И потянулась она к мобильнику...
Глава 25
— Спасибо, дорогой, спасибо. Я твой должник. Устроить такое... как мы вчера говорили — такую феерию! — Ираклий сжимал в своих лопатообразных руках юношескую ладошку и радостно ее тряс. — Я сегодня понял твою вчерашнюю обиду. Извини, джигит, ты не фокусник, ты волшебник. Это — тебе, а это — тебе, дорогая. Ты сделал больше, чем я просил, я тоже сделаю больше, — от волнения и радости речь хозяина становилась все путаннее.
Ему было чему радоваться. Максим, очарованный близостью богини его юношеских грез, превзошел самого себя. Ары, принося этим двум женщинам цветы, не только вручали их, но под смех присутствующих пытались и "приложиться к ручке" своими клювами. Принцесса вначале испугалась этого жеста, но кавалер был столь галантен и столь настойчив (подогнул лапки, упал перед ней), что та рассмеялась и протянула руку.
Аккуратно притронувшись к тонким пальчикам, нарядная птица попятилась и исчезла. И тотчас все повторилось со вторым и третьим попугаем.
Принцесса, смеясь, что-то сказала мужу. Тот тоже рассмеялся, и переводчик сказал: "Некоторым нашим политикам и просто кавалерам следует поучиться галантности у этих птичек". В общем, удалось. И затем вновь был танец цветов. Но это была не вчерашняя демонстрация, это был подарок. "Чудо", — прошептала в наступившей затем тишине высокопоставленная гостья. И, уже покидая ресторан, возжелала увидеть хозяина этих чудес. Ираклий сподобился благосклонной улыбки. "У нас в Барселоне есть поющие фонтаны. Но у нас нет танцующих, нет вальсирующих цветов. И нет таких галантных попугаев. Говорить нежности некоторые из наших умеют. Но вот так — дарить цветы... Вы волшебник. Вы подарили нам чудесный вечер". А затем что-то восхищенное сказали и наша первая леди, и принц. А еще крепко пожал руку президент. Поэтому и цвел сейчас хозяин. Поэтому и рассыпался в благодарностях и обещаниях.
— Не хотите оставаться, так хоть заходите почаще. У нас здесь бывают все. С кем хотите познакомиться — сразу ко мне. Певицы, артистки...
— Даже самые-самые? — поинтересовался Максим.
— Только пожелайте. Хотя, как джигит джигиту скажу, самые-самые, — он поцокал языком, — или избалованные, или уже, увы, старые. А если захотите со вкусом провести время, то рекомендую тех, кто только-только на наш олимп вскарабкался. Вот, к примеру...
— Самедович, ну что же ты дитятко мне портишь? Чему учишь?
— Я рекомендую молодому джигиту познакомиться с интересными девушками, чтобы приятно провести у меня время. Но ты тоже хороша. Как заботливая мама — шуток не понимаешь. Ничего, джигит, как-нибудь вырвешься без опекунши — проведем чудесный вечер. Чувствую, наша песня еще впереди. Элен, с джигитом я даже не говорю о компенсации беспокойства, а ты, вот, возьми. Это не тебе, дорогой, не вспыхивай пока, это мы свои деловые вопросы решаем...
— У меня все-таки будет личная просьба, — спохватился Максим, рассматривая врученный "золотой абонемент", — шикарную золоченую, похожую на визитку, карточку.
— Все, что угодно.
— Встреча с Червенем. В его... ммм... жилище.
— Ого! — вскинул косматые брови ресторатор. — А паренек твой не так уж прост, как ты мне рисовала, — обратился Ираклий к также вздрогнувшей от неожиданности "итальянке". — И что тебе нужно от Ржавого? Может, я могу устроить тебе то же самое без такой встречи?
— Это вряд ли. Сугубо личные отношения.
— Личные?
— Заочные.
— Озадачил... Ну ни-че-го! Слово Ираклия — это слово Ираклия. Устроим. Но надо время.
— Пока не к спеху.
— Тогда договорились. До встречи. Всегда будешь желанным гостем, джигит. И ты, Элен, конечно, тоже. А теперь — мой ковер-самолет к твоим услугам.
Гостиная Игната не очень впечатлила Максима. По сравнению с районным масштабом — да, шик. Но не после столицы. Напыжившееся убожество. То же можно было сказать и о хозяине. Эдакое карабкающееся вверх по стволу подлости и жестокости ничтожество. Но с цезарскими замашками. После столичных дельцов — шавка. Но здесь, здесь он, конечно, король. Как у них все интересно! На каждом уровне свои царьки, свои повелители. А любой вышестоящий может растереть такого "повелителя" в пыль. Но на своих этажах... Вот и этот. Сейчас начнет.
— Юноша, я вас принял по убедительной просьбе госпожи Франчини, и только из исключительного уважения к ней. И у меня мало времени. Ваше внимание к моей персоне, конечно, умиляет, но вы все-таки не в музее. Так что к делу.
"Ничего-ничего, сейчас лоск-то сойдет. Ты в желчи мне все быстрее расскажешь, чем в светской беседе", — вежливо улыбаясь, решил Максим.
— Извините, почему в музее? Я и не думал про музей. Точнее будет сказать в зоопарке.
— Вы это о чем? — не понял сразу хозяин.
— Ну, вы говорили, что не в музее...
До хозяина начало доходить. Он приподнялся, но, подумав, что пацан неправильно выразился или он сам чего-то недослышал, вновь устроился в кожаном кресле.
— К делу, юноша.
— Ну, к делу так к делу. Вы могли бы мне очень помочь.
— Благотворительностью не занимаюсь, молодой человек.
— Да нет, ну что вы! Я бы и не принял от такого человека.
Игнат, поняв это как комплимент, расцвел.
— И все же, юноша, к делу.
— Да, действительно... Ты за что Светку убил, сволочь?
— Ч-ч-ч-то?
— Ты плохо слышишь, босс? Светлану за что убил?
— К-какую?
— Ну, конечно, ты многих убивал, всех и не упомнить. Ну, самую недавнишнюю. Школьницу. В Быстром.
Игнат уже стал приходить в себя от неожиданности и наглости юнца. Конечно, кто-то за ним стоит. Даже если из тех, кто звонил по поводу этого щегла. Но не в то дело они лезут. Не просчитали. С этой девкой он — за каменной стеной.
— Вы хамите, молодой человек. Ну и молодежь пошла, — вздохнул он, нажимая кнопку под крышкой стола.
Максим думал разозлить этого лощеного негодяя. В гневе они выбалтывают многое. Но тот пока сдерживался.
— Зато старшее поколение воспитанное... девчонок скопом, как зэчары облезлые, насилуют, потом душат тоже скопом, пидоры трусливые...
Он неожиданно для себя самого больно ударил по самолюбию хозяина. Да, были в том убийстве такие вот грязноватые, недостойные его положения нюансы. Да, таково было условие, но все же... Все же... Но кто болтанул? Кому язык вырвать? Кровь и желчь ударили в голову Игната. Он вскочил. В это же время из замаскированной под шкаф двери вышли два отвратительных существа и молча заломили Максиму руки.
— Наша песня впереди, щегол. Пока попоешь сам. Все расскажешь. И кто за тобой стоит, и кто тебя послал, и чего кто хочет. А потом, может быть, и я успокою твое любопытство. Напоследок. А вот эти... мг... воспитатели тебе объяснят, что старших надо уважать. Нет времени. Жду пятнадцать минут. Но оставить и для меня, — дал он команду, и Максима поволокли через ложный шкаф по винтовой лесенке вниз, в подвал.
— Ты, пацан, конечно, фартовый, но шефа разозлил зря. Придется теперь помучиться. Кстати, за тобой должок. Не удивляйся. За кореша моего, Леху. Это он точно с тобой поговорил, когда немым и парализованным вернулся? Шеф приказал его убрать за ненадобностью. А корешевали мы крепко. Поэтому уж не обессудь. Тут уж шеф порадуется.
— Шеф?
— Ну да, он обожает слушать по внутреннему вопли.
Ведя столь поучительную беседу, Максима втянули в подвал особняка. В отличие от районного уровня для таких процедур было отведено отдельное помещение. Уж каких фильмов насмотрелись архитекторы — неизвестно, но здесь были и железная дверь, и серые бетонные стены, и железное кресло, и выложенные на видном месте очень неаппетитные приспособления — здоровенный шприц, ножницы, клещи, пилки, что-то еще, также леденящее душу. В углу стояло что-то вроде дыбы и испанского сапога. Пока юноша осматривал застенок и сравнивал его с оборудованием известного подвала, его сноровисто и быстро раздели. По тому, как аккуратно складывалась одежда, можно было понять — это компенсация палачам за вредность в работе. Попытки Максима оставить хотя бы "нижнее белье" были мягко, но решительно пресечены.
— Не стесняйся, сынок. Мы мужики правильные, не голубые. Это не для чего-то там срамного, это для работы. Доступ для нашей аппаратуры лучше.
— И часто это используется?
— Не простаивает.
— Гестапо.
— Где уж нам... Ну, будем устраиваться поудобнее.
Говорливый — сухой, но жилистый заплечных дел мастер усадил Максима на пыточный стул, а его антипод — здоровенный молчаливый ассистент начал привинчивать руки и ноги подростка зажимами.
— Говорят, что хорошо зафиксированному больному наркоз не нужен, — мрачно сострил худощавый. — Вот и у нас — без наркоза. Ну, я думаю, нам долго не придется. Для начала пару пальчиков чик — и все расскажешь. Эта такая острая, но быстро убеждающая боль.
— Скажите, маэстро, а вы сами не пробовали? Откуда вы знаете, какая боль?
— Из практики, сынок. По наблюдениям. По реакции. А самому — не пришлось.
— А какая самая страшная?
— Ох, и любознательный же ты! Молодец. За это я тебе ее подарю. Потом. Когда все расскажешь. Или когда не расскажешь. Говорят, это когда вон теми тисками зажимают гениталии. Неправда. Предрассудки. Вон, видишь, — он наклонился к любознательной жертве и заговорщицки показал на уже замеченный Максом здоровенный шприц. — Ты думаешь, мы им бегемотам уколы от желтухи делаем? Нет, братец, наоборот. Не туда, а оттуда. Пункция. Прокалываем копчик и медленно высасываем спинной мозг. Вот это — настоящая боль.
— Знавал я одного такого же романтика дыбы в Быстром.
— Двоюродный брат мой, царствие ему небесное, — помрачнел палач. — Наши деды братанами были и оба этим же занимались... — В это время словоохотливый палач рассматривал снятый с Максимовой шеи крест. Замолчал, что-то припоминая, затем ахнул и рванулся к шефу. Вернулся он минут через десять, несколько озадаченный. Он каким-то странным долгим взглядом посмотрел на голого юношу, потом пожал плечами.
— Видит Бог, юноша, подчиняюсь принуждению и безо всякого личного желания или, упаси Бог, неприязни... — словно оправдывался он.
— А в других случаях по собственному почину и в охоту?
— Базыль, начинай, — скомандовал пришедший в себя мучитель, а Максиму пояснил: — Вася у меня в учениках. Пока так, первоначальные мазки, простейшие движения. Палец там отхватить или за эти же самые гениталии потягать. Во, давай Базыль, без кровушки пока, за это, за самое. Хлопчик молодой, этим самым переполнен, так что должно подействовать.
Василий подошел к юноше, гнусно осклабился, показав желтые зубы, и потянулся клещами вниз. Пора было начинать, и Максим начал. Он мысленно сжал этими самыми клещами этот же объект пытки, но у ухмыляющегося ученика маэстро и еще усилил возникший болевой импульс. Заплечных дел подмастерье выронил инструмент, схватился за ширинку, выкатил глаза и с минуту, всхлипывая, втягивал в себя воздух, а затем заревел гудком торпедированного океанского лайнера.
— Что с тобой, Баз?.. — кинулся было к нему маэстро пытки, но тут же упал и в ужасе завизжал. Почувствовалось ему, как пробивает его копчик и отсасывает спинной мозг толстая игла. И то, что это орудие на самом деле лежало на месте, добавляло к боли еще больший ужас.
Глядя на них, Максим напрягся, чтобы почувствовать крепость фиксаторов и вдруг вскочил со стула. Металлические обручи безболезненно прошли сквозь руки, ноги, шею и живот. Или он прошел сквозь них? Ощущение было новое — словно ветерком обдало. Но разбираться в этом было некогда. Увидев такое, палачи замолкли, затем вновь взвыли. Первым сориентировался, конечно, старший.
— Дьявол! — вскричал он, поднимаясь с живота на колени. Пощади... а-а-а, — во время крика от боли он, видимо, соображал, как обращаться к дьяволу или бесу. — Ваше... ваше... — никак не мог придумать он. — Пощадите! Не знали же мы...
Что-то сообразив сквозь боль, рухнул на колени и подручный. Держась одной рукой за то самое место, он протягивал вторую к Максиму и умоляюще закатывал глаза. Говорить он не мог, только гудел и гудел, как маяк в тумане.
— Повиновение, — вошел в роль, одеваясь, Максим. Палачи радостно закивали головами. — При первой же мыслишке боль вернется. Еще страшнее. — И хотя он говорил тихо, а инквизиторы продолжали гудеть и повизгивать, они услышали и вновь радостно закивали головами.
— Зови шефа, — сказал он старшему, отпуская боль у обоих. Тот еще несколько секунд прислушивался к ощущениям, затем осторожно встал, но, убедившись в том, что спинной мозг в целости, кинулся в затемненный угол пыточной.
— Шеф, он готов, пора, — дрожащим от потрясения голосом доложил он в припрятанный микрофон.
— Что там у вас творится? — раздался озадаченный голос шефа.
— Ничего, как всегда.
— Что ты там с ним сделал? Он еще может говорить?
— Может, шеф, еще как может, — хихикнул палач, угодливо подмигивая новому владыке.
— Смотри мне. А то как-то странно он орал... Я уж подумал...
— Все в норме, шеф.
— Ладно, сейчас разберусь, какая у тебя там норма.
— Теперь вот что, — обратился Максим к мастеру и подмастерью, который все еще проверял целость своего хозяйства. — Шефа, как войдет, сразу сюда, — он указал на стул. — По всем правилам. И без фокусов, — он заставил слабо попульсировать боль в тех же местах собеседников.
— Что вы, как можно, ваше... ваше...
Умственные мучения палача по изобретению титула прервал ворвавшийся шеф.
— Ну, что тут? Что...
Все произошло так быстро, что последний вопрос он задал, уже будучи раздетым и хорошо зафиксированным в кресле.
— Извините, шеф, плохой расклад, — объяснился маэстро.
— Да, шеф, это не мы. Это — он, — решил прояснить положение Василий.
— Вы что, совсем рехнулись, недоумки? — от безграничного изумления новый пленник даже перешел на спокойный тон.
— Ты, шеф, не ругайся. А то, видишь, как поворачивается. Чтобы не аукнулось.
— Все, теперь поговорю я, — вмешался Максим. — Мне очень надо знать: "а" — за что, "б" — кто за этим стоит, "в" — как до них добраться, а теперь и "г" появилось. Что ты знаешь про этот крест? Будешь рассказывать или подождем? — И прерывая ответ допрашиваемого, констатировал: — Подождем. Вам, ребята, предоставляется случай продемонстрировать шефу всю программу, чтобы он сам убедился в ее эффективности. А то: "Недоумки, недоумки", — подлил он масла в огонь выходя. — Я на связи. Он должен говорить. И говорить одну правду.
В кабинете шефа никого не было — то ли он ограничивал доступ лакеев к пыточной информации, то ли разослал по каким неотложным делам, то ли они просто толклись где-то неподалеку, ожидая сигнала. Максим сел в шефово кресло и стал слушать включенную громкую связь.
