Я повернулся к Антону.
— Двадцать шестого Зениц был в институте?
— Этого я не знаю, — покачал головой Куртис.
— У кого это можно узнать?
— В преподавательском секторе управления.
— Идём к ним!
Я решительно направился к двери. Антон последовал за мной.
Преподавательский сектор управления находился в учебном корпусе, поэтому нам пришлось миновать несколько длинных хорошо освещённых коридоров, прежде чем мы оказались на прозрачной подвесной галерее, соединявшей здания. За стеклянным цилиндрическим потолком галереи раскинулась непроглядная чернота ночи, словно бы мы шли по бесконечному туннелю на дне океана, а над головами у нас мерцали острые иглы холодных белых огней, светивших из непомерных водных глубин. Звёзды казались настолько большими и яркими, и их было так много, что невольно я почувствовал даже лёгкое головокружение. Я посмотрел вниз, где у далёкого, едва угадывающегося в темноте горизонта протянулась полоса жёлто-оранжевых огней какого-то посёлка, напоминавшая о реальности окружающего нас мира.
Тихий сумрак аудиторий навевал лёгкую тоску. Пустынные коридоры и безлюдные залы, словно уснули на время, чтобы с рассветом снова наполниться шумом молодых голосов, суетой и заботами обычного учебного дня. Антон указал мне на боковой проход, и мы свернули направо, оставив за спиной обширный лекционный зал. Машинально я взглянул на часы: половина двенадцатого. До отбоя в жилом секторе осталось совсем немного. Нужно было спешить. Антон открыл дверь в конце коридора, и мы вошли в просторное помещение, освещённое продолговатыми лампами на потолке. Комната выходила окнами в ночной сад.
Нам навстречу поднялся молодой мужчина — широкоплечий, улыбчивый и светловолосый, в молочно-белых одеждах. Второй, немного постарше и выглядевший серьезнее, сидел в глубине комнаты. Я даже не сразу заметил его. Этот мужчина расположился около стеллажа с фильмокассетами и просматривал по голаграфону какую-то учебную программу. Мельком я разглядел несколько кадров: какие-то всадники в экзотических нарядах и доспехах мчатся навстречу друг другу, пешие воины отчаянно размахивают своим оружием, кругом суматоха и невероятная свалка. Видимо, шла одна из обзорных программ по истории древнего мира. Наше появление отвлекло преподавателя от его занятия. Он поднялся нам навстречу, радостно приветствуя Антона.
— А, наш молодой коллега! Какие-то проблемы в "триэс"? Кого это вы привели к нам?
— Знакомьтесь, это мой школьный товарищ, Максим Новак, — представил меня Антон.
— Вижу, вы пришли к нам с серьёзным делом, молодой человек, — обратился ко мне преподаватель, пожимая мою руку и вглядываясь в моё лицо смешливыми, но внимательными глазами. — Я прав? У вас очень решительный вид, — пояснил он.
Его молодой коллега смотрел на меня с любопытством, и я видел, как в его золотисто-карих глазах тоже засветились весёлые искорки. Я улыбнулся обоим и понял, что от моей решительности не осталось и следа.
— Действительно, я прибыл сюда по очень важному вопросу, — стараясь вернуть себе былую серьёзность и важность, сообщил я им. — Как представитель Охранных Систем Общества, я хотел бы поговорить с вами об одном человеке из вашего института.
— Весьма польщён. Беседовать с представителем вашей профессии довольно большая редкость в наше время, — закивал преподаватель.
— Профессии? — переспросил я и с сомнением посмотрел на него. — Вы допускаете существование такой профессии?
— Да, да, именно профессии! — снова закивал преподаватель, и его глаза наполнились живым блеском. — Вам доверена величайшая и ответственейшая работа — очищать души людей от той мути, которая оседала в них на протяжении долгих веков, поколение за поколением, чтобы грязные пороки и психические уродства наших предков никогда больше не появлялись в современном обществе. Это тяжелейший труд, молодой человек! Он требует большого терпения, высокого мастерства и громадной душевной чуткости. Разве не так?
— Пожалуй, вы правы, — смутился я.
— Вот видите! Значит, мы говорим об ещё одной профессии, без которой пока ещё не может обойтись наше общество! По сути, мы с вами, молодой человек, выполняем одну и ту же работу, только вам, должно быть, приходиться значительно труднее. Вы вынуждены сталкиваться и с рецидивами человеческой психики, и с последствиями испорченной морали и бездуховности, явившимися результатом нашего недосмотра. Недосмотра наставников и преподавателей, призванных воспитывать современную молодежь на лучших примерах человеческой истории, культивировать в душах юных ребят высокие чувства и помыслы... Поверьте, это не всегда удается нам в полной мере. Поэтому-то вы и вынуждены исправлять наши ошибки и недочёты.
Он помолчал, глядя на меня грустными глазами. Потом, будто спохватившись, представился:
— Моё имя Винод Чандра. Я преподаватель истории Мирового Воссоединения и одновременно избран в сектор управления института. А это мой коллега, Тор Грин. Он физик по профессии и так же входит в сектор управления.
Блондин почтенно склонил голову, не переставая улыбаться одними глазами.
— Так какой же важный вопрос привёл вас сюда? — поинтересовался Винод Чандра, когда все формальности были соблюдены.
— Я разыскиваю студентку вашего института Дию Рана, пропавшую пять дней назад. Горноспасательная Служба обратилась к нам за помощью.
Винод Чандра сразу же помрачнел.
— Да, да... — произнёс он, сокрушенно качая головой. — Мы все очень переживаем по поводу случившегося. Дия способная девочка, многообещающая студентка... Так её нашли? — встрепенулся он, с надеждой глядя на меня.
— К сожалению, пока что нет. Но я думаю, мы уже очень близки к этому. Вы можете нам помочь в наших поисках. Собственно, я и пришёл к вам за некоторой информацией...
— Да, разумеется. Мы полностью в вашем распоряжении. — Чандра быстро переглянулся с Тором Грином, в глазах которого улыбка исчезла совсем. — Может быть, вам необходимо присутствие всего состава сектора управления?
— Нет, это лишнее.
— Тогда мы готовы ответить на все ваши вопросы.
— В преподавательский состав института, — без дальних предисловий начал я, — входит лаборант по имени Вул Зениц? Он вам знаком?
— Разумеется! — подтвердил Чандра и снова переглянулся со своим коллегой.
— Как вы могли бы охарактеризовать этого человека?
Чандра задумчиво потёр пальцами широкий подбородок.
— Вул Зениц довольно сложный и замкнутый молодой человек. Вначале знакомства с ним невольно могут возникнуть мысли о том, что он, возможно, болен каким-то душевным расстройством. К счастью, это только первое впечатление и узнав его поближе, понимаешь, что это очень увлечённый человек. Можно сказать до фанатизма преданный своей идее и своим увлечениям.
— Фанатизм в любой форме — довольно опасная вещь, — заметил я. — А чрезмерная увлечённость чем-либо, в ущерб всему остальному, тоже не сулит ничего хорошего... А чем увлекается Зениц?
— Его основное увлечение это древние религии востока: буддизм, манихейство, даосизм. Видимо, поэтому он и перебрался сюда, поближе к Гималаям. Эти места издревле слыли средоточием и твердыней знаменитого когда-то учения Будды. Именно в Гималаях, где-то среди снеговых вершин и льдов должна быть сокрыта недоступная простому человеку легендарная и вожделенная Шамбала... Так мне в своё время рассказывал сам Зениц. Мы с ним беседовали как-то на эту тему, — пояснил Чандра. — Отыскать дорогу в Шамбалу — вот заветная мечта Вула Зеница, цель всей его жизни.
— Дорогу в Шабалу? — задумчиво повторил я. — Странная мечта. Ведь Шамбала — это всего лишь аллегория веры, символический путь к постижению своего истинного "я" для каждого человека. По-моему, глупо искать пути туда среди гор и ущелий.
— Это для нас с вами, — покачал головой Чандра, и в глубине его тёмных глаз мелькнула великодушная улыбка. — Но для Вула Зеница Шамбала — вполне реальная страна, которая скрыта от сторонних глаз снегами и льдами этих великих гор. Он верит в то, что где-то там, на север от Канченджанги лежит священная пещера. Вход в неё узок, но затем она расширяется и приводит в целый подземный город, из которого прорыт туннель прямо в страну Шамбалы.
— И именно этот туннель он отважился найти?
Чандра неопределённо пожал плечами.
— А что вы можете рассказать про Зеница? — обратился я к блондину.
— Действительно, Вул излишне замкнутый парень, — подтвердил Тор Грин. — Я, конечно, понимаю, что у каждого человека свой характер, свои привязанности, но когда всё время вот так вот только в себе, то неизвестно, что на таких "дрожжах" у него там, в голове созреет. Разумеется, я не хочу сказать, что в один прекрасный день это его мысленное "тесто" подойдёт, полезет наружу, и все мы будем иметь от этого только одни неприятности. Нет. Но, скажите, разве нормальна для современного человека такая замкнутость? Слова из него порой не вытянешь! Общаться он практически ни с кем не общается, друзей настоящих у него тоже нет.
— И он всегда был таким, как сейчас? — поинтересовался я.
— Нет, не всегда, — снова покачал головой Чандра. — Когда Вул только приехал к нам в институт, он был вполне нормальным человеком. Достаточно общительным и даже весёлым. Но после нескольких вылазок в горы, он буквально на глазах начал меняться. Особенно это стало заметно в последние месяцы. В нём появилась какая-то болезненная рассеянность и несобранность. Даже внешне он сильно изменился. Иногда создаётся впечатление, что он постоянно витает в каких-то своих фантазиях, или находится в неком трансе. Не знаю, может быть, он пережил какое-то душевное потрясение или даже горе, о котором не говорит никому. Иногда такое бывает. Человек вдруг замыкается, переживая в себе какую-то боль...
— А вы не пробовали посоветовать ему обратиться к врачам? Вдруг он действительно чем-то болен?
— Я заговаривал с ним на эту тему несколько раз, но он всегда отшучивался и говорил, что абсолютно здоров. Хотя, глядя ему в глаза, я замечал что-то такое, что насторожило, и даже напугало меня.
— Что именно?
— Мне трудно объяснить это словами... Такое бывает, когда смотришь в глаза робота — холодные и безжизненные, лишённые души и собственной воли, подчинённые какой-то программе, которая и управляет им.
Я задумался над этими словами преподавателя. Определённо во всей этой истории с Зеницем что-то не так. Потом спросил:
— Скажите, а двадцать шестого августа Вул Зениц находился в институте?
— Двадцать шестого? — Чандра на минуту задумался, потёр подбородок. Покосился на Тора Грина.
— Двадцать шестого августа Зениц отсутствовал, — сообщил тот. — Вообще, последнее время он часто уезжает из института, не объясняя причин. Зачастую, его не бывает по несколько дней.
— А как он объяснял свою последнюю отлучку?
— Накануне Зениц поставил в известность сектор управления о своём предстоящем отсутствии двадцать шестого и двадцать седьмого августа в институте в связи с необходимостью посетить родственников, живущих в шестой климатической зоне, — так же чётко отрапортовал Тор Грин.
— Ого! У него там действительно живут родственники?
— Насколько я знаю, там, в экспедиции экзоархеологов, работает его мать. Они занимаются изучением остатков древних построек в районе Южного полюса в рамках программы "Тени Предков". Артефакты обнаружили там ещё после схода вечных льдов.
— Да, я в курсе, — кивнул я, чувствуя кольнувшую в сердце тоску. Ведь и моя мать была когда-то экзоархеологом. Именно она со своими коллегами Акирой Кендзо и Эйго Хара сделали в своё время удивительные находки на Марсе, заставившие учёных Трудового Братства пересмотреть всю древнейшую историю человечества.
— Так что же там случилось?
— Со слов Зеница, произошла какая-то авария. Его мать пострадала вместе с несколькими геологами.
— И Зениц действительно ездил в Антарктику?
— Видимо да, — пожал плечами Тор Грин. — Он же отсутствовал в институте два дня. Где же ему ещё быть?
Молодой преподаватель с лёгким недоумением посмотрел на меня.
"В самом деле, где?" — подумал я, а вслух спросил:
— А когда он вернулся?
— Двадцать седьмого, днём. Где-то около трёх часов...
— Вы его видели после этого?
— Да мы столкнулись с ним в физлаборатории.
— Как выглядел Зениц?
— Как обычно, — пожал плечами Тор Грин. — Разве что, рассеян был больше обычного... Во всяком случае, так мне показалось. Но я списал это на его душевное состояние после случившегося с его матерью.
— Это всё?
— Всё, — кивнул блондин.
— А вы? — обратился я к Чандре. — Встречались ли вы с Зеницем в промежуток между двадцать пятым и двадцать седьмым августа?
— Нет, — покачал головой тот.
— Хотите что-нибудь добавить?
— Думаю, нет, — Чандра нахмурился ещё больше.
— Ну что ж. Большое вам спасибо. Вы мне очень помогли.
Я пожал обоим преподавателям руки и направился к выходу, потянув за собой Куртиса.
Уже у самой двери Чандра неожиданно окликнул меня.
— Молодой человек!
Я обернулся.
— Да?
Историк замялся.
— Мм-м... понимаете... — казалось, он не находит нужных слов. — Мы все очень обеспокоены судьбой этой девушки. Такого у нас ещё никогда не случалось. Если вам не трудно, держите, пожалуйста, нас в курсе ваших поисков.
Чандра печально смотрел на меня, и на его уставшем лице появилось скорбное выражение.
— Да, разумеется! Обязательно.
Когда мы с Антоном уже вышли в коридор, я остановился около дверей, и с уверенностью произнёс:
— Так, мне всё ясно. Это он!
— Что тебе ясно? — Куртис недоверчиво посмотрел на меня. — Может, объяснишь, наконец?
— Где его комната? — отрывисто спросил я, не отвечая на вопрос друга.
— В жилом корпусе, на втором этаже, — неохотно ответил Антон, хмурясь ещё больше.
— Пошли!
Я решительно зашагал по коридору. Куртис неуверенно последовал за мной. Несколько девушек, проходивших мимо нас, с удивлением посмотрели нам вслед. Видимо, их поразил мой решительный и суровый вид. Спустя несколько минут мы уже стояли около дверей комнаты Вула Зеница. Я осторожно взялся за ручку и настороженно прислушался. За зеленоватой поверхностью волокнистого стекла едва различимо маячило мутное пятно света. В коридоре стояла тишина, как в ночном лесу. Я взглянул на Антона. На лице того отчётливо читалось недовольство. Резко сдвинув дверь влево, я стремительно вошёл в комнату и остановился около входа, быстро осматриваясь.
В помещении горел приглушенный ночной светильник. В воздухе стоял запах сандала, и амбры — лёгкий дымок ароматических палочек вился под потолком. Откуда-то со стороны правой стены доносилась тихая протяжная и плачущая мелодия вины или ситара.
Я ещё раз обежал глазами помещение. Обычная обстановка, ничего примечательного. Зениц сидел на диване около окна, спиной ко входу. Он обернулся сразу, как только я вошёл. На мгновение мы встретились с ним взглядами. В его глазах мелькнуло какое-то непонятное выражение, но это был не испуг, не растерянность, а что-то совершенно другое, ускользнувшее от моего понимания. И я сразу же узнал это лицо — худое и болезненно бледное, с резко выступающими скулами — то лицо, которое я видел утром, по приезде в институт.
