— Меня ни для кого нет. И не будет. Сама дам знать. Еда, напитки — в номер. Только безалкогольные. Никакого шума. Никаких звонков. Даже если объявят атомную войну или конец света. Отвечаете головой, — проинструктировала Элен своих быков, после чего устроилась спать.
"Кто же он? — вспыхнула мысль. — Потом, — отмахнулась она. — Хоть ангел, хоть бес. Точнее, применительно к нему — хоть бесенок, — улыбнулась молодая женщина. — Лишь бы вылечил. А там разберемся", — погружаясь в дрему, решила она.
Максим проснулся от грохота в дверь.
— Я же сказал! — возмутился он, садясь и открывая глаза. Было уже довольно поздно — ближе к вечеру. Судя по всему, солнечные лучи довольно долго заряжали его энергией. Не чувствовалось ни боли, ни тяжести в голове. Еще бы часок. Он перевел взгляд на того, кто столь беспардонно нарушил его отдых. Это был ухоженный до лоска мужик в прикиде по последнему писку моды, с неизбежными золотыми побрякушками и серьгой в ухе. Визитеру было на вид лет 23 — 25, но для пятнадцатилетнего подростка он был уже "мужиком". Тот разглядывал сидевшего на ковре юношу надменным взглядом прозрачно-голубых глаз и брезгливо кривился.
"Вот, значит, каков новый избранник Ленки. Молодой, да ранний?"
— Вы кто? — Макс решил уточнить личность гостя, хоть и сам уже догадывался, кто это.
— Я кто? Это неважно, — отмахнулся визитер. — Ты кто? И что здесь делаешь?
— Живу я здесь, — вспомнил старый анекдот Максим. — А вы кто Елене — бойфренд, мачо или просто содержанец? — поинтересовался он, легко вскакивая с ковра.
— Ч-ч-т-то? — начал заикаться от наглости шпанюка бойфренд-содержанец. — Наглец, ну наглец... То-то мне сказали, что заперлись и никого видеть не хотят. Она наглых любит. Ну, ничего, я тебя отучу, — кинулся на подростка соперник.
Максим без труда уклонился от непрофессионального и даже немужского удара и вместо ответа схватил незванного гостя за нос. Бойфренд взвизгнул, но, почувствовав, что при каждом движении становится больнее, затих.
— Слушай меня, нарцисс, — зло процедил Максим. — Если будешь дрыгаться, переломаю твой шнобелек. Потом оборву уши. Некуда будет серьги цеплять. Потом порву пасть, — пугал он уже побледневшего мачо. — Отвечай быстро, пока я добрый. Ты кто?
— Юрик. Юрий Говоров, — прогнусавил мачо.
— Фамилия хорошая. Но я не о том. Ты что, Ленин дружок?
— Ну да... Уже почти год.
— И это — основное занятие, или в нерабочее время?
— Вообще-то...
— Ясно. Содержанец. Ша! — он слегка крутанул нос пытавшемуся взбрыкнуть Юрику. — Теперь — кто сказал?
— Николаша.
— Это еще кто?
— Ну этот... один из ее быков. Главный.
— Ему какая печаль?
— Ну, корешуемся мы. Ему за это от меня перепадает. За информацию.
— Кому еще продает?
— Не знаю... А-а-а, не надо. Догадываюсь, что одному авторитету. Только кликуху и знаю. Молох.
— Ладно. Теперь слушай сюда. Ты пока что сладко жил за счет морды и... ммм... гениталий. Теперь ни то, ни другое не поможет. В глаза смотри, — тихо но непреклонно повелел юноша и передал незадачливому Юрику все то отвращение, которое вызывали у него эти холеные самцы, берущие все от жизни одним или двумя местами.
Более всего вызывали у подростка омерзение вот такие — самовлюбленные, считавшие, что осчастливили мир одним своим появлением. Сидели бы в тени, как коты на хозяйкиной кухне. Нет, надо еще славы, уважения, почета. Бендер считал, что все это дают деньги. Эти считают, что все это дает...
— Теперь вон отсюда. И не приходи больше. Хотя завтра можешь к Элен заглянуть. Но это уже на свой страх и риск. — Максим отпустил многострадальный нос, и его обладатель немедленно исчез.
"Не знаю, захочешь ли ты у нее завтра появиться, — усмехнулся юноша. — Но Николаша-то каков. Вот тебе и бык! Ведь горилла-гориллой, а что-то соображает. Какие-то интриги плетет. А казалось бы — инфузория. Какому-то Молоху продался. Да, Элен, не так все безоблачно вокруг. Ладно, потом. Сейчас — не упустить солнца и подготовиться к ночи".
Подросток передернул плечами от предчувствия боли и вышел на балкон. Свежее, не уставшее еще в начале лета светило одаривало всех своим теплом, и Макс привычно впился в него глазами.
— А это еще что, Господи? — ахнула Элен, выходя на балкон. — Я тебе не помешала? — тут же спохватилась она. — Я просто пришла позвать тебя перекусить, смотрю, ты на балконе. Вот я и...
— Нет, ничего-ничего, — успокоил свою подопечную Макс. — А то... Ну, энергией заряжаюсь.
— И не опасно? Не ослепнешь?
— Вроде нет. Не первый раз. Но это только для меня, — спохватился юноша, когда увидел, как женщина задрала голову вверх, но сейчас же охнула, зажмурилась и начала тереть глаза.
— Не надо пробовать. Тем более вот так сразу. — Максим взял "итальянку" под локоть и повел с балкона.
За ужином оба были немногословны. Макс почти не ел, потягивая апельсиновый сок и настраиваясь на борьбу. Елена, чувствуя его настроение, тоже ограничила себя в еде и разговорах.
— Вы на меня не смотрите. Вам надо есть. Организму надо бороться и восстанавливаться, — заметил ее воздержание подросток.
— Неудобно как-то одной.
— Удобно, удобно. Ешьте.
— Скажи мне правду. Ты ведь уже начал, почувствовал. У тебя получится? Не поздно все это? — наконец задала мучивший ее вопрос сотрапезница.
— Получится. Он уже уменьшился. Хотя, конечно... поздновато.
— Ты хочешь сказать... — напряглась больная.
— Да, эта гадость здорово в вас засела. Придется повозиться, — вздохнул Максим.
— И все?
— Да. Еще дня четыре, а может, и все пять, — вновь вздохнул юноша.
— И ты только поэтому вздыхаешь? Нет, скажи честно, в чем дело-то? Ты обещаешь вылечить или, ну, не знаю, исцелить меня от смертельной болезни за какую-то неделю и вздыхаешь? Что здесь не так? Ну, признавайся.
— Ничего я не скрываю. Просто все это причиняет сильную боль, — со всхлипом вырвалось у подростка.
— Ах, вот оно что, — просветлела пациентка. — Бедный, бедный мой мальчик, — она одним движением оказалась возле целителя и обхватила ладонями его лицо. — То-то я слышала, ты стонешь. Сильно болит? — посочувствовала она, заглядывая в его такие удивительные и таинственные глаза. — Ну потерпи, мой соколик, мой Орланчик. Потерпи, спаси тетеньку, а она мальчика потом не обидит.
— Ладно вам, — улыбнулся и Максим. — Как маленького...
— А ты себя считаешь большим? Маленький, наивный птенчик. Желторотик. Ну, не обижайся, я же любя. Я же шучу. А насчет благодарности...
— Мне не нужны ваши деньги. Но если уже поверили, то можно поговорить и серьезно.
— Все, что в моих силах.
— В области живет такой Игнат. Вы должны его знать. Он тоже имеет какой-то бизнес в боксе.
— Наслышана. Что тебе? Его самого? Его голову?
— Мне надо, чтобы он меня принял у себя дома.
— Договорились. Эту мелочь получишь как компенсацию за финал.
— Да, — спохватился Макс. — А что с финалом? Он же сегодня... был.
— В связи с отказом от участия твоего соперника ты объявлен победителем. И сейчас ты здесь на сборах республиканской команды. Такая версия тебя устраивает?
— А чего он отказался?
— Какую-то мышцу потянул в полуфинале. Или на тренировке.
— Но зачем... это... нечестно!
— Мой милый правдолюб! Ты бы все равно выиграл. Так?
— Ну, наверно.
— Наверняка. По регламенту в столицу приглашаются на смотрины только победители. Вот ты сейчас вроде как на сборах. А что еще прикажешь твоему отцу говорить? Что ты занялся целительством одной из меценаток?
— Господи... Папа... Как же я...
— Ты просто взрослеешь. Не переживай. Все нормально. Занимайся главным... Для меня главным. А я позанимаюсь всем второстепенным. Ну что, пора?
— Да. Только я бы еще попросил...
— Ну, не стесняйся.
— Для более тесного, более быстрого... в общем, мне было бы лучше, если бы...
— Ну, ну, ну, не тяни.
— В общем, надо бы... без одежды. До пояса, — поспешно добавил он.
— И надо было так долго мямлить? Ты сейчас врач. Твои пожелания — закон.
— Тут не в пожеланиях дело, — оправдывался Максим, когда они уже шли в спальню пациентки. — Просто эта волна, она тормозится одеждой. Хоть немного, но уходит не туда.
— Хватит объяснений. Другие без них просто сдирают одежду, и все ясно. А тут в лечебных целях, — она быстро сбросила одежду и легла на кровать в одних узеньких стрингах. — Отвлекать будет? — якобы озабоченно все же спросила лукавая пациентка.
— Нет. Не будет. То есть... не должно, — осипшим, но решительным голосом опроверг измышления Максим и для укрощения соблазна обратил свое второе зрение на засевшего в этом стройном теле врага.
Утром он вновь уходил уставший, опустошенный и угрюмый. Говорить почти не было сил.
— Меня не трогать до... ммм... пяти вечера. Кто опять ворвется, как этот Юрик, — искалечу. Сами — отдыхайте. Сегодня гораздо лучше. Но надо поспать. А там — как хотите. Не пить. Не курить, — предупредил он.
— Юрик? — изумленно подняла шнурки бровок пациентка.
— Потом.
— А правда, лучше?
— Гораздо, — однозначно ответил Максим, уже закрывая дверь. В действительности он соврал. Борьба только начиналась. И не потому, что он стал слабее. Просто... Ну, не смел, не хотел он раньше заглядывать... туда. А сегодня ночью, частично спровоцированный пациенткой, заглянул. И ужаснулся. И там. Даже хуже, чем в легких. Какая же жуткая и уже скорая смерть ей была уготована!
"Вытащу. Конечно, вытащу", — успокаивал себя юноша, уже падая на ковер. И все-таки непроизвольно всхлипнул, вспомнив, какой болью мстил враг за каждый миллиметр оборванной Максом паутины.
"Ничего, на день-два дольше. Не ты, гадость, первая. Эх, если бы раньше. Если бы..." — засыпая, он смутно вспомнил, как держался за палец отца, а тот, глядя в большую яму, плакал. И он, Максимка, плакал, потому что в этой яме закапывали маму. "Какая молодая", — говорил кто-то. — "Что поделаешь, рак", — отвечал тоже кто-то. А Макс тогда видел раков только на рыбалке. И на плакате с кружкой пива и тремя красными раками. И вот такой рак подкрался и съел маму? Маму... Что-то светлое, нежное и ласковое. Если бы раньше он мог... Или позже она бы заболела... Но теперь он мог. Пусть других. Или в других. Он будет бить эту тварь, где ни увидит. И пускай будет больно! Эти неожиданные воспоминания так накачали подростка, что ни сомнений, ни всхлипываний не осталось. Он уснул счастливым крепким сном сделавшего трудное, но нужное дело мужика.
Элен тоже собиралась уже уснуть счастливым сном обретшего надежду. "Он сделает это. Мы сделаем это", — уверилась она, наблюдая за удивительным юношей. Происходящее было страшно и восхитительно. Она начинала понимать, почему великие люди продавали свои души дьяволу. Но это так, аллегория, — спохватилась она. Этот юноша вырывал ее не только из лап смерти, он вырывал ее из болота обыденного. Не просто вырывал. Из обыденного можно вырваться, заказав весь ресторан с цыганами и медведями. Можно вырваться, прорвавшись на Гаваи. Прыгнув с парашютом. Пощекотав под брюхом акулу. Поцеловав, в конце концов, крокодила. Можно даже в космос. Но это доступно всем. Точнее, каждому. Теоретически каждому. Были бы деньги. А вот с Максом... Он вырывает из обыденности на какой-то другой уровень. И не случайно человечество всегда тянулось к таким людям (людям? богам? дьяволам?). Другой уровень бытия. А этот мой (Мой! Мой! Только мой! Ну, будет только моим!) херувимчик, ангелочек, да черт его бери, даже если дьяволенок, похоже, и сам не понимает, кто он такой. Ну да ничего. В заботливых, умелых и ласковых (обязательно ласковых, — улыбнулась она, засыпая) руках он узнает себе цену. Сладкий, полный пленительных полетов и ароматов цветов сон поглотил сознание молодой женщины.
Однако и ее сон был неожиданно прерван грохотом двери.
— Вот, полюбуйся, — ворвался в дрему знакомый голос. — Мне, по большому счету, наплевать, чем вы там занимаетесь, что на всю столицу искры летят, а сами потом дрыхнете сутками. Но вот как это?
Проснувшись, Элен уставилась на Юрика. Он стал почти неузнаваем из-за вулканических прыщей, покрывавших его еще вчера божественное лицо.
— Это ты что? Это зачем? — пыталась правильно сформулировать спросонья вопрос любовница.
— Это я!!! Это зачем!!! — заорал Юрик, восприняв вопросы за насмешку. — Это он! Это — ты с ним!
— Это как и с кем?
— С твоим этим сосунком! Он вчера сказал... что я... только своей внешностью отличаюсь, но это, как бы, пройдет. И вот — прошло! Какой-то инфекцией заразил. Слушай... Давай по-хорошему. Ты его попроси, чтобы он это... э-э-э... убрал, а я вам мешать не буду.
— Что же ты его не попросишь?
— Лучше бы ты, — машинально потирая нос, заскулил мачо. — Тебя он скорее послушает.
— Ну, хорошо. Я попрошу. Но не ручаюсь, — чтобы отделаться от Юрика, пообещала бывшая любовница. — Теперь исчезни. Как тебя вообще сюда пустили?
— По старой памяти. Мы же с тобой не разбежались?
— Больше пока не появляйся, иначе выкинут. Я тебя наберу. Лечи свои... ммм... неприятности и ни о чем не думай. Так надо. И это совсем не то.
— Правда?
— Конечно, правда. Я с пионерами сексом не занимаюсь. Еще из ума не выжила, — попыталась искренне соврать "итальянка". В конце концов, Юрик был избалованной комнатной собачкой, и не его вина, что хозяйка к нему остыла. Кроме того, не до скандалов сейчас.
Глава 23
— А он говорит: "Должен извиниться. Готовы нести ответственность за моральный ущерб, но ничего не понимаем. Никаких следов. Абсолютно здоровый организм". Ну, еще побазарили о том о сем, он не выдержал, еще кровушки попросил на экспресс-анализ, — победно сообщила Элен Максу.
— У других докторов не были?
— Это у каких еще других? — настороженно потянулась к собеседнику Элен. Они сидели на открытой веранде одного из престижнейших ресторанов. Тихо играл невидимый оркестр. Вышколенные официанты появлялись и исчезали, словно призраки. Блестел хрусталь и фарфор, в бокалах пенилось какое-то безумно дорогое шампанское. Все более и более равнодушный к еде Максим оставил выбор яств за напарницей и теперь дивился каким-то рыбам и дичи, а на горячее обещался некий последний писк моды.
— Понимаете... Как бы это правильно... Ну, лечить — так лечить, правда? Поэтому, кроме онкологии, следовало пройтись и по остальному...
— Ну, от чего ты меня еще исцелил, кудесник?
— В общем... если захотите... — подбирал слова Максим, — то у вас опять могут быть дети.
— Вот оно что... Что же ты краснеешь, моя скромница? Если захочу...
Она хорошо пригубила из бокала и, собираясь с мыслями, стала рассматривать сад, в котором располагались беседки этого ресторана. Умытая дождем листва переливалась изумрудными оттенками, в ветвях перекликались странными голосами какие-то птицы, а буйствующие всевозможными красками цветы на клумбах одурманивали своим ароматом.
