— Почему вы так любите эту систему? Ну, не практичная же... Только что калибр, дыры вон какие оставляет... А толку? Так... Ты! — он ткнул стволом в сторону шефа, — марш в то кресло. Вот так. Теперь ты, — кивнул он нукеру, — привяжи его покрепче, чтобы не вырвался. Ну, молодцом. Теперь присядь сам, — Максим, как мог, привязал к стулу Богдана его же ремнем и сел на табурет напротив.
— Поздно уже. И больно, — он не без умысла показал все семь дыр на теле. — Что же вы? Я ведь к вам как к людям пришел, — вспомнил он праведное возмущение одного из героев старинного фильма. — А вы сразу за провода. — Он взял переноску, включил ее в розетку и стал приближаться к шефу, смотревшему на него выпученными глазами.
— Несколько вопросов — и живи. С кем и где ты был позавчера ночью. Ну? — вспомнив о теле девушки, он ткнул Прохора в жирное плечо. Тот дернулся, но промолчал. "Боится, — понял Макс. — Мои угрозы не такие страшные". А реально пытать он не смог. Он откинул переноску, вновь уселся на табуретку и тут вспомнил сюжет из того же фильма.
— Сейчас начнет действовать, — вслух произнес он, поглядев на часы. — Ведь я не случайно вернулся. То пиво помнишь? Сейчас оно начнет разъедать тебе внутренности. Это очень больно. Очень. Но если ты вовремя мне все расскажешь, я дам тебе противоядие.
— Блефуешь, щенок, — просипел Прохор.
— Ну, что же, оно начинает пощипывать, да? — Максим мысленно послал сотни тонких, словно игольные кончики, болевых лучиков по крови шефа. Тот, удивленно вытаращив глаза, прислушался к ощущениям и застонал.
— А теперь — жжение во всем организме, — начал раздувать пожар в крови негодяя подросток. По перекосившейся физиономии бычилы было видно, что так оно и есть.
— И это жжение с каждым ударом сердца усиливается, правда? Говори, иначе сгоришь изнутри. Ведь скоро я просто ничего не смогу услышать, кроме твоего рева. Ну?
— Пощади... противоядие, — завыл Прохор, действительно корчась от боли.
— С кем и где?
— На хате.
— Адрес?
— Зеленая... а... а... а... девять.
— Кто?
— Знаю только Игната. Двое — с ним.
— Кто такой? Быстро! — для большей сговорчивости Максим пустил в мозг собеседника волну боли по всем нервам.
— Игнат — это Василь Игнатенко. Он из "Водолазов". Смотрящий по области.
— Где искать?
— Где живет, не знаю-у-у-у... пощади, — начал уже завывать Прохор.
— Где искать? — повторил юноша.
— Он по спорту интересуется. Мне на ипподроме встречу назначал. Другим, как я знаю, — на разных соревнованиях. Тотализатор держит.
— Где "Москвич", кто владелец?
— Владелец не при делах. Я угнал, и я же вернул. Там же поставил.
— Почему "Москвич"?
— Чтобы села поспокойнее. Доверия больше.
— Адрес владельца?
— Московская, 6, частный дом.
— И последнее: за что?
— Я не убивал! — корчась и обливаясь потом, завизжал Прохор. — Спаси! Противоядие!
— Он? — кивнул Макс в сторону вжавшегося в кресло Богдана.
— Не при делах. Никто из наших. Такое условие было Игната... Это они. Я только... Я даже не знал поначалу... Только машина... И подвезти предложил...
— Врешь! Твоя рожа все время мелькала...
— Ну, ну уколол ее. И все. Ну, видел, как они... ее... А когда потом — я не при делах... — уже рыдая тоненьким, совсем несоответствующим габаритом туши голоском, оправдывался он. — Потом да, отвез. Выкинул... Там, где она рассказывала, ее друзья ждали. Но уже мертвую! Это они, они, они! — забился в пыточном кресле Прохор.
"Вот как он Миколу-то, — по-своему понял происходящее Богдан. — Как-то влил свою отраву и любовался, пока тот в петлю не влез. Лихо, ох лихо пацан работает! Но о чем они базарят?" — думал он, теребя руками за спиной связавший их ремень. Связан он был очень неумело, что порождало некоторые надежды на побег.
— Быстрее отвечай, — морщась от собственного крика, продолжал Максим, — кто и за что?
— Не знаю... Богом клянусь, не знаю. Такие дела — знать себе дороже. Но Игнат сболтнул — "самому" не угодила.
— Это кому? Ну? Последний ответ и избавление от боли. Ну?
— Червеню.
— Ну и молодец. А кто такой Червень?
— Не знаешь? Червеня, Червоного не знаешь? Ржавого не знаешь?
— Не знаю.
— Щенок... У-у-мм, черт, да противоядие же!!!
— Помучься, тебе полезно, — Макс пошел на кухню, налил стакан воды и принес уже просто кричащему Прохору.
— Вот. И сразу все пройдет, — напоил он измученного шефа и пока тот глотал воду, освободил нервы от воображаемой боли.
Почувствовав неслыханное ранее облегчение, Прохор попробовал даже заулыбаться.
— Не соврал-таки. Не дешевка. И на том спасибо, — пропыхтел он, косясь на своего мучителя-спасителя.
— Давай теперь немного об этом, Ржавом, а? — предложил новую тему для беседы.
— Не придется, — встрял в разговор Бодя. Он в отсутствие Макса успел развязаться и теперь стоял, приткнув ствол пистолета вплотную к затылку подростка.
— Я не Микола, кишки выпускать не буду. Выпущу сразу мозги, — пообещал он. — Только пошевелись.
— Вяжи его, гада, Богдан. А лучше — пальни. Стой! Н-е-е-т. Теперь из него я душу достану. — Ты хочешь знать, кто такой Ржавый? — продолжил он после некоторой паузы, когда юноша во второй раз был накрепко спеленован. — Ну, что же, можно и поведать. Что знаю, а там — не обессудь. Богдан, принеси из холодильника пивка. И сигареты там, на столе.
— Так вот, — Прохор закурил и жадно вылакал банку пива. — Ржавый — смотрящий по республике. Живет в столице. Не нашего калибра. Мы для него — мелочь. Если не кашалот, то акула точно. А эта девка, как я понял, чем-то Ржавому на больной мозоляк наступила. Или дорожку перебежала. Они шустрые в этом возрасте, девочки-то. В них такие сучки вызревают... Вот она — под морфием-то — только посвистывала. Как в Эммануэли. Да что там, Эмма и рядом не стояла, что твоя подружка с ними троими разом выделывала.
— Врешь, тварь, — застонал Максим.
— Ну почему же. Рядом был, все видел. Правда, сам не сподобился...
— Цыц! — крикнул, пытаясь вырваться, пленник.
— А потом Игнат на ее шейку колготки — р-раз, а те двое в разные стороны — р-р-раз! Сразу видно — сноровка...
— Все, — не выдержал больше Макс. — Все! Ничего больше, тварь, не увидишь.
И юноша мысленно факелом полоснул разошедшемуся быку по глазам. Тот мгновенно согнулся пополам и дико заорал.
— А у тебя, холуй, руки отсохнут, — он направил мысль на потянувшуюся к "бульдогу" руку и порвал в ней нервы. Затем во второй. Тотчас страшно заорал и Богдан.
— Теперь иди сюда, — стараясь быть спокойным, обратился Макс к Богдану. — Развязывай, если хочешь жить. Зубами развязывай, а то сам в петлю полезешь.
— Сейчас, сейчас, — лепетал холуй, вгрызаясь в веревку. — Все сделаю... Вот так... вот так... Простите, не признал поначалу.
— Можно подумать, теперь признал, — растирая руки, удивился юноша. — Ну да ладно. Имей в виду — шефу твоему хана. Думай сам. Эй ты, тварь, ты слышишь меня?
В ответ сквозь завывания послышалось грязное ругательство.
— Вот как? — взъярился юноша. — Еще мало? Тогда так. — Он мысленно изо всех сил зажал голосовые связки шефа. Тот взвизгнул и затих.
— Ты... Вы что, его грохнули? Как тех? Я к тому... Мне что делать?
— Что хочешь. Но если только начнешь хоть что-то обо мне говорить, у тебя оторвется и вывалится язык.
— Буду молчать, век воли... — начал божиться Бодя.
Когда страшный гость исчез в темноте, он пробормотал:
— Вот вам и щенок.
Толкнув дверь плечом, бандит выбрался на улицу и вскоре стал греметь ногами в дверь дома ближайшего из своих — Лося. После первых же сбивчивых слов лейтенант кинулся в дом шефа.
— Фу, да ты обделался, босс, — брезгливо оттолкнул Лось шефа. — Но это не смертельно. Порешаем с последней партией, ты расскажешь... ах да... тогда покажешь, где касса, и получишь уход, поводыря... пенсион, и Гаваи. Без базаров, шеф! — предлагал лейтенант шефу новые условия совместной деятельности. Тот только завывал в ответ.
— Ладно, ты сегодня хлебанул. Спать. В люлю, — он без былого почтения, но на всякий случай аккуратно (вдруг вся эта немощь пройдет?) уложил Прохора в широченную постель, закрыл все входы-выходы и, схватив за шкирку Богдана, поволок его к себе домой.
— С шефом-то давно пора — зарвался. А вот с тобой... ты ведь теперь калека, а? Потолкуем? Твое общее руководство, мое исполнение, а? Или в отставку? У нас убогих вообще-то э-э-э уважают, — еще на ходу предлагал новые условия Лось.
Глава 17
Выйдя из дома, Максим на секунду остановился, подумал, затем махнул рукой и пошел к брошенному мотоциклу. Ему крайне необходимы были покой и свет. Не было ни того, ни другого, и юноша боялся, что до утра не добредет до дома. На двухколесном зверюге путь составил менее десяти минут. Да и то с учетом того, что мотоцикл пришлось все же оставить не доезжая до ДОСов — у гарнизонных гаражей. Вытянув похищенный пакет, Максим похлопал скакуна по теплому боку и решительно направился к дому Косточки. Домой идти в таком виде нельзя. А к ней... Ну что же, забудет...
Заспанная девушка, увидев в глазок юношу, рывком открыла дверь и едва не закричала от ужаса.
— Ну, ничего-ничего. Все нормально. Успокойся, — приняв безмятежный вид и тон, прошел в квартиру поздний гость. — Так, подрались немного. Мне бы в ванную, а? — он повернулся к двери ванной, но услышал тихий вздох и шуршание ночнушки.
— Ты что? — резко обернулся он.
Но девушка, сползая по стене, только простонала:
— На спине...
— Да не обращай внимания. Это так. Царапины.
Он подхватил теряющую сознание девушку, отвел ее в спальню.
— Ты ложись. Спи. Я все сам.
В ванной, напуская горячую воду, Макс взглянул в зеркало. Отшатнулся. Потом тихонько вышел в прихожую, где в шкафу были вставлены зеркала в полный рост. М-да, Косточку можно понять. Рубаха и джинсы — какая-то сплошная окровавленная тряпка. Это что, столько крови вытекло? На голом пузе — две неприкрытые дырки с вывороченным мясом. Б-р-р-р. А сзади — он насколько смог повернулся, затем додумался открыть одну из дверок и посмотреться во вторую. Пистолетные пули повырывали куски из рубахи и из тела. Спина напоминала клумбу из фильма ужасов — лепестками торчащие из дыр куски мяса были похожи на красные георгинки.
"Но не помер ведь", — поморщившись, успокоил себя юноша и вернулся в ванную, где, спрятав пакет, быстро снял с себя неприятно затвердевшую одежду и со стоном блаженства погрузился в горячую воду. Но почти сразу ее пришлось спускать — в смешанной с кровью воде мыться крайне неприятно.
— Надо было сразу под душ, — пробормотал Максим, отмываясь под горячими струями. Уже затем, отмокая в более или менее прозрачной воде, он тщательно осмотрел свои повреждения. Судя по всему, все ранения были смертельными. Но так как он жил, становилось ясно... что же становилось ясно? Что с ним вообще происходит? Вот, кровь уже и не идет, даже какая-то пленочка на ранках. Только слабость... слабость... к солнцу надо или к луне... К лучам надо... а здесь кожа обожжена, это откуда? Да... электричество... Измученный подросток еще успел свеситься с края ванной, после чего провалился в темноту.
Он очнулся от прилива энергии. Так чувствуют себя утром люди, когда выпивают традиционную чашку кофе, или аккумуляторы на подзарядке. Он лежал вновь в кровати Косточкиных родителей, а утреннее солнце гладило его конечности, выглядывающие из-под одеяла. Макс рывком сорвал с себя одеяло и попытался подставить лучам главную сейчас заботу — раны. И с удивлением обнаружил, что забинтован — от самого среза трусов до горла.
"Танька", — понял он и начал сдирать с себя тугие бинты. Затем с удивлением и удовольствием рассмотрел семь круглых, по пятаку размером, пятен с уже довольно твердой коркой. Пожав плечами, юноша прошлепал босиком, открыл балкон и, притянув кресло, уселся в нем, подставив эти, похожие на следы от банок, пятна солнцу. От чувства прибывающей силы он вновь блаженно задремал.
Татьяна ворвалась в квартиру уже после полудня.
— Я договорилась, — зашептала она. — Давай, вставай. Я помогу. Такси ждет. Врач тебя осмотрит тихонько, как бы не поднимая шума. Я ведь все понимаю. Такие разборки как бы не для ментов, да?
— Ничего не надо, — сладко потягиваясь, возразил вновь отсыпавшийся в кровати после солнечных ванн Максим. — Уже все прошло. Почти. Домой надо. Ты бы мне... если можно... Рубашку и брюки батьковы, а? Я дома переоденусь и сразу верну, а?
— Брось хорохориться! Куда с такими дырками? — она сорвала одеяло, ожидая увидеть перебинтованное ею вдоль и поперек простреленное тело. Увидев же здоровую розоватую грудь с пробивающимся пушком, она молча села на кровать. Уморительно пожевала губами. Затем провела раз-другой по гладкой коже. Затем стала разглядывать ее вплотную, почти касаясь своей щекой.
— Да ну тебя, щекотно, — рассмеялся, покраснев, Максим.
Вообще-то он соврал. Дыхание девушки не то чтобы щекотало его, но не скажешь же правду.
— Но я своими глазами видела, — прошептала, наконец, Косточка.
— Отпусти такси, потом поговорим, — попросил Макс.
— Ну, теперь говори, — строго и решительно скомандовала Косточка, метнувшись с четвертого этажа на первый и обратно.
— И говорить-то нечего. Пустяки. Знаешь, это царапины... Они просто воспалились, а теперь воспаление прошло. Вот и все, — пожал плечами выздоравливающий.
— Девчата уже судачили, что ты необычный парень. Мышка с Кнопкой за тебя уже как бы дрались, — она усмехнулась. — Оказывается, ты еще и врун необычный. Ну зачем? За кого ты меня принимаешь? Вообще как бы за дурочку? Ты знаешь, как я испугалась! — Она вдруг задрожала и всхлипнула. — Ты же не мертвецом пришел. Гораздо хуже.
— Ну, не преувеличивай. Ну что может быть хуже мертвеца, — пробормотал Максим.
— А потом... в ванной... Блин, я решила, что ты умер. С такими дырками-то! Ты думаешь, я не знаю, что такое сквозное ранение?
— Это было только похоже, — все еще пытался опровергать ее доводы "необычный врун", весьма тронутый беспокойством.
— Да, похоже, — вдруг во весь голос разрыдалась Косточка. Похоже! На смерть это было похоже. А когда я услышала пульс, так обрадовалась! Я бинтовала тебя и... и... я же видела! Вот здесь... и здесь... А теперь, — она отодвинулась — ты мне как бы лапшу на уши вешаешь! Похоже! Нарывчики!
— Ладно. Иди сюда. Открою тайну, — прошептал тронутый участием Максим. — Действительно, это были смертельные раны. Но от них есть одно волшебное средство, — продолжал он, притягивая девушку к себе. — Слезы феи. Вот ты поплакала — и они тотчас зажили. Но если это не закрепить, не поцеловать, тогда раны опять откроются и горе тому рыцарю, — добавил он шутливо-зловещим голосом.
