— Макс, — серьезно и очень прочувствованно попросила девушка. — Скажи правду, а? Я ведь места себе не нахожу. Я с Юркой как бы ни за что разругалась. Я боюсь дома оставаться. И ходить куда-нибудь боюсь. И в тоже время как бы жду чего-то...
— Хорошо, скажу, — решился Максим. — Только это — большой секрет. Только шепотом. Даже здесь. Иди сюда. — И когда она наклонилась, одарив его ароматом юной свежести, он окунулся в эти бездонные, ожидающие откровения, глаза.
— Ничего не было, — начал увещевать он. — Сна не было. Бинтов не было. Макса не было. Был Юрка. Ты любишь Юрку. Сна с Максом не было. Бинтов не было, — вновь повторил он. — Теперь сон, сон, сон. Приходил Макс, просила помирить с Юркой. Обещал, ушел. Спишь, крепко спишь до утра.
Он уложил девушку на диван, укрыл пледом. Хотел было для убедительности снять халат, но, покраснев, отказался от этой затеи.
— Бинты, — подумал он, сворачивая грязный ворох. — Больше ничего не найдет? Ах, черт побери! Как же забылось? Почему? Наверное, много сил ушло на восстановление, и потом какой-то сплошной галоп.
Он взгромоздился на край ванной и, дотянувшись до решетки вентиляции, вытянул ее из пазов. Пакет, тот самый пакет, который он вытянул из тайника в ту ночь, лежал в вентиляции. Еще перед тем, как впасть в беспамятство в ванной, раненный Максим запихнул его сюда. Сейчас он уже знал то, о чем ранее догадывался, — деньги. Судя по тому, как расправились с владельцами, или точнее должниками, — большие деньги. Интересно, нашла ли их Косточка? Не-ет, не хватило бы терпения уличать. Показала бы сразу после бинтов. Но береженого бог бережет. Он ввел в подсознание спящей отрицательное знание о деньгах в вентиляции, не удержавшись, чмокнул ее в бархатистую щечку, после чего, осторожно закрыв дверь, выбрался из квартиры.
Домой он пришел еще до приезда отца. Развернув пакет, присвистнул. Толи должков накопилось, то ли крупная партия наркоты была, но пятьдесят пять тысяч евриков — еще та сумма для районного масштаба.
— А я тут зажался, тридцать тысяч только и отстегнул Сину. Да-а... Пора, пора идти по стопам Деточкина. Подумав, он распихал наличность в ящики своего письменного стола, полюбовавшись драгоценностями, спрятал колье или диадему между страницами здоровенных томов "Жизни животных" и поставил их назад в шкаф. Повертев перстень, положил его пока в задний карман джинсов. Затем, запустив компьютер, сел перепечатывать из тетрадки стихи своего друга. Надо было спешить.
— Перезлится, придет истребовать. Не открутишься, — сам себе объяснял он.
За этим занятием его и застал вернувшийся с рыбалки отец.
— Ну и? — привычным для них вопросом встретил рыбака Белый-сын.
— Вот смотри, какие красавцы, — похвастался отец, сгружая в таз улов. Они действительно были хороши — длинные, сильные, словно торпеды, головастые рыбины. Голавль он и есть голавль. — А у тебя как? — поинтересовался отец, распаковываясь.
— Да ничего. С Сином поговорил. Передал наше решение.
По брошенному на него взгляду отца Максим понял, как приятно отозвалось в нем слово "наше".
— Ну, с Серым повстречался, некоторые мелкие вопросы порешал, сейчас занимаюсь, — почти ни в чем не соврал лукавый парнишка.
Отец, уже переодевшись, принялся за немудреный процесс подготовки рыбы к вялению. Он был совершенно трезв и впервые за десятилетия от него не разило табаком. Впрочем, после вчерашней ночи Максим удивился бы обратному.
— Сказал ребятам, что перед медкомиссией не хочу. Да и от курения надо пока воздержаться, — поняв взгляд сына, объяснил старший Белый.
— Ты сказал своим? — удивился Макс.
— Да нет. То есть сказал про медкомиссию, но не сказал зачем. У нас ведь медкомиссия перед любым назначением, если должность летная, — почему-то помрачнев, объяснил офицер.
— Ну и правильно, ну и умница. А что случилось, пап?
— Нет, ничего. У меня ничего. Просто был и Пушкарев... Он за ухой и рассказал немного. По Котову следствие заканчивают... и ничем не поможешь... Я было сунулся. Ну, Герой все-таки. Сказали не лезть. Каждый, мол, в своем деле мастер. Мастера, — горько усмехнулся отец.
— Говорят, только эта... халатность осталась?
— Кто говорит? Это родне и говорят. Представляешь, — понизил голос офицер, — он же сознался! Знаешь, — вдруг озлобленно отодвинул очередную полувыпотрошенную рыбину летчик. — Я, если эту областную пройду, то в столице воспользуюсь — пойду на прием к "нему". Самому. Думаю, послушает. Иначе не смогу...
— Правильно, папуля. Но это потом, да? Областную надо раньше пройти. Ведь его еще не скоро...
— Пушкарь говорит, продлили еще на два месяца. Хотят докопать заговор. Кого-то наш полк жабой душит... Да, кстати, зайди ты к Анюте. Очень ты ей зачем-то нужен. Уже и Пушкарь сам просил. Что у тебя с ней за дела?
— Никаких... Вообще... Уже давно и не видел...
— Завтра и загляни. Ты же знаешь их беду? Она выкарабкалась, так мать лежит. Загнала доченька со своими рокерами и байкерами. Как друзья?
— Да ничего, каникулы. Серый бездельничает, Юрка уехал...
— Про Огоньковых говорят, что будут уезжать, — огорошил сына Белый.
— К-как? Куда? — заикаясь, уточнил Максим.
— На родину. Ты же знаешь, откуда он.
— Аж во Владивосток? Чего?
— Не складывается здесь у его матери... Но если он тебе ничего не говорил, — спохватился отец, — то, может, слухи.
Леонид Белый уже оставил выпотрошенный улов засаливаться и пошел в душ, а Максим все переваривал новость.
Серый... Сергей Огоньков. Не разлей вода с какого? С третьего класса. Твикс. Сладкая парочка. Сергей, конечно, в простонародье стал Серым, а Белый, до Максвелла — Белым. Серый и Белый. "Два веселых гуся". Пять лет... И вот... Не сложилось у матери... А отца и не было. Хотя, может, и есть, но не живет он с ними, а об остальном в их мире не расспрашивают. Лобастый, симпатичный, не по годам высокий, спортивно сложенный и какой-то добродушный, открытый мальчишка. С обостренным чувством справедливости. Хотя, и чувство шкодничества было обострено до передела. Чего только они не удумывали, валяясь на расстеленной в зале шкуре белого медведя ("Сам убил", — врал поначалу Серый). Нынешнее поведение друга вообще-то настораживало. Но если можно любить (конечно, в хорошем смысле) друга, то Максим любил его. И вот теперь...
— По вашей однокласснице, говорят, дело уже раскрыто, — уже за ужином прервал грустные размышления сына Белов.
— Как, уже? — удивился Максим.
— По цепочке. Нашли владельца машины, тот вывел на исполнителей.
— И что?
— Неприятная и тяжелая история, сынок. Наркоманы. Искололись, потянуло на... подвиги. А тут она и подвернулась. Спешила на ваш слет, вот и проголосовала. Они ее насильно укололи, потом... ну, понимаешь. Затем убили и, чтобы на вас навесить, отвезли на ваше место. Она под балдой рассказала. А потом, когда машину назад поставили, хозяина запугали, чтобы молчал. Но раскрутили.
— Складно, — ожесточенно отозвался Максим. — Небось, и про Котова вашего так же складно врут.
Отец было возмущенно дернулся, затем, уловив что-то в тоне и глазах сына, примирительно произнес...
— Может быть, сынок. Не я вру. Передал то, что слышал. Думал, тебе надо знать. Нет — извини.
— Да что ты, папуля, — подхватился Макс, обняв отца. Это ты прости. Ляпнул.
— Ну ладно, — не привыкший к таким нежностям отец в ответ боднул лбом сына и легонько оттолкнул. — Спать? Мне завтра рано вставать, — предложил он.
— Так отпуск же!
— Знаешь, хочу попробовать... Запустил. Давненько на лоплинге не работал. Побаиваюсь я вестибулярных проб. Один из тех корифеев очень емко их назвал — "вестиблюйные". Ну, спокойной ночи.
— Спокойной ночи, папуля, все у тебя будет на ять.
— Твои бы слова... — пробормотал отец, выходя из кухни.
Максим привычно перемыл две холостяцкие тарелки и пошел к компьютеру — погрузиться в лучистый мир поэзии своего товарища. Только ближе к полночи он закончил распечатку, затем загрузил Патриков эпос на диск и, раздевшись, вышел к лунному свету. Совсем другой казалась теперь Луна на ночном небе — не источник энергии, а живое существо, наклонившее свою лобастую голову и рассматривающее наш мир, в том числе и его, Максима. И мигающие звезды, если присмотреться и прислушаться к тишине, делились, оказывается, между собой какими-то тайнами. И ночные облака не закрывали нашу ночную соседку, а поглаживали ее своими косматыми кистями.
— Какой мир! Какой мир у него в мозгах, — восторгался юноша, повторяя строки неведомых ранее стихов. Затем он перевел взгляд на спящие квартиры и вновь увидел на балконе фигуру, крутившую пальцем у виска. Макс улыбнулся и пошел к кровати.
— Все-таки добра больше, чем зла, — подумал он засыпая. — А мы сделаем зла еще меньше, — искоркой мелькнула мыслишка в уже дремлющем сознании.
Глава 29
День предстоял хлопотный. К десяти надо было в парк — получить от поверженного короля приз и разыграть из себя лоха. Потом звонили из школы — будет сбор и инструктаж перед поездкой на олимпиаду. Надо бы дать ход хотя бы перстню — пора помогать деткам. Надо бы помириться с Патриком — из-за ерунды пособачились.
Макс занимался таким планированием, по привычке впитывая утренние солнечные лучи. Они были самые приятные. Ну вроде борща — у горячего вкус не почувствуешь, у холодного его просто нет при одинаковой питательности. А здесь — всего в меру. Закончив свою необычную трапезу, он почувствовал взгляд и обернулся в его направлении. На своем балконе стояла Анюта, рассматривая подростка. Взгляд этой совсем юной девушки был, тем не менее, настолько оценивающий, что Максим засмущался, рванулся в комнату и уже, накинув рубашку, вновь наклонился над перилами. Конечно, докричаться друг до друга было можно, но не принято. Пушка, улыбаясь, приложила руку к ушку и пошла в квартиру. Максим метнулся к телефону.
— Максим, здравствуй, — раздался в трубке мелодичный голосок. Чувствовалось, что девушка пока не решила, как себя держать с близким, но не совсем знакомым соседом.
— Доброе утро, — настороженно поприветствовал ее наш герой.
Он помнил вчерашние отцовы слова, но не мог понять интерес девушки. Уж с ней-то он, вроде, анонимность обеспечил. Что тогда?
Именно в это время раздался протяжный звонок в дверь. Макс, попросив "минуточку", кинулся в прихожую. На лестнице стоял насупленный Патрик с какой-то книгой в руке. Не слушая никаких пререканий, Максим затащил его в квартиру, приложил палец к губам и вновь кинулся к телефону.
— Максим, ты слушаешь? — все искала тональность общения девушка.
— Да-да, как здоровье, Анюта?
— Спасибо, поправляюсь, а... ты?
— Я? Ну, я уже очухался. Даже успел...
— Да я слышала...
— А ты уже совсем на прежнюю похожа. Даже лучше! — плел какие-то невнятные комплименты Максим. — А как мама?
— Максим, у меня просьба, — не ответила собеседница. — Не мог бы ты прийти ко мне... ну, часа в три. Есть вопрос.
— Конечно, смогу. Если что вдруг, ну самое непредвиденное, — вспомнил он предстоящее утреннее рандеву, — звякну.
— Ну вот, еще и Пушка, — прокомментировал услышанное Патрик.
— Брось, это совсем не то.
— Да, не мое дело. Я тут тетрадь...
— Конечно. Держи. Тебе надо их издать.
— Ты читал? — почему-то смутился поэт. — А, — безнадежно махнул он рукой. — Знаешь, что такое сегодня издаваться?
— Не-а, — помотал головой, поднимая на колени хомяка, Максим.
— Приходишь в издательство. Там сидит такая голубая сволочь и повизгивает: "Дорогуша, мы не спонсоры. При всей симпатии к вам задаром никто издавать вас не будет. Проценты от прибыли? Какая прибыль? Вы, может, и гений, но сейчас без раскрутки даже Пушкина никто бы не купил".
— Женька, из всего этого одна правда — ты гений.
— Да брось ты, — отверг это утверждение поэт и попытался переключиться на другую тему.
— Я тебе продолжение принес, — протянул он книгу.
— Жень, а если мы все-таки издадим, а? Ты не против?
— Вообще-то нет, конечно. Но не выгорит... Даже в Самиздате... Вначале "на ура" пошло. Там такой рейтинг из оценок... Ну, среднюю выводят. Долго десятки были. А потом пару сволочей единицы выставили — и все, вниз. И вся охота пропала. А-а, — вновь безнадежно махнул поэт рукой. — Для кого-то баловство, а тут... Знаешь, каждый такой плевок... каждая подлость... какие мерзкие людишки гадят исподтишка! В общем, ушел я оттуда.
— Ладно, держи твою тетрадь. Слушай, а вот как ты думаешь, почему... — и они стали болтать о прочитанном, пока Макс не спохватился, вспомнив о предстоящем криминальном рандеву.
— Ты бы перечитал Стругацких, а? Особенно про люденов, — посоветовал, уходя, поэт.
Зевак в бильярдной было немного. Или не хотели мелькать, рискуя попасть под горячую руку, или успела их отвадить весть о страшной смерти Сыча, но ажиотажа особенного не было. Да и сам король кия выглядел как-то потерянно.
— Должок, — с деланным спокойствием протянул он пацану объемный сверток. — Или реванш? — попытался пошутить он.
— Да нет. Играю раз в год, — произнес задуманную фразу Максим. По тому, как сверкнули цыганские глаза, понял — не зря.
— Что так? Такой фарт — и раз в год?
— Чаще вдохновения нет. Не получается.
— Это же надо — раз в год и именно мне нарваться! — заулыбался король.
— Просто не надо было дружка-то моего... Ну зачем вам пацанов-то, — с просительной укоризной объяснял юноша, сжимая в руках пакет и стреляя глазами в сторону дверей.
— Да, обжегся... Впредь наука. Так что? Больше играть не будешь? — не веря своему счастью, вновь уточнил Грин.
— Не... Не по мне это — палкой шары катать...
Мент появился эффектно.
— Всем стоять! Лицом к стене, — заорал он. Холеру знали, поэтому повиновались. — Давай сюда! — опер выхватил пакет и беззвучно исчез в дверном проеме.
Самые выдержанные пришли в себя через минуту. Пошел шепот, затем кто-то обернулся.
— Да нет никого, — констатировал он вслух свои наблюдения и после этого от стены оторвались все.
— Что за фокусы? — зло прошипел Гриня. — У него что, совсем крыша на гражданке поехала? Какой-то неуловимый Джо?
— Почему неуловимый? — подал голос Максим.
— Потому что теперь он никому не нужен. Поперли его из ментовки.
— Как поперли? А деньги? Ваши... мои деньги? — закричал юноша. Он изобразил столь естественное возмущение и обиду, что обманутый король захохотал, повалившись на зеленый стол. Он был искренне рад, что посрамивший его пацан, во-первых, не угрожает его королевству и, во-вторых, сам оказался в неслыханной заднице.
— Как он тебя? — хохотал во все горло Грин. — Салака ты, салака. А говорила, наверное, мамка: "Не играй во взрослые игры!"
