В начале, когда его переметнувшиеся холопы только примеривались, шеф ругался и объяснял, какую они совершают ошибку, продавшись "недоноску". Затем стал угрожать. Наконец завизжал: "Не подходите ко мне с этим железом!"
"Совсем как Паниковский", — подумал Максим. Затем визг стал почти непрерывным и захлебывающимся.
— Шеф, мы же еще почти ничего... Только показали, какая она бывает, боль-то. Базыль, еще посильнее...
Неприятно было слушать какой-то поросячий визг от человека, только что упивавшегося своей властью, обещавшего убить, долго не мучая, слушавшего крики и стоны других. Максим крепился. Вспомнил, какой видел убитую. Но все-таки не выдержал.
— Когда будет готов — сообщите, — бросил он в микрофон и отключил связь с подвалом. Он успел заглянуть в роскошный бювар, затем, подумав, переложил его в кейс. Разыскивая свои вещи, выдвинул ящики стола. Все лежало в нижнем, самом глубоком. Юноша надел свой загадочный крест, разложил в карманы немудреное имущество, а затем замер. Его начатая пачка зеленых лежала сверху небольшой горки таких же пачек. Восемь. Видимо, так, на текущие расходы мелочишка... "Ай, да не нужны они мне... С другой стороны, оставлять подонкам? Может, как Деточкин? Почему бы и нет?" — вдруг загорелся он этой идеей и начал рыться в столе дальше. В верхнем ящике он нашел еще несколько футляров с удивительными по красоте перстнем и бусами: то ли колье, то ли ожерелье, в общем — женщине на шею (подросток не совсем разбирался в таких вещах). Удивляясь такой самоуверенности хозяина, Максим, уже не колеблясь, переложил эти драгоценности во внутренний карман куртки.
Он не знал, что дело тут не в беспечности. Что незадачливый шеф должен был срочно положить в определенную банковскую ячейку и даже не на свое имя эти драгоценности. Что в виду баснословной их стоимости сам шеф выступал перед заказчиками как простой курьер. Но отложил, на свою или чью-то другую беду, отложил он это дело на полчасика, чтобы решить вопрос с этим таинственным протеже влиятельных знакомых.
Максим запихивал в кейс, свои и шефовы деньги, когда на столе замигала лампочка вызова.
— Уже? — удивился Максим.
— Да, хозяин. Он готов. Всего-то и пришлось...
— Хватит. Иду, — Максим вновь, теперь уже сам, двинулся по винтовой лестнице, ведущей из кабинета шефа в его частные застенки.
Было видно, что заплечных дел мастера уже посчитали себя на службе у нового шефа ("хозяин" — нашел нейтральную формулировку виртуоз пыток) и решили показать свое мастерство на шефе старом. Да и законы холуйства никто не отменял. Никто так смачно не топчет поверженного хозяина, как его самые ревностные слуги. И за эти десять минут хозяин застенка изменился до неузнаваемости. Этакий холеный, жесткий, невозмутимый "сильный мира сего" превратился в трясущееся, непрерывно воющее желе. Розовое желе.
— Да вы что? — невольно вскричал юноша. Он отвернулся, чтобы подавить подкатившую к горлу тошноту. Только вызванное воспоминание о погибшей девушке вновь вернуло ему мужество взглянуть на истерзанную плоть.
— Но вы... хозяин, вроде дали команду побыстрее и чтобы не врал. Теперь он врать не будет. Сил не хватит. А? — крикнул он в сторону стула.
Подопытный только взвизгнул.
Пытаясь сохранять строгий тон, Максим начал допрос.
— Итак, "а" — за что? Быстро!
Шеф вздрогнул, всхлипнул и быстро жалобным тоном, всхлипывая, запричитал:
— Мне это не надо было. Это он. А я...
— Кто он?
Шеф вновь вздрогнул и зажмурился, словно от удара. И так теперь вздрагивал и отворачивался при каждом вопросе.
— Но ты... Вы же знаете. Ржавый. Эта девка — это его интерес был. Из его слов понял — в науку другим.
— В какую науку? Чем она могла ему? И кому в науку?
— Не знаю, ну не знаю, — захныкал шеф, опасливо косясь на ассистентов. — У нас, сами знаете, расспрашивать не принято.
— Почему ты?
— Но я не убивал же! И не... это...
— Да?
— Держал... держал за второй конец, но тянул он. Сам Червень, — истерично разрыдался хозяин.
— Почему ты?
— Он не хотел, чтобы знали, что он сам. И мне вроде как предупреждение. За один грешок. Но не с этой... не с убитой... Но это не по делу.
— Ну?
— Там, в его гареме...
— Где?
— Как бы гарем у него. Я, когда у него по делам был, на одну глаз положил. Только подумал. Только подкатил. Вот он и... И предупредил, и вышаком повязал...
— А Светлана, эта девушка, что, тоже в гареме была?
— Нет, думаю, нет. Не успела бы... не знаю.
— Ладно. Где его найти и как на него выйти?
— Экстренная связь... — он, поморщившись, назвал номер. — Это для избранных. Если наберете, он пойдет на контакт. Но под его условия. По-другому с неизвестными не контачит.
— Кто за ним стоит?
Шеф зажмурился, но промолчал.
— А вы говорите, "мастера", — укоризненно обратился Максим к палачам. — Только вот так колбасить и умеете.
— Сейчас-сейчас, хозяин, одно мгновенье, — подхватился скромно сидевший в дальнем углу мастер.
— Нет! — взвизгнул его подопечный. — За ним стоит Сам.
— Сам кто?
— Просто Сам. Не знаете такого? Да вы действительно дебютант в наших играх, — он впервые улыбнулся окровавленными губами. — Сам — это Сам. Даже Ржавый для него — сявка. Там, — он кивнул головой куда-то вдаль и тут же скривился от боли, — за бугром у него кликуха другая. А у нас — Сам. Ржавый лучше знает. Какой-то у них именно в этом деле был общий интерес.
— И последнее. Что за возня с моим крестом?
— На понт берете? Вроде как не знаете, юноша? — захихикал вдруг шеф.
— Говори толком.
— Не знаю. Просто красивый крестик. Вот, ребятки мои, ваши то есть, принесли и показали...
— Врет? — удивленно спросил Максим у подручных.
— Врет, — также удивленно согласился маэстро боли. — Это знаете, хозяин, у нас, местных, поверье, что такой крест — не в обиду будет сказано — только у архаровцев.
— Кого-кого? — изумился Максим.
— Не гневайтесь, ваше... Видимо, неправда. Архаровцы, это... ну, ангел мщения такой был.
— Впервые... Архаил что ли какой?
— Может, и так. И только те, кто избранные, могут его носить... Господи! — вдруг, просияв, упал на колени палач. — Вот оно что! А я вас, простите, за нечистого принял. Теперь то все понятно... Радость-то какая! На колени, Базыль! — потянул он таращившего глаза подмастерья.
— Это правда? — поинтересовался у шефа Максим, не обращая больше внимания на верноподданнические позы палачей.
— Может, правда, может, наоборот, я в этих делах не мастак. Тебе лучше знать, кто ты. И не испытывай меня. Душу не продам.
— Душу? — вскрикнул юноша. — Скольких здесь замордовали? Быстро! — замахнулся Максим.
Остатки мужества тут же покинули Игната. Он вновь взвизгнул и зажмурился.
— Не помню. Не считал... И не всех же до конца...
— Я помню, хозяин, — вновь встрял палач. — Девятнадцать. Ты был бы двадцатым. Теперь двадцатый — он. Но его правда — не всех здесь до конца. Некоторых уже потом... уже не мы.
— А ты говоришь, душу. Все, — озлобившись, решил Макс. — Идите сюда, — кивнул он палачам. — Встаньте!
С омерзением он рассматривал их окровавленные руки и фартуки. Да, это была кровь негодяя, как и большинства из тех, на ком они применяли свои таланты. Но это была кровь. Это была боль.
— Второй выход отсюда есть?
— Вот в том углу — дверь. Коридор, потом выход. Там скверик. По тропинке прямо — к аллее. Или проводить? — с готовностью предложил свои услуги продажный мастер. Но "новый хозяин", собираясь с мыслями, отрицательно покачал головой.
— Так говорите, девятнадцать? Вся их боль вернется к вам... Уйдет, когда передадите ее шефу, а собственную боль каждый из вас — друг другу, — вбил он в подсознание палачам свои вводные.
Первым понял распоряжение Игнат и начал тоскливо завывать. Затем резко скрутило его мастеров.
Вздрогнув, юноша быстро рванулся в указанную ему дверь и через несколько минут уже шел по аллее старинного парка. Он полной грудью вдыхал наполненный ароматами жизни воздух. Солнце радостно пробивалось сквозь развесистые каштаны, на скамейках сидела молодежь, судя по разговорам — студенты, захваченные сессионными хлопотами.
Глава 26
Ворковали и урчали неистребимые сизари, где-то вверху угукали горлицы. "Че-куш-ку", — улыбнулся Максим, вспомнив шутку про крик этих птиц. Недалеко раздавался звон и скрежет трамваев, сигналы особенно сумасшедших в этом городе таксистов. В общем, жизнь кипела. А там, откуда он выбрался? Юношу передернуло от контраста. Сколько же мерзости вокруг этого светлого мира! Зло плюнув, Максим быстро вышел из парка, поймал одного из психов-таксистов, за пару минут добрался до вокзала и вскоре трясся в электричке в направлении своего родного городка. При всем своем достатке взять такси напрямую у него пока не хватило воображения. "Сборы" кончились, но Макс чувствовал, какое осиное гнездо он растревожил, в какую банку со скорпионами влез. Почти машинально он отсек нервные окончания на руках потянувшего его кейс ворюги и погрузился в тревожную тишину.
— Ну, папа, — по-детски стал клянчить Максим, когда понял, что отец не готов отпустить его на турнир с Элен. — Почему?
— Я своего ребенка калечить не дам и его здоровьем не торгую. Ты очень мне дорог, сынок, — подбородок встал на место, черты смягчились. Гроза миновала, не разразившись, и вновь наступил период мягкосердечия. Максим вскочил и обнял отца.
— Папуля, ты мне тоже очень дорог. Со мной ничего не случится. Ты же видел. А такие деньги...
— Нет.
— Мы бы могли летать вместе. Купили бы дельтаплан... Или даже какой-нибудь аппарат посерьезнее...
— Нет и нет, сынок. И не бей ниже пояса...
— Ниже пояса? Да что случилось?
— Давай закончим с твоим вопросом.
— Все, папа, завязали. Так что случилось?
— Если это все, — отец неопределенно кивнул в сторону Максима, — аванс, то возвратишь завтра же. И скажешь: "Нет". Пообещай.
— Хорошо, папа. Это не аванс. Обещаю, что без твоего согласия ни на какие турниры не поеду.
— Хитрец, — улыбнулся, наконец, офицер. — Оставляешь лазейку?
— Папуля, все-таки что случилось? Неприятности?
Леонид Белый помолчал, откинувшись, выудил из холодильника бутылку пива, ловким движением открыл и стал рассматривать, как в стакане опускается пена.
— Новое — хорошо забытое старое, — сказал он наконец.
— Ты о пиве? — поинтересовался Максим. Он знал, что его дед пил только "Жигулевское", что начинал с него и отец. Что потом оно пропало, растворилось во всевозможном разрекламированном пойле, и вот — вернулось опять.
— Да, конечно, о пиве, угадал, — усмехнулся отец, делая большой глоток и тут же закуривая.
Максим поморщился, но смолчал. Отец готовился пооткровенничать, вспугнуть его было нельзя. Макс даже прижал взглядом хомяка, уже давно карабкавшегося то по его, то по отцовым брюкам. Рыжий толстяк присел от неожиданности, затем изобразил предельную обиду на своей пушистой мордашке. Максим мысленно погладил его по толстому брюшку, и ласун тут же упал на спину, закатив глаза.
— Понимаешь, Макс, сегодня аукнулось старое. Даже не сегодня... Ты же знаешь, и твой дед, и я... — начал Белый-старший.
Многое из рассказанного Максим знал. И о том, что здесь же летал его дед. Его он помнил плохо. Дед умер в пятьдесят шесть... или семь? Уже на пенсии. На рыбалку с собой брал... Фотографий много видел. Что отец пошел по его стопам и едва-едва не удалось им полетать в одном экипаже. Что мама рано умерла... "Ну зачем это-то вспоминать", — тяжело вздохнул Макс... Что они с отцом одни... Да, приезжала еще тетка из Севастополя. "Из Севастополя?" — мысленно спохватился Максим. "Туда же уехала Ирина Сергеевна. Ладно, потом". Как водил его отец время от времени в летную столовую — помнил. Как с первого (или второго?) класса учился жарить яичницу — помнил... Да, полеты. Да, бортпайки. Да, страх оставаться одному... Да, были сердобольные женщины. Батька же был ничего. Еще тот вдовец. Но молодец. Не привел мачеху. Это уже не помнил, это уже знал. А вот это — Максим навострил уши.
— Из нашего полка ушли в отряд двое. Один слетал. Дедов товарищ. Потом, после второй звезды раздулся. А вначале — ничего. И других с собой приглашал. Ну, не к нам вообще — в полк. Хотя бывали и у нас, к деду по старой памяти заглядывали. Понимаешь, что для меня это значило?
— Понимаю, — охрипшим вдруг голосом ответил Максим. Он — и не понимает? Он, болевший и бредивший этим уже лет пять? Вот и отец, оказывается, с десяти лет, подслушав откровенные рассказы героев о подготовке, о полетах, о настоящих мужиках, начал бредить космосом.
"Поверьте, ребята. Я готов был туда, — кивнув в окно в сторону полной луны, рассказывал уже тогда сильно полысевший герой, — хоть на метле, хоть в один конец. Да и сейчас бы не отказался", — махнул он безнадежно рукой.
— А потом, Максим, через много лет, мне поступило предложение. Другие сами подавали рапорта. Мне же предложили. А это, по-одесски, "две большие разницы".
— Ну? — напрягся Максим.
— Я отказался, — спокойно ответил отец.
— Но почему?! — вскричал Макс. — Да как же ты...
— Тогда никак не получалось, сынок. Мы с тобой вдвоем. Ни дедушек, ни бабушек. Тетке за тридевять земель? И так редко виделись. А там...
— Так... ты... из-за меня? — понял Макс.
— Ну-ну, успокойся, — уже заметно трезвея, ответил старший Белый. — Это было правильно. И я никогда бы не пожалел. Дело в другом, — продолжил он рассказ.
Оказывается, на приеме в честь награждения было несколько новоиспеченных Героев, в том числе и экипаж космонавтов, по традиции сопровождаемый их всевозможными командирами — отряда, подготовки, полета и чего-то там еще. Президент, подойдя к ним во время фуршета, упрекнул, что чураются они других Героев, даже летчиков, указал на Белого и подозвал его к звездной команде.
— Познакомить? — в шутку предложил глава государства Белому.
— Мы знакомы, — улыбаясь, нашелся Максов отец. — С экипажем — заочно, из газет, а с наставниками — даже очно.
Когда брови начальства поднялись до максимальной отметки, он напомнил совсем уже лысому, но бодрому командиру отряда:
— Вы при мне все еще были готовы лететь на луну в один конец. А вам, — он обратился к необъятному "человеку-горе", — я помогал вытянуть двойник из горла голавля. Быстрый, — напомнил он обоим название города.
— Ленька! — в один голос вскричали они. — Ну точно, Лео!
— Александр Александрович, — обратился к хозяину фуршета звездный командир, — он же наш. И его отец летчиком был! Я его еще карапузом помнил. Потом забылось... сколько времени-то прошло? Постой-постой, — вдруг припомнил он. Это же ты, или какой другой Белый отказался от медкомиссии?
