную прогулку под луной. Но хватит. Ну, показывай.
— Вот, — отлистал Максим назад альбом, показав участника драмы.
— Эээ, брат... — протянул капитан. — Этого так просто не закинешь в работу. Придется тебе все-таки признаваться, откуда что знаешь.
— Но почему?
— Не твоего ума дело.
— Если я скажу, что видел его на зеленом "Москвиче", скажем, вчера вечером?
— Не пойдет... И не то дело, по которому можно врать.
— Значит...
— Значит, не все так быстро! Но за наводку спасибо.
— Может, подскажете, кто этот? Вдруг еще что всплывет?
— Этот? Ну что же. Прохоренко, он же Прохор, он же Прошка. Мелкая дрянь, но дрянь. Судим трижды, но реально сидел один раз. Живет на Залинейке, не работает, крышует его... знаешь такое понятие?
— Ну, читаю, смотрю...
— Крышует его же братец. Николай, именуемый по аналогии с последним царем Ники.
— Царем?
— Да. Ты правильно подумал.
— Поэтому, выходит, что с ним вот так, как со мной или с Серым, нельзя?
— Но-но-но! — полушутя погрозил пальцем сыщик. — Никто ничего с вами ужасного не сделал. И кто старое помянет... — Но, вздохнув, согласился: — Нельзя. И не во мне дело! Хватает заступников повыше. Ладно, если что выяснишь или надумаешь, приходи. Ко мне. Буду рад любым деталям, любым мелочам. Особенно — ощутимым.
— Это типа вещественных доказательств?
— Типа этого.
— Если бы найти ту комнату... Где убили... Или ту машину...
— А что в машине?
— Когда посадили... Ее билет остался... На электричку. И еще... Они ее прямо там и укололи. Шприц должен остаться.
— Но чья машина? Где найти? Номер?
— Не знаю. Она, когда садилась, внимания не обращала. А потом уже не в том состоянии была.
— Она?!
— Ну да...
— Как бы мне хотелось поговорить с тобой серьезно. Ну да ладно... Хоть какая зацепка, а?
— Что толку, если руки коротки?
— Не говори так. Не надо. Если найдем убедительные доказательства, то закроем.
— Хорошо. Если что... вспомню, свяжусь с вами.
— И если что узнаешь. В своем кругу люди говорят больше, чем нам.
— До свидания.
— Будь здоров.
Когда Максим вышел из милиции, часы на башне костела отзванивали полдень. В скверике, в конце похожем на тоннель, его поджидал Евгений с велосипедом.
— Ну что? Ну как? Почему так долго? Ты знаешь, что Серого выпустили? Я уж подумал, что тебя — вместо него, — волновался друг.
— Да нет, расспрашивали про вечер. Про тех, кто ушел раньше... или надолго отлучался, — покосился на поэта реабилитированный.
— А что я? Я... Да, я... ушел раньше. Но не один.
— Ай да тихоня! — восхитился Максим, хлопнув друга по плечу. Тихоня покраснел и подвинул велосипед. — Куда теперь?
— Ты дуй домой, собирай наших, а я к Серому.
Глава 15
Сергей встретил его угрюмо. Они молча устроились на вечном, с детских пор известном обоим, диване.
— Видел? — коротко спросил Серый.
— Да, — так же кратко ответил друг.
— Знаешь, что на меня повесить пытались?
— Холера?
— Он самый. А что, и на тебя тоже?
— Ну, мы же с тобой все-таки корешуем. Это всем известно.
— Знаешь, почему от нас отстали?
— Время. Холера сказал — ранним утром.
— И все-таки, кто? Кто этот гад?! Кто эти... — Сергей вдруг начал матерно кричать.
— Что делать? — откричавшись, спохватился он.
— Может, пойдем к ее родителям? Хоть как-то...
— Что "хоть как-то", что? Успокоишь? Посочувствуешь? Там уже родственники, я заглядывал, косятся... Выпить хошь?
— Нет, ты что? Нет, — удивленно отказался Макс.
— А я дерну немного, — он полез в холодильник и достал начатую бутылку вина.
— А маман?
— Что маман? Пусть только буркнет! Такую девчонку! — Серый налил стакан вина и начал неумело, редкими большими глотками, отпивать.
— А ты знаешь, — вдруг зашептал он. — У нас с ней ничего и не было. Это я так, трепался. А на самом деле я... то есть мы... так... Только целовались. Да и то, — он махнул рукой. Тут Максим заметил, что Серега пьян и с каждой минутой пьянеет все больше.
