— Неужели ты думаешь, что в постель моих родителей тебя мог уложить кто-то другой, кроме меня?
— Нет... Уложить... Почему же... Это же не... Если оказать помощь, то могли и ребята... И вообще, — начал мямлить подросток.
— Конечно, помогли. Уложили на диван. А в кровать уже я, ночью.
— И... раздевала?
— Ну и что? — с деланным равнодушием ответила девушка. — Подумаешь! Во-первых, не догола же! Во-вторых, и не таких видала. В-третьих, всякие там экстрасенсы, Повелители мух и Принцы цветов — не в моем вкусе.
— А кто в твоем? — обиделся Максим. — Если Сергей, то поспеши — место освободилось.
— Дурак! Ладно, потом, — спохватилась Татьяна, вспомнив о несчастье. — Вставай и одевайся. И имей в виду — ты меня оскорбил. И попозже... когда все утрясется, я потребую как бы сатисфакции, — заявила она отворачиваясь.
— Попозже — что угодно. Но все-таки какие вы болтливые! — быстро одевался Максим.
— Кстати, — хозяйка явно подыскивала слова. — Мы все... как бы поклялись молчать о вчерашнем. Но... что, что, что это было? — быстро зашептала она, обернувшись к уже натянувшему брюки новоявленному экстрасенсу.
— Не знаю, — пожал он плечами. — Просто мне показалось, что она зовет всех нас, что ей страшно...
— Это все потом поняли. Но почему именно ты?
— Не знаю. Клянусь — не знаю. Не понимаю, что это со мной, — юноша подошел к окну и привычно уставился на утреннее солнце.
— Спасибо, — попрощался он через несколько минут уже на площадке.
— Кофе хоть бы попил, — пыталась остановить заинтересовавшего ее одноклассника девушка.
— Нет, спасибо. Забегу домой, батьку успокою. Похороны когда?
— После двенадцати. Кажется, в три. Ты еще раз туда пойдешь?
— Нет. Не смогу, — честно признался Макс. — Ни на отца, ни на мать ее смотреть не смогу.
— А на... нее? — почему-то шепотом спросила подружка.
— А что "на нее"? Мы с ней вчера попрощались. Не она уже это...
— Максик, я тебя умоляю, я просто заклинаю тебя, — взмолилась вдруг девушка, — приходи после похорон. Я просто не смогу спать. Мне как бы страшно после вчерашнего. Я даже ужин сделаю. Уже умею кое-что. Даже вон — курицу в гриле, а? У твоего отца тебя отпрошу, а? Даже у твоей Мышки Котовой.
— Так у моей или у Котовой? — усмехнулся юноша, заглядывая снизу вверх сквозь лестничные пролеты.
— Все равно. И у Кнопки твоей...
— У моей?
— Я тебе много что смогу рассказать. Только приходи, а? И учти, — глаза ее вдруг вспыхнули, — я так никого и никогда не просила.
— Да ладно тебе. Будто я отказываюсь. Будет у тебя настроение — приду... Если ничего не случится.
— А что еще может случиться? — уже вдогонку спросила девушка.
— Это так, к слову, — успокоил ее одноклассник.
Случилось. Уже во время процессии (а иначе все население городка, двигавшееся в сторону кладбища, назвать было нельзя) Максим почувствовал ухмылку. Среди волн горя, сочувствия или какого-то болезненного любопытства эта ухмылка липким холодным слизнем мазнула его по сердцу. И он нашел ухмылявшегося. В толпе любопытствующих стоял упомянутый Холерой Прохор. Без передних зубов, в простеньких джинсах и безрукавке, но со здоровенной желтой цепью на жирной шее. По сравнению с фотографией он оказался поупитаннее, повыше, понаглее — этакий довольный жизнью бычила.
"Судьба", — радостно вздохнул Максим, отставая от кортежа.
Прохор, мысленно ухмыляясь и вспоминая картинки измывательств, прошел еще несколько шагов вместе с похоронной процессией. Ему просто было по пути — в небольшой уютный парк, ранее тоже носивший имя девушки-мученицы. Там он развалился на скамейке, явно кого-то поджидая. Дабы не светиться, Макс принял обычный у местной шпаны прикид — купил на входе бутылку пива и, взгромоздясь с ногами на скамейку напротив, начал пить его из горла. Здесь он слегка ошибся. Бычила почему-то явно обратил на него внимание.
— Эй, малый! — крикнул он подростку после недолгого разглядывания, — мигом сюда! Пиво свежее? — поинтересовался он, когда Макс обычной здесь походкой (а-ля горилла с руками в карманах на гениталиях) продефелировал к нему.
— Нормальное, — однозначно ответил Максим.
— Слетай, возьми мне одну... Нет, две. Такого же.
— Еще че, как бы бармена нашел, в натуре? — возмутился юноша.
— Э-э-э, да ты новенький, — все так же развалившись на скамейке, резюмировал Прохор. — На, слетай, — протянул он новенькому зеленую сотку. — Сдачи не надо. Если поторопишься.
Решив не переигрывать, Макс принес крутому два пива за стольник баксов (а ведь действительно круто, да?) и вновь вскарабкался на избранный ранее насест. Траурная музыка уже только глухо пробивалась в парк, когда на скамейку к Прохору плюхнулся еще один близнец-бычила. Впрочем, все они — словно из одного помета — жирные, приплюснутые с лениво-наглым взглядом хозяев жизни. Они поручкались, и Прохор протянул незнакомцу одну из принесенных юношей бутылок.
— Что за жмурика понесли? — поинтересовался Прохоров собеседник после хорошего глотка.
— Девку. Позавчерашнюю.
— Это про которую весь город базарит? Холера сказал, что пока не найдет...
— Да пошел он! Руки коротки.
— Да-а-а? — насмешливо удивился собеседник. — По-моему, разок они до тебя дотягивались.
— Хм, разок... Тогда знаешь, кто ему это дозволил? А сейчас — дело другое.
— И что же другое? По моему разумению, расклад у тебя совсем паршивый.
— Ты мне... — Прохор забористо выругался. — Здесь я как за каменной стеной.
— Ты хочешь сказать...
— Ничего я не хочу сказать. За такие слова, что ты подумал, могут язык вырвать конкретно. А пока я буду молчать... Да и так... Ты знаешь — не мой это профиль. Этих шлюшек — на каждом углу. Была нужда на вот такие (он кивнул в сторону кладбища) концерты.
— Лады. Без базаров. Давай о деле. Товар будет завтра на прежнем месте. Весь.
— Бабки завтра тоже на прежнем на месте. И тоже все.
— Лады. Приятно иметь дело с деловыми людьми.
— Взаимно. Ну, бывай. Что еще передать?
— Что передать? — глумливо усмехнулся Прохор. — Скажи, пусть приезжает почаще, если опять придет охота развеяться...
— А что ты про язык говорил?
— Точно! Тогда просто: "Все нормалек. Тип-топ".
Они разошлись. Незнакомец — в сторону вокзала, Прохор — в сторону центра. За ним модной шаркающей походкой бездельника направился Максим.
Жизнь Прохора оказалась весьма насыщенной: он зашел в гриль-бар, где под пивко постепенно умял целого цыпленка, затем завалил в номер "люкс" единственной в городе сауны, где безвылазно проторчал до вечера. Дулся ли он там в карты или услаждался продажной любовью? Или просто, потягивая пиво, пялился в телевизор? Как бы то ни было, после этого еще более красный, чем ранее, Прохор перебрался в летний парковый ресторан, где засел накрепко. Только теперь юный сыщик смотался домой, написал записку, что сегодня будет с ребятами, затем вновь вернулся на пост в парке.
Его подопечный выбрался из ресторана в одиннадцатом часу в компании каких-то развеселых ребятушек и побрел по главной аллее полупустого сегодня места отдыха горожан.
Вековой, даже многовековой, парк — достопримечательность города — являлся ареной многочисленных стычек военных с местными — как взрослых, так и молодежи. Здесь, немного левее от главной аллеи — вон там, у скульптуры лежащего лося летчик — отец знакомого Максу парня — пырнул местного служебным ножом. Ох и поднялись тогда аборигены — справедливого суда требовали. А какой может быть справедливый суд, если он, летчик этот до рокового удара трижды бил ножом этого "несчастного", а он все лез и лез... И тоже с нехилым таким ножичком. А в конце вон той аллеи до сих пор сохранился какой-то вросший в землю фрагмент замковой башни. Когда Максим с друзьями пытался очистить от мусора уходящую вниз винтовую лестницу, они вытянули в конце концов здоровенную кость в полуистлевшем сапоге, добежали без оглядки до гарнизона и раскопки прекратили. Даже когда повзрослели. Слишком жутким чем-то повеяло. Хотя и говорили о несметных богатствах, сохранившихся в подземельях бывшего замка.
Но сейчас все это только мимолетно вспоминалось Максиму. Он шел мстить. И когда Прохор, недолго пошатавшись по примыкающей к парку улице, наконец, пожав пацанам руки, ввалился в одноэтажный особнячок, юный следопыт облегченно вздохнул, затем присел на скамейку и задумался.
Сейчас? А как "товар"? Ведь наверняка — дурь, наркота. Может, отследить тайники? Но какое мне до них дело? Пусть этот... Холера ими занимается! — юноша решительно встал и двинулся к аккуратному домику из красного кирпича. На звонок дверь отворилась без задержек — словно позднего гостя с нетерпением ждали.
— Ну, давай, заваливай, молодой человек. Чем, как говорилось когда-то, обязан? — Прохор говорил с тем самым непередаваемым акцентом, порожденным потугами соединить новомодный московский говорок с приевшимся акцентом уже вышедшего из моды блатняка новых русских.
— Погодь, погодь, — хозяин сгреб гостя за грудки и подтянул к своим наглым глазкам. — О, да это мой утренний гарсон! — удивленно-радостно воскликнул он. — Что, недоплатил или наоборот? Так раньше надо было базарить. А то пацаны запугали: "Хвост, хвост!" Какой же это хвост, а, недоноски?
Он резко толкнул Максима от себя и там его подхватили сильные руки.
— Но все равно разберемся, как говорит наш друг Холера. Вяжите — и в гараж. Там мы узнаем причину столь болезненного любопытства этого юноши. Имей в виду, — Прохор вновь подтянул к себе уже скрученного и связанного подростка. — Не люблю фуфла. Даже если скажешь, что у тебя, как это... нетрадиционная ориентация и я тебе очень понравился — не пройдет. Это только вон им говори, — он развернул юношу, и тот увидел трех заржавших на шутку шефа холуев — откормленных, уверенных в своей силе и безнаказанности мужичков.
Глава 16
— Послушай, уважаемый, ну пожалей хотя бы меня, если себя не жалеешь. Пожалей моих ребят, а? Ну ведь три часа уже мучаемся. Ну, не поверю я, что ты болтался за мной только потому, что я тебе дал стольник на пиво.
— Но почему? — улыбнулся разбитыми губами Максим. — Я раньше сто баксов в глаза не видел. А тут — за два пива. Вот и решил — вдруг понадоблюсь?
— И поэтому зарулил ко мне вечерком? Типа, постельку постелить не желаете? — вновь не поверил хозяин дома.
— Нет... Конечно, нет... Но если бы был хвостом — зачем бы в гости пришел? Побежал бы стучать, — приводил логические доводы юноша, осторожно слизывая с губ сочащуюся кровь. Он намеренно терпел эти измывательства, зная, что очень быстро может прекратить жизненный путь всех этих четверых недоносков. В гараже, предвкушая первый акт представления, ожидая переодевавшегося шефа, гориллы, не скрываясь перед обреченным пацаном, планировали свои дальнейшие похождения. Оказалось, что сегодня ночью следует перетянуть в тайник солидную сумму. И забрать из тайника солидную партию товара. И как всегда шеф поедет на дело с одним особо доверенным — Бодей. По приосанившейся фигуре одного из ломовиков Максим определил этого Бодю. Невольно заинтриговав юношу, "быки" продлили его пытки, но заодно — и свои жизни.
Уже после первых ударов Макс понял, как отключить болевой синдром. Он просто видел боль, словно текущую от места удара в центр красную волну. И останавливал ее еще на периферии. Правда, это отнимало силы, но все равно было легче, чем боль при лечении или при... "Интересно, как будет больно, когда я покончу с этими? — злорадно подумалось подростку, когда быки, пыхтя и хакая, лупцевали его ногами. — Ну, ничего, ради такого дела потерплю", — решил он.
— Не можете, ну ничего не можете, — констатировал Прохор после трех часов утомившего всех дознания. — Времени мало, — вздохнул он.
— Вот, смотрите и учитесь, — он схватил переноску и грохнул лампой об пол. Затем, ласково улыбаясь и заглядывая в глаза пленнику, оборвал патрон, ножом разделил и развел провода.
— Вот, щеночек, попробуем. — Он ткнул проводами в юношу. Тот машинально отпрянул. Он помнил, как однажды менял лампочку, не выключив свет, и как крутило его электричество. Но сейчас произошло иное. Максим почувствовал, как этот ток, встряхнув нервы, ушел куда-то вглубь, наливая его силой.
— Вот так, пацан, — по-своему понял хозяин реакцию пленника. — Будем говорить правду или продолжим? Ладно, продолжай, — кинул он переноску одному из приспешников (Миколе — уже знал Максим), а сам вновь расположился в кресле, очень дико контрастирующим с общим убранством гаража.
Микола начал старательно тыкать переноской в пленника, все дольше и дольше задерживая провода на теле. И, несмотря на электрическую подзарядку сил, это становилось неприятным. Прежде всего из-за того, что начала обугливаться и вонять паленым кожа. Кроме того, неприятно, словно не в унисон дернутые струны, начинали звенеть нервы, не привыкшие еще к такому источнику энергии. Ну и, кроме того, неприятно было смотреть на эти морды, удовлетворяющие свои садистские наклонности.
— Ладно, — наконец решил шеф, глядя на дергающегося от каждого электроудара мальчишку. — Некогда. Богдан, нам пора. А ты, Микола, еще попробуй этими проводами, знаешь где? — Все знали где, поэтому захохотали.
— А потом, — посмеявшись над своей жуткой шуткой, дополнил шеф, — потом, если и это ничего не даст... Извинись за ошибку. Обязательно извинись, понял? И попробуй мне потом соврать!
— Да ладно, босс, впервой что ли, — обиженно пробурчал Микола.
— В том-то и дело, что не впервой. А мне потом в костеле грехи замаливай, — отрезал босс, уже садясь в машину с Богданом.
Время Максима пришло. И как только быки закрыли на внутренний засов гараж, он начал. Прежде всего молча повалились два заплечных дел помощника Миколы. И пока тот тряс одного, затем — второго, юноша решал, какой болью одарить палача. Не из мести (ох, врешь!), а только с целью быстрее освободиться, пока Прохор не уехал далеко. "Прохор?" — спохватился Макс и мысленно слегка прижал сердце сидевшего за рулем Богдана. Слегка, настолько, чтобы тот, обливаясь холодным потом, забормотал: "Минуточку, босс" и нажал на педаль тормоза.
Только теперь Максим взялся за Миколу. Он ударил по самым крепким, но и самым нежным нервам палача — зубным. Этот мужичина еще не знал, что такое зубная боль, и даже не верил в нее. "Ну как может болеть кость"? — удивлялся он на жалобы своих дружков. Оказывается, может. И еще как! Это был рев смертельно раненного слона. А может, бегемота. Макс не слышал ни того, ни другого. Но уточнять было некогда. Отпустив боль, он бросил приходящему в себя быку одно слово: "Развяжи"!
— Что? — взревел обозлившийся негодяй.
— Развяжи или опять будет больно.
— Что? Да я тебя... — и опять рев от боли.
