— Понял теперь? Развяжи.
Долго дрессировать не пришлось. Подросток получил первое наглядное подтверждение тому, что больше всего боятся боли вот эти — откормленные, наглые, почему— то уверенные в своей безнаказанности мужланы. Именно они, готовые причинять боль другим и даже убивать, оказываются самими мерзкими и трусливыми людишками, когда боль вдруг причиняется им. И, тем более, когда им грозит реальная смерть. И не случайно все эти шефы-боссы, с одной стороны, и "менты-омоны", с другой, уничтожают их при малейшей необходимости без всякого даже минутного сожаления. Разве что мелькнет на мгновение у босса досада: "И этот такое же дерьмо". Но это мимолетно — он и сам знает, что за навоз все эти быки.
Не оказался исключением и Микола. Завывая и всхлипывая, он подошел к Максу, упал на колени: "Пощади!" А затем вдруг выхватил пистолет и, не останавливаясь, всадил всю обойму в пленника.
О, это были абсолютно новые и неприятные ощущения. Было, прежде всего, больно. Остановить этот сигнал он просто не успел. Хотя, может, и к лучшему. Боль осветила каким-то электросварочным светом весь организм.
Взвыл только что ухмыляющийся, уже вскочивший на ноги убийца. Взвыл и вновь упал на колени, увидев невероятное. Вначале, как и всегда в таких случаях, из сделанных солидным калибром дыр брызнула кровь. Но потом... И он теперь скулил, завывал в сторону ярко светящегося облака одно: "Пощади, Господи!"
— Слушай сюда, — почему-то по-одесски, а не по-ангельски произнесло облако, поднимаясь с кресла. — Тебе, подонок, жить незачем.
— Не я, не я сам... только по приказу, — плакался бандюган.
— Некогда мне... За твою подлость... Хочешь жить?
— Хочу, Господи!
— Какой я тебе к черту Господи! Ну да ладно. Живи...
— Спасибо Госп... спасибо, ваше... сиятельство, — бормотал начавший подванивать палач.
— Только вот что, — добавило "сиятельство", принимая вновь облик пацана и одеваясь. — Живи в муках, которые ты причинил другим. В том числе и мне.
И бывший пленник, открыв дверь гаража, оседлал шефов мотоцикл. Взревел мощный двигателель — Макс исчез в темноте...
— Сейчас, сейчас, босс, — вытирая обильный пот, шептал Богдан.
— Э, да ты нанюхался, Бодя, — удивленно-разочарованно произнес Прохор, вглядываясь в побледневшего сподвижника.
— Нет, шеф! Ну, ты же меня знаешь, — перешел на неофициальный тон Бодя. — Я перед такими делами — никогда.
— На меня смотреть! — крикнул шеф, включив в машине свет и вглядываясь в зрачки водителя. — Да, — через некоторое время согласился он. — Это не дурь. А что? Сердечко? — вкрадчиво поинтересовался Прохор, все еще сдерживая гнев. — Может, пора на пенсию? По инвалидности? На покой, а?
— Нет шеф, нет, — рассеянно проводив взглядом промелькнувшего в темноте мотоциклиста, отверг заботу Прохора его помощник. Что такое "на покой", он знал.
— Вот, совсем отпустило, — радостно сообщил он.
— Да меня... твое здоровье, — взорвался, наконец, матом Прохор. — Мы едем или нет?
— Уже-уже, шеф. Тип-топ, нагоним, — срывая автомобиль с места, пообещал Бодя, вновь вытирая пот, на этот раз выступивший от ужаса. Но он напрасно опасался неминуемой расправы. Вскоре внимание шефа переключилось на другое. Раздался звонок мобильника в автомобиле Прохора, и он, подняв трубку, услышал сначала: "Шеф!", а потом ужасный дикий крик оставшегося за старшого Миколы. Тот, видимо, уронил телефон, не выключив, и Прохор с Богданом ехали дальше под аккомпанемент холодящих душу воплей штатного палача.
— Что это с ним, шеф? — шепотом поинтересовался водитель.
— Не знаю, — облизнув пересохшие губы, также шепотом ответил Прохор.
— Может, вырубим? — попросил водитель, когда завывания стали невыносимыми.
— Молчи, идиот! Он не случайно позвонил. Может, что еще услышим. Узнаем, кто его... Ты, давай, гони, мать твою!
Максим едва поспевал за Прохоровым джипом. Не то чтобы мощный агрегат, которым управлял он, был помедленнее. Просто управлять таким зверем ранее не приходилось. Прагматичный Максов отец приобрел когда-то по случаю солидный раритетный "МТ" с коляской, который до сих пор верой и правдой служил рыбакам и грибникам. Белый-старший с гордостью говорил, что ни один джип не проедет там, где пролезет или протиснется его ветеран. И в прошлом году отец разрешил (первый раз — по проселочной дороге) проехать за рулем раритета сыну. Потом пошло-поехало, и теперь вождение мотоцикла (а по секрету от ГИБДД — и отцовской "Самары") перестало быть для юноши неким таинством. Но эти славянские рабочие лошадки разительно отличались от скакуна, которым Макс пытался управлять сейчас. В отличие от тех, он все время рвался вперед и недовольно урчал, если наездник сбрасывал скорость. Общая логика конструкторов по обеспечению удобства доступа к необходимым рычагам помогла подростку быстро освоить в общем несложное управление, и только необходимость все время сдерживать рвущийся вперед болид отвлекала внимание от мчавшейся впереди машины. Свежий ночной воздух приятно обдувал вспухшие губы, потрескавшуюся в местах пыток кожу и саднящие от выстрелов дырки. Что с ним произошло, Макс пытался не думать — потом. Они выехали за город и промчались несколько километров, когда корма впереди идущего монстра озарилась красными огнями. Подросток тут же выключил свет и резко затормозил. Вообще-то он был никуда негодным филером, и при других обстоятельствах фара одинокого мотоцикла наверняка насторожила бы бандюганов. Но, подавленные продолжающимися криками по мобильнику Прохор и Бодя, потеряли всякую осторожность. Максим, пытаясь хоть как-то припрятать массивный мотоцикл в придорожных кустиках, увидел, что главный вражина вышел из джипа и двинулся в сторону здоровенного, овеянного преданиями (то ли Пушкин под ним ночевал, то ли Мазепа сокровища зарыл) дуба. В обычных случаях его страховал Богдан. Но сейчас: "Сиди, слушай, может, хоть что-то прорежется", — бросил Прохор, метнувшись из машины. Да и то, кому в это время в такой темноте по проклятым местам лазить?
Поэтому Максим, подкравшись, смог увидеть и пакет в руках босса, и дупло, в которое он этот пакет запхал, и кусок коры, которым босс это дупло вновь замаскировал. А когда Прохор направился к машине, успел этот пакет вытащить. Со стороны это могло показаться глупой игрой в шпионов, но в маленьких городках такие тайники все же считаются понадежнее камер хранения, где все на виду. И если курьеры не горели желанием светиться... В общем, и здесь были свои резоны.
— Ну что? — поинтересовался шеф, вваливаясь в машину.
— Орет пуще прежнего. До визга дошло, — хмуро прокомментировал Богдан услышанное. — Я думаю, шеф, пытают его.
— Но зачем? Вопросов-то не задают! И где Лютый с Чмырем?
— Я, думаю, шеф, они пытают его, чтобы нас заманить. Думают — примчишься выручать, а они тебя — тепленьким.
— Но кто "они"? Разве что эти щенки? Значит, и тот — от них? Славно... — Прохор на миг задумался, криво улыбаясь.
"Щенки", они же "шакалята" — молодая да ранняя поросль криминала уже начала наступать на пятки. Эти, вообще не имеющие ничего святого, звереныши сколачивались в отдельную группировку. Цинизм и беспредел в их нравах вызывали восхищение и отвращение даже у видавших всякие виды волчар. Сейчас они схлестнулись на наркоте. Удачно посбывав дурь в школах и на дискотеках, щенки рассудили, что перекупка у стариков — дело невыгодное. Точнее, выгодное, но не настолько. И решили эти ребятушки начать свой бизнес без "Прохора и Ко". И хотя получили жесткий отлуп (их главный шакаленыш три месяца провалялся в больнице с переломом черепа, а о рядовых и говорить нечего), но только затаили злобу и от своего не отступились. Поэтому догадка Прохора имела достаточные основания.
— Ну что же, — принял решение шеф. — Вызывай всех.
— Всех?
— Да, всех, всех! Немедленно. Сбор... у тебя. И чтобы тихо. Как мыши. А то начнут съезжаться, как на свадьбу. Поворачивай. Товар заберем потом.
— Оружие?
— Да! А Микола... пусть помучается за благое дело, — решил Прохор, откинувшись на спинку сидения. Теперь, когда все объяснилось, страх ушел. Пришла жестокая злоба.
Максим успел свернуть в переулок и скрыться от развернувшегося автомобиля. Видимо, его подопечные поменяли планы и на всех парах понеслись домой. "Нет, не домой", — понял он, вновь увязавшись за внедорожником. На этот раз ехать было недалеко — автомобиль тормознул возле похожего на Прохоров, но более скромного особнячка. Водитель с пассажиром вошли внутрь, и твердо решившему закончить все сегодня Максиму оставалось ждать. С сожалением, даже погладив его на прощание, он оставил в темном пролете мотоцикл и притаился, удобно устроившись на обвитой плющем или виноградом — в темноте не разберешь — скамейке. Какой-то поздний пьяница спросил прикурить, но, разглядев в свете выглянувшей на минутку луны собеседника, всхлипнул, перекрестился и провалился в уличную темень. Максим же пересел на дальний конец скамейки — туда, где царила тьма даже для любопытной луны. Фосфоресцирующие стрелки показывали полвторого. "Это сколько же времени прошло"? — изумился Максим. Но события не дали развиться этому удивлению. Одна за другой в особняк стали продвигаться тени — наблюдатель насчитал их двадцать шесть. "Вся королевская рать", — понял юноша. Ночное совещание? Или ночной налет? Или бал у сатаны? Гадать долго не пришлось. Минут через пятнадцать вся эта свора несколькими группками двинулась к особняку Прохора, а затем — через главный, запасной ход и гараж — и в сам особняк.
"Поубивать бы их всех сейчас", — подумалось мстителю, но он тут же понял — не справится. Нет у него таких сил. Сейчас? Вообще? Неважно. Нет. А есть они на одного — Прохора. На него — уже сейчас есть. Или все еще есть. Максим продолжал ждать финала, путаясь в своих чувствах и своих оставшихся силах. Сейчас бы хоть лунного света! Нельзя. А вот так поливать лавку струйками крови можно? "Господи, — спохватился он, — кровь-то, кровь! И эти пули... Нет", — юноша решительно подвинулся на скамейке и, расстегнув рубашку, бесстыже подставил простреленные грудь и живот под удивленный лунный взгляд. "Впрочем, за свою вечность она и не такое видала", — успокоил себя Макс, наслаждаясь вливающимися в него серебристыми лунными лучиками.
Кодло расползалось по норам минут через тридцать так же бесшумно, но как-то не так решительно, как ворвалась. По подсчетам подростка, в доме должны были остаться двое — Прохор со своим жлобом Богданом. И еще этот — палач Микола. "Ну, этот — не в счет. Он меня боится. Или в счет? Но пора" — Максим глубоко вдохнул наполненный ночным ароматом черемухи воздух и вторично направился в особняк, на этот раз через все еще незакрытую дверь гаража, и услышал голоса:
— То ли мы не успели, то ли эти засранцы быстро слиняли.
— Это вряд ли. Разборка так разборка. Видимо, просто надоело. Замочили наших двоих, а Миколу повесили, типа: "Сколько можно ждать", — хмуро высказывал свои догадки Бодя.
И хмуриться было чему. Шеф-то облажался самым гадким образом. Как дешевка какая. Когда все собрались, он на полную громкость врубил свою мобилу.
— Это пытают Миколу. В моем же доме, — прокомментировал он рвущие динамик уже охрипшие вопли. — Это "щенки". В моем доме. Пора разобраться.
— Это давно? — поинтересовался один из лейтенантов — усатый Гуцул.
— Минут сорок уже.
— Но, шеф, чего базарим?
— Гуцул со своими — через гараж. Василь, бери своих и — через черный ход. Лось — твои со мной — через вход, — скомандовал Прохор, и все рванулись к выходу из гаража Богданова дома.
— Опаньки, — прокомментировал Лось наступившую вдруг тишину сотовика. — Царствие небесное Миколе. Замордовали. И то дело — "минут сорок".
— Все, хлопцы, бегом. Не выпускать никого. У меня это шакалье взвоет, — прорычал Прохор, бросаясь вперед. Намек на упрек явно слышался в словах Лося, и это взъярило вожака. А дальше — больше. Все три группы, проникнув с разных сторон, соединились в гараже. Не потому, что все дорожки вели именно туда. Просто он оказался единственным местом, где можно было хоть что-то увидеть. И они молча разглядывали. Два трупа у гаражных дверей — без признаков насилия. Пустое кресло (приближенные Прохора называли его пыточным) с семью дырками от пуль и расплющенные о цементный пол сами пули. Лужа крови на месте отсутствующего мотоцикла. И, наконец, Микола, висящий на крюке в петле из собственного ремня.
— Кто-нибудь что-нибудь объяснит? — спросил, наконец, после долгого молчания все тот же Лось, разглядывая вынутого из петли, еще тепленького, но, безусловно, мертвого штатного палача.
— Сбежали, сволочи. Закатовали и сбежали. Падаль. Ну ничего... Отбой пока. Все по домам. Разберемся, — объяснил произошедшее Прохор.
— Послушай, Прохор, а чем его пытали-то, а? — поинтересовался Гуцул, со знанием дела осматривая труп своего коллеги. — Ни одной ранки. Ничего. Я вначале думал, что вон тем, — он кивнул в сторону переноски, — но никаких следов.
— Нет, это мы с одним из шакалят здесь беседовали...
— Да-а... Есть у них, оказывается, мастер... Золотые руки. Никаких следов. И у тех двоих — словно от приступа сердца скончались. Слушай, Прохор, этого их мастера надо к нам. Ему цены нет. Вот вместо Миколы, а?
— Разумно. Если найдем — перекупим. А пока отбой.
— Может, пару хлопцев оставим? — поинтересовался уже на выходе Лось.
— А ну стой! — рявкнул Прохор. — Слушай меня, — оскалил он желтые лошадиные зубы со знаменитой щербиной. — Я, может быть, сегодня и лажанулся. Но не тебе судить. Если за сявку трусливую меня надумал держать — выходи на ножах. Хоть сейчас. Ну?
— Брось, шеф, — буркнул Лось. — Разве я что? Просто вдруг опять навалятся?
— Разберемся, — уже остывая, успокоил лейтенанта главарь. А этих (он кивнул на тела) убрать. И чтобы комар носа...
— Так что это было по-твоему, а? Кто за этот базар ответит? — поинтересовался Прохор, когда они с Бодей остались одни.
— Этот шакаленыш! Смотри, шеф, он вырвался, а Микола стал в него стрелять. Ранил. А он грохнул наших, потом замордовал Миколу, перед самым нашим приходом повесил его, а сам на твоем мотоцикле — фьють.
— Но тогда он сам дьявол! А откуда он узнал, когда мы...
— Но, шеф, мобила же работала.
— Точно! Я его... Где искать этого щенка?
— Вон, — побледнев, показал холоп куда-то за спину шефа.
Резко обернувшись, Прохор замер. Да, это был все тот же щенок, но в каком виде! Бледный, даже бледнее Богдана, в залитой кровью одежде, в распахнутой рубахе, с жуткими развороченными дырками в груди... Ни шеф, ни его напарник ничего подобного не видали, поэтому окаменели.
— Не ждали? — Максим задал риторический вопрос. И так было видно, что нет. Он подошел к столу, взял оставленный там пистолет одного из уже унесенных охранников и направил на застывших собеседников.
