— По-моему, все на месте. Разве что нет ветра? — попыталась догадаться девушка.
— Нет... Цветов, — шепнул Максим.
— Цветов? — так же шепотом изумилась одноклассница.
— Да. Я не только Повелитель мух. Я друг цветов. Мне известно, что раз в году, ночью, цветы распускаются для луны. Они как бы всю свою жизнь раскрываются навстречу солнечным лучам и только раз в жизни — луне.
— Красиво, — вздохнула девушка. — И этот раз...
— Сегодня, сейчас. Вот смотри, — он закрыл глаза, сосредоточился, поймал тоненькие ручейки жизни дремлющих цветов (по большей части — одуванчиков) и приказал им раскрыться.
— Ну и что же? Когда? Может, их нет? Или им холодно? — шепотом спросила Кнопка.
Открыв глаза, Максим не увидел ни одного раскрывшегося цветка.
Он тяжело вздохнул.
— Еще не время, — прошептал он беспокойной подружке и вновь зажмурился. Он был не прав. Он придумал этот трюк в гневе и в обиде. Максим вспомнил, как жуки и ночные бабочки, кружась у фонаря, передавали его телячий восторг, как звучал в нем "танец цветов" и как комично пытались попасть в такт неповоротливые майские жуки. А что теперь? Ты приказываешь? Ты повелеваешь удивить? И называешь себя другом цветов?
— Простите, — вдруг прошептал он вслух.
— Что ты, не огорчайся, — приняла в свой адрес это извинение маленькая девушка.
— Ну, подожди, помолчи минутку, — поморщился подросток.
Пока Ира (так звали Кнопку) думала, обидеться и убежать или дождаться чего-то, он вновь, но на этот раз мягко прикоснулся к цветочному полю. Максим открыл им свою печаль и попробовал объяснить причины, посочувствовал их ощущению ночного холода, попытался передать ожидающую впереди радость — лето, поделился теплотой своей любви к прекрасному и только затем, мысленно обратившись в них самих, потянулся к лунному свету.
Маленькая девушка даже не ахнула — только как-то всхлипнула и прижалась к Максиму. На ее глазах поднимались, тянулись к луне и распускались дневные цветы. В серебряном свете их лепестки переливались невиданной и даже невоображаемой палитрой.
— Вот видишь, — прошептал юноша, боясь спугнуть очарование своей спутницы.
И она действительно была очарована. А цветы, словно поприветствовав ночное светило, показавшись перед ним во всей своей красе, тут же начали потихоньку, не теряя достоинства и красоты, закрываться и прятаться в ночной траве.
— Знаешь, на кого они были похожи? — прошептала девушка, провожая взглядом последний закрывающийся цветок.
— Подожди...
— Что с тобой? — забеспокоилась Кнопка после минутного молчания.
— Нет, ничего.
— Тебе не... плохо?
— Что ты! — рассмеялся Максим и чистосердечно признался: — Просто спасибо им сказал. Они же живые. Это надо понимать. Так ты говоришь, они на кого-то похожи?
— На Золушек. Показались на балу во всей красе и быстренько назад. В ничто...
— Неправильная ассоциация. Они вновь покажутся во всей своей красе. Но для своего принца — для солнца. А луна для них... не знаю. Наверное, как Золушкина мачеха. Можно и показаться во всей своей красе. Но не нужно. Уничтожит.
— Максимка, ты волшебник. Я никогда этого не забуду. Ты... Ты... Ты Принц цветов... Я... я давно хотела сказать... — она по-детски зажмурилась и потянулась к нему сложенными в трубочку неумелыми и нецелованными губками.
Кнопка явно ждала чего-то необычайного от этого первого поцелуя, и ее принц решил не разочаровывать девушку — пустил по ее тоненьким жилкам золотистый тоненький лучик. Из тех, которыми восхищалась Ирина-учительница.
— Иринка, — начал Максим, когда та со слезами на зажмуренных глазах все еще переводила дух.
— Ничего не говори, — сдавленным голосом прервала она. — Все, что ты скажешь, будет ложь. И я не скажу правду. Но я дождусь... Я дождусь, когда все они... И тогда ты поймешь. И тогда... Не провожай меня, — крикнула она уже во весь голос, метнувшись с дамбы в сторону нефтебазы — по единственной, кроме лунной, освещенной дорожке.
— Еще чего, — усмехнулся Максим и быстрым шагом стал неслышно сопровождать свою ночную протеже. И как оказалось, не зря. Словно тогда, тысячу лет назад, из-под забора вылезло косматое чудище и кинулось в сторону девушки. Опять сторожевая собака, только на этот раз — взбесившаяся. Совсем недавно она растерзала появившуюся невесть откуда лису. И вот...
Девушка завизжала каким-то зверюшкиным писком, но не сиганула, как когда-то Макс, через ров. Ужас привел ее в ступор, и она застыла, вытаращив свои и без того от природы круглые глазенки.
Максим успел поймать чувства псины. Ничего, кроме темной, даже черной, ненависти и желания растерзать. "Бешеная", — понял он, встал между ней и девушкой и мысленно сжал быстро бьющееся собачье сердце. Псина упала, словно ей подрубили лапы. Было противно и гадко — чувство, похожее на то, когда пальцами раздавливаешь живого таракана. Но то таракан. А здесь... Максим стерпел ударившие по нему чувства собачьей боли и собачьей ненависти, по-прежнему мысленно сжимая задрожавший вдруг мелкой дрожью горячий псиный мотор.
— Вот и все, — прошептал он, поняв, что действительно все. Он разжал свой мысленный кулак, подошел к псине и присел возле нее. Оскалившаяся пасть и остывающая пена слюны придавали издохшей собаке отталкивающий вид. Но это было первое существо, которое убил Максим. Убил своими новыми возможностями.
— Извини, Бобик, но сам напросился. Где это видано — бросаться на людей? Ну, сидел бы на цепи, ну повыл бы... А так... А что, что, Боб, оставалось делать? Прости, но ничего другого я не придумал. Да и некогда было. Ладно бы на меня, а то...
— Пошли, ну пожалуйста, ну пошли отсюда, — теребила перепуганная девушка своего спасителя, извиняющегося перед мертвой собакой.
Макс согласно кивнул, и, все еще оглядываясь, они пошли к городку.
— Что это с ней? Чего это она? Я так испугалась, — тараторила, приходя в себя, Кнопка. — Что, что ты с ней сделал?
— Она взбесилась. И я ее убил, — морщась, объяснил парнишка ситуацию.
— Но ты... Она же не добежала... Как ты?..
— Да нет, пошутил я. Сама издохла. От бешенства. Не успела покусать.
— Но ты же меня закрыл. И если бы она бросилась... То есть добежала...
— Ай! Ну не добежала же!
— Все равно спасибо, — прошептала Кнопка уже у подъезда, встав на цыпочки, чмокнула спасителя в щеку и в восторге от собственной смелости кинулась домой.
Максим почти всю ночь не спал. Убийство бешеного пса острой болью жгло душу. В отличие от целительства лишение жизни вызывало иную, не физическую боль. Утром, заряжаясь солнечными лучами, он решил проверить этот тезис — мысленно ударил по болтающейся под люстрой мухе. Та немедленно упала замертво, и где-то в районе сердца вновь кольнуло.
"Вот так! — понял юноша. — Значит, и лечить — несладко, и убивать — не мед? Ну и правильно", — решил он.
А спасенная им девушка, вихрем ворвавшись к себе в квартиру, кинулась к небольшому еще архиву фотографий в альбоме и на файлах. Где-то она это уже видела. Но где, где, где? Это выражение лица. Она последовательно пересмотрела фотографии первого, второго, третьего класса — времени золотой наивности, четвертого, пятого — времени первых симпатий. "Симпатий, — горько усмехнулась девушка. В симпатиях уже тогда купались вот эта... эта... эта, — разглядывала она рано хорошевших одноклассниц. — А я... Везде как младшая сестричка. Которой еще в куклы играть. Хотя была же симпатичной!" — вновь всматривалась она в мелкие, но пропорциональные черты своего личика. Но не об этом. Шестой. Седьмой. Мальчики повытягивались. Восьмой. Он впервые пригласил на свой день рождения девчат. Без нее. Знал бы, сколько слез она выплакала! "Ай, не об этом сейчас, — отогнала она старую обиду и новую слезу. — Поход. Ну? Где-то здесь? Да, вот! Вот, конечно! Это наш фотомастер делал".
Они в лесу натолкнулись на змею. Было много крика и визга. Макс тогда тоже шагнул вперед, чтобы прикрыть девчат. Выставил какую-то длинную хворостину и ждал броска гадины. Потом уже подоспели Кот, Серый, Пенчо со своими палками и опасности почти не было. Поэтому Ванятка и заснял этот героический эпизод — несколько одноклассников с увесистыми дрынами защищают девочек от гадюки. Но это потом было смешно. А первым все-таки кинулся вперед Макс. И вот этот взгляд. Да, он и тогда ее пугал. Какой-то... Сегодня она его увидела вновь, когда Максим закрыл ее от бешеного пса. И поняла — нечеловеческий. Взгляд, решающий, будешь ли ты жить. Или нет... Взгляд убивающий! Вот! Вот именно — захватило дух у девушки. Ведь и тогда весь смех был в том, что гадюка оказалась мертвой. И хотя Галка клялась, что гад выполз и шипел, ей никто не поверил — "у страха глаза велики"!
Кнопка вздохнула и, вглядываясь в черты возлюбленного, вспомнила подаренное ей чудо с цветами, затем, смущаясь и краснея, — восторг первого поцелуя. Нет, она читала, если сильно любишь... или там, в старых фильмах, от поцелуев девушки задыхались. Но подружки рассказывали: "Так себе". Значит, смотря с кем. А вот с ним! Потом вспомнилось, как кинулся он наперерез псине. И как затем чуть не плакал над еще теплым, но бездыханным псом, оправдываясь и называя его Бобиком.
"Значит... Значит... Нет, он хороший. Убил. Взглядом убил. Но меня-то спас! Что же это с ним? Кто он? После больницы. Все после больницы — и математика, и эти... чудеса, и... и..." — она опять покраснела.
"Ну и пусть, — в конце концов решила она, выключая компьютер и укладываясь спать. — Все равно я его люблю. Он с ними всеми... перебесится и все равно будет моим. Я подожду... подожду... ", — улыбаясь, засыпала она, вновь переживая приятные моменты сегодняшнего свидания.
Глава 14
Максим проснулся от долгого тревожного звонка в дверь. Было уже довольно поздно, и он насторожился. Почему-то длительный сон зачастую предвещал хлопотный или просто неприятный день. Так случилось и на этот раз. В двери стоял встревоженный Патрик в неизменной военной рубашке, с закатанными по случаю жары рукавами.
— Дрыхнешь, — почему-то зло констатировал дружок.
— Да, заспался... Знаешь, вчера долго еще гуляли.
— Долго? С кем?
— Тебе-то какое дело? — удивился Макс, так как знал Женьку как скромного и нелюбопытного парня.
— Мне никакого. Почти. Значит, не знаешь... Светку убили.
— Как?!!
— Задушили. Нашли возле нашей поляны. А Сергея замели. Он же ходил ее встречать, помнишь? Потом пришел, сказал, что не встретил...
Пока утренний вестник излагал эти страшные новости, потрясенный юноша втащил его в свою комнату и усадил на диван. Сам же стал быстро одеваться.
— Они решили, что это Сергей. У всех остальных алиби. Разве что у тебя...
— Но я же был все время у костра! Это же все подтвердят. И Сергей... ее? Бред какой— то. Послушай, — он взял Евгения за плечи. — Ты ведь тоже помнишь, что он был, как всегда. Ну не мог он убить и быть таким, а? А тем более — Светку. Постой... Светку убили? — он опустился на диван рядом, начиная осознавать реальность происходящего.
— Я же тебе толкую. Я тоже сначала не поверил... То есть не понял. Но нашли ее утром. Возле нашего места. Понимаешь? Кто знал? Только мы и знали. И не шатался вроде никто вокруг.
— В темноте не видно.
— Но в лесу в темноте и не шатаются. Была бы еще компания, развели бы костер.
— Пойдем Серого выручать! Он отлучался на пару минут всего. А потом был с нами. Мы вместе ушли. Пойдем скажем?
— Я за, но...
— Ну, говори, я пока хоть слегка сполоснусь.
— У тебя есть кому подтвердить, когда ты пришел домой?
— Ты что, на меня? Ты меня...
— Да не я, — отмахнулся Женька. — Я всем нашим верю. А эти — всех трясти будут...
— Пошли, пошли, не бойся. Хотя... Пошли на место, а?
— Туда пока не пускают. Осматривают. Говорят... — Патрик прогнал дурноту, — говорят, и она еще там. Ждут шишек из области.
— А Серого уже зацапали? Лихо! Тем более пошли, а еще лучше — поехали, — и Максим метнулся за велосипедом.
— Подождешь!? — бросился за своим Евгений.
Ехали они молча. Патрик явно боялся встречи со смертью. Максим все еще пытался осознать произошедшее. Вчера они отпраздновали в леске окончание учебного года. Вообще-то это называется турпоход, хотя какое там. Дурачились, танцевали, пили кто что (но в большинстве — пиво), жарили, пока не спалили, шашлыки, время от времени уединялись по интересам. Хотя старомодная закваска офицерских семей давала о себе знать: дольше нескольких минут и дальше шальных поцелуев не доходило. Боялись разговоров и сплетен, быстро достигающих родительских ушей. Поэтому, не сговариваясь, оставили все личное и нежное на потом — не для всеобщего обозрения. Действительно, ждали Светку — красивую, рано сформировавшуюся одноклассницу, с которой последнее время ходил Сергей. По его прозрачным намекам можно было понять, что не только ходил, но Максим уже по собственному опыту понял, — трепятся, когда ничего, или почти ничего, не было. Цену набивают. А когда случится... В каждом мужчине просыпаются тогда и джентльмен, и трус. И — догадывайся сам. Вот, судя по всему, и не было ничего у Серого. И настроился он хоть на что-то необязательное вчера вечером. Но девушка, уехавшая в областной центр, задерживалась. Сергей пел под гитару, попытался продемонстрировать балетное па, в очередь рассказывал анекдоты, но заметно мрачнел. Когда понял, что подходит последняя электричка, решил идти встречать ("поздно уже, мало ли что?"). "Сколько он отсутствовал? — вспоминал Максим, налегая на педали. — Когда он вернулся, сказал, что она, видимо, не приехала, так как дошел до вокзала и не встретил. Дошел до вокзала. Даже если бегом бежал, то быстро... Почему помню, что быстро? Когда он уходил, сказал что последняя электричка... вот-вот. Да! Юрка или Ванятка спросил, успеет ли? Так как оставалось... Да! Оставалось пятнадцать минут. Он сказал, что если бегом... нет, сказал, если перебежками, то успеет. А когда вернулся, спросили, почему запыхался. Сказал, что на вокзале не встретил, думал, что разминулись, пытался догнать. Да, отсюда мысль, что быстро. Кто-то сказал: "Полчаса в два конца — круто". Не мог он за полчаса убить и вернуться. Да что за глупости — просто не мог! Не он это. Зачем? Да причем здесь зачем? Просто не мог".
— Послушай, а с ней еще... что-нибудь делали, не знаешь?
— Нет, не знаю, — с содроганием ответил поэт.
Когда они приехали, место преступления найти было нетрудно — вокруг обтянутого бечевой участка леса собирался народ. Внутри огороженной зоны лобастый мужичок средних лет (конечно, следователь!) что-то записывал, сидя на пеньке и положив папку с бумагой на колено. И никаких тебе ноутбуков. Это было совсем недалеко от их поляны — метров сто по прямой. Даже по вон той дорожке. Девушка лежала у куста, опершись о тонкое ореховое деревце, опустив голову. Была она абсолютно голой, только колготки, перехватывающие горло, немного прикрывали одну из девичьих грудей. А одежда вон лежит. И вон. И вон. Разбросана. А дальше — сумочка. Словно бежала и бросала все.
