"Там" оказалось не все так и видно. Дом его новой жертвы оказался хорошо огороженным особняком на окраине аккуратной улочки с такими же аккуратными двухэтажными особнячками. Чужаков тут не ждали и встречам с ними не очень радовались. Едва юноша успел присесть на веселенькую скамеечку напротив вражьей крепости и всмотреться в ограду, на него отбросил тень здоровенный бычила.
— Ну что? — спросил он, пожевывая жвачку.
— Что? — уточнил Максим.
— Нет, это я спрашиваю, ну что? — недружелюбным тоном завязал разговор дылда. Это был хам из качков, упивающийся своими мускулами и безнаказанностью. О том, что его держат за говорящую псину, он никогда не догадывался, полагая, что это он сам снизошел до службы очередному боссу.
— Я бы хотел к Игнату.
— Он тебе назначал?
— Да нет. Просто поговорить надо. По делу.
— Деловой? Вот так просто поговорить? Давай вали отсюда, цуценя. Босс просто так с детворой не разговаривает.
— О! Так он ваш шеф? — деланно восхитился Максим. Очень-очень рад. — Тогда передайте ему...
— Я тебе что, телеграф? Передайте ему! Шефа нет и долго не будет. А для тебя — не будет вообще.
— Да вы даже не знаете, кто я.
— Я и так вижу, что кусок дерьма. Кусочек. Вали отсюда, пока цел, — и за распальцовкой полезли изо рта так долго сдерживаемые ругательства.
— Плохо, очень плохо, дяденька, — вздохнул юный собеседник. — Грязный язык. Ненужный. Будешь немым, — вздохнул он.
— М-м-м? — замычал детина, схватив Макса за ворот.
— Не понял, — горестно покачал головой подросток, даже не пытаясь вырваться. Он вспомнил свой "подарок" карманнику и наградил тем же обе сжимающие его руки. — Вот так. Теперь будешь сидеть в переходе, мычать за подаяние. Думаю, шефу ты больше не понадобишься.
Бычила, выкатив глаза и выпустив между толстенных губ жвачку, плюхнулся на скамейку и рассматривал висевшие без движения руки.
— М-м-м!!! — страстно замычал он.
— Э нет, и не проси. Ничего ты языком толкового не делал. Руками тоже.
— М-м-м, о-о-о-у, — завыл качек и бросился к особняку.
Визит не удался. Хозяина нет, а связываться со всей охраной не хотелось. Максим быстро покинул негостеприимную улицу. В гостиницу он пришел злой и неразговорчивый, отмахнулся от приглашения расписать сотню и завалился спать.
— Этот уже попробовал вкус крови. Начинающий нокаутер. Стремится закончить бой сразу, одним ударом. И пока это ему удавалось. Очень опасен для начинающих. Многих искалечит, многим отобьет охоту от бокса. А сам — не боксер. Поэтому — отбей охоту у него. Но без инвалидности. И потом... — Син замялся, взвешивая, казалось, уже давно подобранные слова. — И потом... этот бой надо сделать красивым. Понимаешь, не смешным, как вчера, а красивым. Это очень важно. Для тебя и, врать не буду, для меня. Хорошо?
Максим перестал созерцать разминающегося юного панчера и удивленно взглянул на тренера.
— Ничего не спрашивай. Не думай. Сделай красивый бой. Я тебе зла не желаю.
— Какое же зло в красивом бою? — пожал плечами подопечный. — Красивый бой и отбить охоту. Постараюсь. Не нравится он мне, — подытожил он свои наблюдения и пошел в центр ринга, на извечный ритуал напутствий рефери.
— Ну молодчага! Красота! Просто поэма, — отозвался о действиях Макса тренер в перерыве. В результате этой поэмы начинающий панчер был изукрашен до неузнаваемости. Он уже что-то умел и перед своим ударом пытался обмануть Максима какими-то ложными замахами, движениями, наклонами довольно развитого торса. То есть пытался боксировать. Поэтому все действительно получалось красивее. Белый одним незаметным движением выскользал из угла, куда все время пытался загнать его противник, а затем несильно, но смачно бил его по лицу.
— Пацан! Покажи, что ты мужик! — кричали панчеру тренеры в противоположном углу. — Догони, припри и убей!
— Ого! Слышал? — обратился Син к своему боксеру. — Понял? Так вот: теперь — не пятиться. Стань, как вкопанный в землю танк. Ни шагу назад. И все наскоки встречай ударами. Но смотри, оставь кусочек на третий раунд.
Противник был очень уверен в своих силах. Трижды Максим опрокидывал на пол этот рвущийся к нему таран.
И трижды соперник вставал еще до счета "шесть", мотал головой и вновь шел на стоящего в центре ринга Макса "убивать". Такую настойчивость можно было бы приветствовать, если бы... Если бы не ненависть, уже фонтаном бившая из глаз подростка. Он действительно шел убивать, не понимал, почему это не удается, и еще больше ненавидел соперника. Поэтому, когда до конца раунда оставались секунды, Макс, в очередной раз уклонившись от кувалды, ударил расчетливо и сильно.
Панчер задохнулся и упал. И во взгляде наконец-то мелькнул страх.
— Ну зачем? Я же просил тебя оставить немного на третий раунд!
— Отдышится. Зато теперь забоялся. В третьем охоту убивать отобью.
— Ну-ну. Обратил внимание на ноги? Здесь у него слабина. Попробуй сам погонять его, если он действительно замандражил.
Максим сломал-таки соперника и действительно погонял его по рингу под свист и улюлюкание зрителей. Секрет был прост — грозный панчер боялся боли. Об этом можно было догадаться и ранее. Жестокость — проявление трусости. Так было и здесь. Избивая других, начинающий нокаутер не познал настоящей боли. Не оглушающих до беспамятства ударов по защитному шлему, а жалящих, словно протыкающих печень. Ударов, от которых останавливается дыхание, подкашиваются ноги, а сознание ослепляет острая боль. Уже после первого удара Макса в третьем раунде соперник, отдышавшись на счете "восемь", наглухо прижал правый локоть к боку и начал резко отворачиваться от каждого замаха противника. Затем на ватных ногах начал отходить к углу ринга. Ненависть осталась во взгляде, желание убить — тоже, но эти чувства уже были столь густо разбавлены элементарным страхом, что Максим понял — этот боксер кончился. И когда тот, понукаемый разъяренным рычанием тренера, вновь изобразил активность, Макс закончил бой, ударив туда же, только сильнее и больнее. Встать несостоявшийся убийца уже не смог или не захотел.
— Ну вот и молоток. Какой же ты молодец! Об ошибках потом. В целом — молодчина. И мы в финале! — ликовал Син, снимая с победителя перчатки. — Но и это еще не все... — таинственно шепнул он. — Ладно, потом. Иди, — шутливо подтолкнул тренер своего ученика в центр ринга. На этот раз его фамилия была встречена восторженными аплодисментами многочисленных зрителей.
— На тебя приходили. Специально. Видишь, к выходу потянулись? Но это так себе. С тобой хочет поговорить одна... гмм... очень... гмм... важная дама. То есть, не то чтобы она сама важная, но важная как это, ну понимаешь? — сбивчиво говорил Син, ведя героя дня к выходу. — Вон в ту машину, — показал он на вытянувшуюся во всю длину переулка белую "Вольво".
— Вот это да! Бабушка Пугачиха, что ли? — ахнул подросток и рванулся назад.
— Ты с ума сошел? Ну-ка марш туда.
— Да хотя бы под душ, переодеться... — объяснял Максим свой порыв к ретираде.
— Давай иди. Никакая не Пугачиха. Додумался! Но в нашем деле она — что примадонна на эстраде. Она любит поговорить именно вот так — сразу после боя. Иди, не ломайся.
Невесть откуда появившаяся горилла в смокинге предупредительно открыла заднюю дверь этой подводной лодки на колесах, и юноша оказался в салоне. Дверь бесшумно закрылась, и пассажир, вглядываясь в тонированный полумрак, замотал головой.
— Ну-ну, не волнуйся, воробышек, — проворковал гортанный женский голос, оторвав Максима от созерцания невиданной автороскоши. Он повернулся к говорившей и замер.
Молодая женщина была удивительно красива. Таких или подобных красавиц гарнизонный юноша видел только в кино и на обложках журналов. Но вот так, почти вплотную... он поймал себя на том, что глупо таращится на незнакомку, а она в свою очередь осматривает его ядовито-зелеными глазами, едва улыбаясь краешками сочных губ.
— Вот ты какой, наш чемпион, — промурлыкала собеседница, видимо, удовлетворенная осмотром. — Уже не воробушек. И не заинька. Козлик? Тоже нет. Знаешь, как я тебя буду называть? Орланчик? Как тебе?
— Пожалуйста, — промямлил оробевший вдруг подросток.
— Ты смотри, покладистый, — сверкнула улыбкой безупречных зубов незнакомка. — А на ринге такой неуступчивый.
— Вы видели? — проглотив слюну, удивился Максим.
— Да что с тобой, Орланчик? Зачем бы я еще тебя сюда пригласила?
— Ну, не знаю...
— Ты всегда так туго соображаешь или только после боя?
— Нет, почему после боя? То есть почему туго? — обиделся Макс, уловив уже чисто издевательские нотки. — Ничего не туго. Только вот с вами.
— А почему именно со мной?
— Я таких... красавиц раньше не видел, то есть не то, что не видел... Не разговаривал, да что там не разговаривал, не... встречал... живых.
Это было сказано так чистосердечно, так сбивчиво и наивно, что даже привыкшая к комплиментам красавица была приятно польщена.
— Глас младенца — глас Божий, так что ли? — улыбнулась она. — Объяснения принимаются. И ты, чемпион, ну, без пяти минут чемпион, не знаешь, кто я? Честно?
— Честно. Мне Син, ну, мой тренер, сказал залазить, то есть садиться, в эту машину, и там меня ждет... то есть хочет увидеть... Ну вот я и сел, — все еще собирался с мыслями Макс, а собираться было тяжело.
Рассматривать собеседницу было неловко, а глаз оторвать не получалось. Здесь было, как выразился бы друг Серый, все при всем. Красивые пропорции, неброский макияж, приятный аромат духов. Только вот ноги... Это же дал Бог такое сокровище и умение его преподносить! Не оторвать взгляда.
— Давай знакомиться, — вновь легко и снисходительно, словно все понимая, предложила красавица ("А почему бы и нет?" — вдруг покраснел Макс).
— Элен, — она протянула для рукопожатия теплую бархатную ладонь.
— Максим Белый — представился юноша, осторожно пожимая протянутую ладонь и длинные гибкие пальцы.
— Ты тонко намекаешь на то, что я не назвала свою фамилию? — вновь заулыбалась женщина. — Тебе какая больше нравится?
— Это как?
— Ну, девичья или по мужу?
— А-а-а, — разочарованно протянул Макс. — Мне вообще-то все равно.
— Попался, — рассмеялась Элен. — Ладно, Орланчик, приехали. Вечером приглашаю тебя в гости. Тогда и поговорим. Согласен?
— Неужели кто-то отказался бы? — вновь простодушно воскликнул юноша.
— Ну-ну, без телячьих восторгов, — притворно нахмурила бровки таинственная Элен. — Пока приглашаю тебя на деловой разговор.
— Деловой? — изумился ее новый знакомый.
— Ну, Орланчик, а какой еще? Думай сам. В общем, около 20.00 сюда подъедет авто. Не это. "Мерс". Вон с тем дядечкой, — она показала на сидевшую где-то вдали возле водителя уже отмеченную Максом гориллу. — Тогда и поговорим. До вечера, Орланчик.
Когда "белый глист" укатил, с трудом поворачивая на перекрестках, Максим шмыгнул в свою комнату общежития, к которому столь любезно его подвезли. Чтобы собраться с мыслями, да и вообще по привычке, юноша залез под горячий душ, с удовольствием смывая уже успевший остыть и стать липкой пленкой боевой пот.
"Важная дама, важный бой... Для тебя и для меня... Сделай, я прошу, — вспоминал он слова Сина. — Значит, важная в этом смысле. Спонсорша? Или? Тебе фамилию по мужу? Может, жена кого из спортивных генералов? Нет, — вспомнил он запах кожи в салоне. — Те в открытую не шикуют. Жена олигарха? Ближе. Но зачем я ей? Зачем?" У него вдруг сжалось сердце. Вспомнил несколько историй о женах-сумасбродках и ревнивых олигархах. "Ай, глупости, — успокоил он сам себя. — Не похож я на тех, на которых клюют. Им шкафы вон какие нужны. А я, а мы — начинающие. Хотя, конечно... — он поймал сам себя на мысли, что немного жаль, что... И решил не додумывать. — Не с нашим рылом", — вконец успокоился он, уже причесываясь перед зеркалом.
— Ну что, ну как? — ворвался в номер Син.
— А что как? — взъершился Максим. — Ну что как? Запихиваете в машину, ни о чем не предупреждаете, не инструктируете, а потом: "Как?" Это не по-тренерски.
— Подожди. Чем закончилось... Ну, как вообще? — взволнованно допытывался Синица, отмахиваясь от упреков своего протеже.
— Хорошо, все расскажу. Но вы скажите, в конце концов, кто это.
— Лады-лады. По хитрой физиономии вижу: все нормально, но все-таки?
— Не знаю. Назначила какую-то деловую встречу у нее дома. Сегодня вечером. А так, какая-то пустая болтовня про ее девичью фамилию.
Услышав эти немудреные новости, старый боксер просиял, затем обнял Максима за плечи и, заглядывая в глаза, произнес:
— Свершилось! Поздравляю!
— Спасибо, — удивленно поблагодарил юноша и, глядя на сияющего наставника, шепотом спросил: — А все-таки, что свершилось?
Син уже пришел в себя и, развалившись в гостиничном кресле, начал просвещать подростка.
— Твоя новая знакомая, точнее, все еще незнакомка — Елена Стриж. Но это в девичестве. Вышла замуж за итальянца. Теперь — Элен Франчини. В разводе. Говорят, начала свой бизнес с отсуженного у мужа миллиона. Сейчас в нашем боксерском бизнесе. Своей конюшни не имеет. Формально. Но с каждого боя, устроенного для знаменитостей, имеет гранд-кусок. Этакий селекционер.
— Ну а я при чем? Я — против профи?
— А теперь слушай внимательно. В этом году, именно в этом, будет турнир. По правилам профи, но для э-э-э... кадетов, да? Но с вполне взрослыми призовыми и, говорят, умопомрачительными ставками. Элемент новизны. Ну и запретный плод, сам понимаешь...
— Это типа боев без правил?
— Да что ты, боже упаси. Я бы тебя... Да нет. Обычные профессиональные правила... Так вот. Наших там нет, не было и не планировалось. Если бы не ты. Ну как, а? Знаешь, какой первый приз? Миллион!
— А финалисту?
— Тебе-то зачем знать? Ты победишь!
— А тренеру?
— Как с ним договоришься.
— То есть...
— Конечно, нет. Не мой уровень. И не подпустят. Если абсолютно честно, у меня только пятнадцать процентов от всех этих сделок, призовых ну и ставки, конечно.
— Это тысяч двести?
— Да что ты! Тысяч пятьдесят. Да и то, если ты согласишься. Все-таки, не совсем это законно, то есть, не совсем... официально, — нашел он слово. — Решать, конечно, тебе, но другого такого шанса может и не быть. А тут... Знаешь, даже из взрослых она приглашала вечером к себе только одного боксера, и то не из наших. А из детворы, то есть, юношей... Это фарт, Максимилиан!
— Н-н-не знаю. Даже не думал о такой карьере.
— Не о карьере пока речь. О карьере потом. Пока об одном турнирчике и миллионе баксов. Ты себе такие деньги представляешь?
— Надо с батькой посоветоваться. Где, говорите, это будет?
— В Штатах.
— Ого! А как я туда...
