— Отдыхаю, — односложно ответил тотчас же озлившийся юноша.
— Отдыхать надо дома. Живо марш отсюда.
— А что здесь тогда делают?
— Объясним. Сейчас. В другом месте. А ну встал! — рявкнул старший, протягивая к воротнику Максимовой куртки здоровенную волосатую лапищу. Еще совсем недавно Макс стал бы оправдываться перед этими власти предержащими хамами, но теперь он слишком много повидал, чтобы кого бы то ни было бояться и был расстроен для того, чтобы оставить это хамство безнаказанным. Уже через минуту оба шкафа, что-то гундося и подвывая, сидели на той же скамейке, а юноша шел к ближайшему метро — следовало поторапливаться на олимпиаду. (Через пару дней обоих держиморд отпустило — вернулись и гибкость членов, и речь, но пережитый страх сказался — оба уволились из органов.)
Глава 43
Задачи в финале были действительно трудными. Не восстановившийся из-за блюстителей порядка Максим с трудом сосредотачивался на некоторое время, списывал с "бегущей строки", затем рассеянно разглядывал финалистов, пока в мозгах вновь не появлялись преобразования. Задач было почему-то не четыре, а пять. Не решив, как договаривались, первую, Макс застрял и на последней. Не понимая, в чем дело, он закрыл глаза и заставил себя полностью отрешиться от других проблем. Постепенно это удалось, и бегущая, точнее сейчас — "ползущая", строка начала медленно приводить странные и неожиданные преобразования. Списав это решение, юноша вдруг понял, что он уже просто физически не сможет решить первую задачку — настолько он был опустошен. Вскоре и время истекло. Собрав работы, жюри торжественно объявило, что оглашение итогов и награждение победителей состоится завтра, в актовом зале университета, в пятнадцать часов.
— Ну как? — поинтересовалась одна из финалисток, пухленькая вундеркиндша из престижной столичной школы.
— Не решил. Первую, — ответил Максим.
— Ты хочешь сказать, последнюю? — уточнила девушка.
— Да нет. Первую. Просто на последней немного замкнуло, вот времени на первую и не хватило.
— Ну ты даешь, — прыснула коллега по финалу. — Ребята, вы слышали? — обратилась она к остальным финалистам. — Макс утверждает, что как бы решил последнюю задачу! Ну ты приколист!
— Не, ребята, не понял. Во-первых, не как бы, а решил. А потом... что, никто другой не решил?
— Ты всерьез ее пытался решить? — уточнил "первый претендент на трон".
— Я же говорю, что решил! А ты что, нет?
— Это ты всерьез такая тундра? — изумился парнишка. — Да это же всем известное уравнение. Его шутки ради написали. За его решение установлена специальная премия. За сто с лишним лет уже за миллион баксов зашкаливает! А ты — решил! Ну да, как бы не так! Это как на олимпиаде по физике расчет вечного двигателя сделать.
— Но я решил!
— Ну, тогда премия за тобой. И первое место, естественно. Поедешь запад учить уму-разуму. Может, покажешь решение?
— Не помню, устал. Может, потом? — не уловил иронии Максим.
— Ну, тогда после вердикта жюри, — согласился подросток, пряча ехидную улыбку.
Пожав плечами и махнув на все рукой, Максим двинулся в гостиницу — место, где можно было спокойно отдохнуть и, не вызывая вопросов, наконец-то зарядиться по полной программе. Он проспал почти до вечера и, проснувшись, удивился обилию пропущенных вызовов.
Звонил отец, и Максим, перезвонив, сухо рассказал о результатах, о завтрашнем мероприятии.
— Может, удастся вырваться, — пообещал отец.
— Если не будет других мероприятий?
— Именно так, — отрезал отец. — Мандатная комиссия. С утра.
— Так ты все-таки прошел всех? Молодец! Я же говорил! — не смог таки скрыть своей радости подросток.
— Ну-ну, режут и на мандатной, — осторожничал Белый-старший.
— Как пройдешь, обязательно позвони.
Затем звонила Лорка. Максим решил не набирать. Был обижен и, кажется, уже серьезно влюбился в другую. На которую, впрочем, был обижен еще больше. Звонила Элен. Ну, не сегодня. Звонила... Да, звонила Синичка. Макс нетерпеливо нажал клавишу вызова.
— Вы где? Говорить можете? Почему не отвечали? Я уж думала, с вами что-то опять... — быстро и очень виновато затараторила журналистка. И после паузы, не дожидаясь ответа, добавила: — Вы нас с Танькой простите? Да? Ну ведь правда, да? Приходите, приезжайте немедленно!
— Что случилось? — забеспокоился Максим, уже одеваясь.
— Случилось... Но вы же сами говорили, что надо продолжать!
— Но вы, столичные штучки, в шарлатанов не верите?
— Мы же договорились, что вы прощаете. Или перед вами надо на колени встать? Я встану!
— Уже еду, — устыдился Максим.
Еще в пути его настигла СМС-ка Ларисы "Как дела?" и звонок самого ректора. Странным срывающимся голосом он попросил Макса прийти завтра пораньше "часиков так в двенадцать" и заглянуть к нему в кабинет. Девушке он не ответил, приглашение ученого принял.
— Вы знаете, он давно таким не был. Такой радостный, светлый, как утреннее солнышко. Я смотрю-смотрю, что не так? Потом поняла и ахнула — косоглазие пропало! И весь день, весь день как заводной. И говорит, говорит. То молчун был... Сейчас уже спит. Умаялся, — рассказывала Синичка, проводя юношу на кухню. — Если это не помешает, давайте поужинаем.
Макс вдруг вспомнил, что давно не ел и согласился. Про себя отметил, что ест все реже. Но, видимо, тело, в отличие от духа, требовало не только солнечной, но иногда и пищевой подзарядки. Стол был накрыт на троих, но Татьяна не появилась. На вопрос о сестричке журналистка сказала, что та, разругавшись, ушла со своим кавалером на служение.
— Ну, не верит, не верит она пока вам. Вы уж ее простите, она по жизни еще тот скептик.
Настроение испортилось. Даже не из-за такого "воинствующего недоверия", а вследствие упоминания про "кавалера". "Впрочем, ничего удивительного, у такой симпатяги должен быть кавалер. И не один. И не на танцы же, а на "служение" какое-то. Вздохнув, он наскоро перекусил и направился в детскую.
— Я буду, как вчера, выходить на балкон. Мне надо мм.. отдыхать под лунным светом, — нашелся он. — И, ну, как вчера, без рубашки.
— Пожалуйста-пожалуйста, — согласилась Синичка. — Вид мальчикового торса меня не шокирует. Это Татьяне непривычно.
Максим хотел было обидеться на "мальчикового", но решил, что не время мелочиться и сосредоточился на пациенте. Через несколько мгновений он своим вторым зрением уже с радостью рассматривал результаты вчерашних трудов. Весь организм мальчика светился радостным розовым цветом. Теперь оставалось соединить черные разрывы спинного мозга и поправить атрофированные окончания ниточек-нервов на ногах... И вообще в нижней части. И здесь, в мозге, пройтись по вот этим темным областям — наверное, отвечают за ноги, вот от безделья и потемнели...
"Вчера я убрал здесь, здесь и здесь. У Хомы тоже было здесь потемнение, и у него тоже прошло косоглазие. Запомним. На всякий случай..."
— Ну что же, начнем, — вздохнул он.
Елена Петровна тихонько сидела в кресле в самом дальнем уголке детской и со все возрастающей надеждой смотрела, как из рук этого удивительного юноши вновь появились лучи — на этот раз не золотые, а ярко-голубые, похожие не то на застывшие молнии, не то на пламя газосварочного аппарата.
Здесь она была права. Максим действительно сваривал, сращивал и восстанавливал оборванные или потрепанные нервные окончания. В отличие от прежних пациентов — тех, что в больнице, — здесь травма была уж очень давняя, и все его манипуляции вызывали у мальчика острую боль. Ее приходилось снимать и проводить через себя. Время от времени Макс, не сдерживаясь, тихо стонал. От напряжения стали светиться, словно две яркие лампы, ладони рук. Осветилась странным, каким-то нереальным светом и вся комната.
Когда Максим прервался и поплелся на балкон, раздался звонок в дверь.
— Видела иллюминацию, не хотела отвлекать, ждала, пока погаснет, — объяснилась Татьяна, врываясь в квартиру. — Здрасть, — коротко бросила она отдыхающему юноше. — Угадай, что соседи подумают, а? Но не про меня. У тебя какая-то цветомузыка, а время от времени на балкон выбирается передохнуть вот этот.
— Помолчи!
— Еще чего!
— Она помолчит, — поймав взгляд этих красивых, но сейчас вздорных глаз, прекратил полемику юноша. — До моего ухода помолчит. Слова не скажет. И вообще сейчас завалится спать до утра. Спать! — не ожидая реакции, Максим вновь подставил лицо лунному свету.
Девушка явно хотела сдерзить, но зевнула, уже на ходу раздеваясь, ушла в другую комнату и, как убедилась старшая сестра, тут же завалилась спать.
— Гипноз? — возвратившись, поинтересовалась Синичка.
— Не знаю, — вздохнул Макс. — Понимаете, на меня все это так неожиданно свалилось, и все так вскачь несется, что нет времени самому себе что-то объяснить. А когда появляется время, чаще всего по вечерам, я начинаю думать и тут же засыпаю. Это вы обещались объяснить.
— Но я о тебе ничего не знаю, добрый мальчик, — вновь перейдя на "ты", возразила журналистка. — Я за сегодняшний день перерыла всю прессу, но никаких упоминаний об неожиданно одаренных юношах не нашла. Только вскользь о той вечеринке. Да и то переврали. Читал?
— Нет. Некогда было. И... вообще.
— Я тебе потом покажу. Но чтобы что-то объяснить, нужно что-то проанализировать. Вот расскажешь поподробнее.
— Хорошо. Потом. Продолжим, — прервал беседу Макс и со вздохом направился к кроватке.
— И еще, — положила руку на его голое плечо Синичка. — Ты все время вздыхаешь и даже стонешь. Что, с Алешей так плохо? Только честно.
— Что вы! Все идет хорошо. Просто больно.
— Алеше?!
— Да нет же. Мне. Немного. Но все-все. Не мешайте.
Накануне Макс не растрачивал силы на другие чудеса, поэтому целительство давалось проще. Ну, не проще, но сил было побольше. Реже приходилось отдыхать, эффективнее было воздействие на организм ребенка, легче переносилась боль. К утру он практически все закончил.
— Неплохо было бы еще один сеанс. Общеукрепляющий. Именно по всем этим новым соединениям пройтись, — туманно объяснял он, собираясь. — Но у меня сегодня в три церемония подведения итогов, а потом из гостиницы наверняка выселят. Ехать надо.
— Тебе что, оплатить гостиницу? И вообще, можешь остаться здесь сколько надо.
— Ну да, сестричка ваша загрызет.
— Тебя загрызешь! Не прибедняйся. И потом я ее знаю. Она дерзит тем, кто ей понравился. Этакая рефлекторная самозащита.
— Ясно, — расцвел сразу Максим. — В общем, если сегодня начнет ходить, много не разрешайте. Ножки слабенькие, не тренированные. И кости еще хрупкие. Поэтому очень осторожно. А потом...
— Что ты сказал? Нет, что ты сказал? — начала вдруг трясти Макса за куртку журналистка.
— А что я сказал? — испугался такой реакции юноша.
— Повтори, что ты сказал, — с ненормальной настойчивостью повторила молодая женщина.
— Я говорю... что пока надо очень осторожно. Ножки слабые... хрупкие. Поэтому, когда он сегодня пойдет...
— Вот! Ты действительно это сказал! Пойдет. Сегодня пойдет! Го-о-о-споди-и, — протянула, чуть ли не причитая, Синичка. — Если это случится... Если это случится! Все отдам. Душу свою отдам!
— Да пойдет, пойдет, — обнимая разрыдавшуюся женщину и осторожно вытирая ей слезы, уверил Максим. — Если не лентяй, конечно.
— Он? Лентяй? — уже улыбнулась журналистка. — Да за ним, когда он ползает, не угонишься.
— Доброе утро, Алексей, — увидел Максим открытые глаза ребенка. — Сегодня начнешь ходить. Только потихоньку. Не бегать, не прыгать, не скакать. Все это успеешь.
— Это дядя Макс, Алеша. Он тебя лечит, — пояснила, все еще находясь в объятиях юноши, счастливая мать.
— Та-а-ак! Ну, я что-то такое подозревала! — прокомментировала увиденное Татьяна. — А ты еще спрашивала: "Зачем ему это, зачем ему это?" Вот, оказывается, зачем!
— Молчать! Пока не пойдет Алексей. Молчать! — скомандовал обличительнице Максим. — До свидания! — обратился он уже к журналистке. — И как случится — сразу позвоните.
— До вечера! Обязательно позвоню!
Татьяна не прощалась, озабоченно ощупывая губы, подбородок и щеки.
А Максим, выйдя на еще пустынную улицу и вновь присев на знакомой скамье скверика, вдруг почувствовал прилив счастья такого светлого и пронзительного, что даже зажмурился, словно от вспышки. Вспоминая радостно-изумленный взгляд несчастной матери, ее светлые слезы, Макс еще раз убедился, что все-таки лечить радостнее и светлее, чем убивать и калечить. Хотя и почему-то больнее. Но стоит, стоит, стоит. Даже ради вот таких ослепляющих мгновений счастья стоит. Он перевел дух, сполна насладился своей радостью, затем, пошатываясь, побрел к метро. Следовало отоспаться перед всеми этими беседами и церемониями.
Журналистка сегодня в редакцию не пошла. Ждала чуда и шастала по Интернету — искала сведения о предстоящих сегодня в три часа церемониях. Когда проснулся Алешка, она прервала это занятие, привычно посадила подвижного, как ртуть, ребенка на пол и с трепетом стала ждать. Видя и чувствуя напряженно-нервное состояние сестры, села рядом и обняла ее Татьяна. Мальчик озадаченно посмотрел на почему-то молча глазеющих на него родных людей, по привычке ползком направился к ним, но затем вдруг встал, сделал пять-шесть робких, но быстрых шажков. Плюхнувшись на мягкое место, Алеша переосмыслил произошедшее и возобновил передвижение новым способом, добравшись на этот раз до матери.
— Свершилось! Свершилось! Свершилось! — шептала та, сжимая сына в объятиях и давясь слезами.
— Звони. Звони немедленно, — прорезался голос у тоже всхлипывающей Татьяны.
Глядя на рюмзающих взрослых, скривился, собираясь заплакать, и ребенок.
— Ну-ну, Лешок, все хорошо! — подхватилась и бросилась к телефону журналистка. — Не отвечает. Пошлю сообщение. Так и напишу: "Свершилось!"
— Он еще сегодня придет?
— Да, обещал. Надо будет закрепить. Только давай смотреть. Он сказал, чтобы Лешка не усердствовал пока.
— Он, — кисло усмехнулась девушка. — Скоро ты причислишь его к лику святых!
— Не ерепенься, — ответила старшая сестра, счастливыми глазами наблюдая за следующей попыткой ребенка по освоению нового способа передвижения. — Ты сама уже видишь, что не права, что плохо думала о человеке и что просто его оскорбила. А "он" — потому что знаю только имя. Давай лучше потеребим Интернет. Может, найдем что? Где-то что-то в три часа. Какая-то церемония.
— Ну, одну я сама знаю. Сегодня подведение итогов математической олимпиады. Это всем известно. Призы шикарные. Ну, это не про твоего героя. Судя по всему, он у тебя больше гуманитарий. И вообще, судя по поведению, он хлопчик продвинутый. Поет, танцует, компру достает, лечит, обнимает... — бурчала девушка, вытаскивая, тем не менее, на своем компе сайт университета.
