Разбушевавшаяся непогода как нельзя лучше иллюстрировала дорогу в него. Каждый из нас знал, что впоследствии уже нельзя будет укрыться ни за какими спасительными стенами, ведь такими стенами для других людей должны будем стать мы сами. Были ли мы готовы к этому тогда?.. Да, были! Именно поэтому мы собрались здесь все вместе, возможно, впервые в своей жизни ясно почувствовав всю ответственность, возложенную на нас старшими. Наша дружба стала для нас тогда нашей силой, дала нам уверенности в завтрашнем дне. А прозрачная стена всё ещё едва заметно вздрагивала под ударами ветра и воды, взъерошенные кроны деревьев бились в парке за окном... Сейчас мне было мучительно больно сознавать, что тот памятный апрельский вечер никогда больше не повторится. Лица друзей вставали перед моим мысленным взором отчётливо и ощутимо. Я помнил выражение каждого из них: от излома бровей, до выражения глаз, и эти воспоминания стали единственно реальной вещью на протяжении всего этого долгого кошмара. Но и они постепенно таяли в моей памяти, подобно утренним звёздам. Лишь приглушённый гул стен, сотрясаемых ударами ветра, никуда не исчез...
Я очнулся и почувствовал, как что-то мягкое и холодное касается моего лица. С трудом открыл глаза. Из серого тумана выплыло напряжённое лицо Илви. Глаза её тревожно следили за губкой, которой она отирала мой лоб. При каждом прикосновении ко мне она слегка морщилась, словно это доставляло боль ей самой. Я почувствовал, как жар постепенно стекает к моим ногам и снова закрыл глаза. Неожиданно рука Илви остановилась. Похоже, она заметила, что я пришёл в себя. Я снова приоткрыл веки: Илви смотрела на меня изучающее и неуверенно, как смотрит врач на пациента, пытаясь определить, останется ли тот жить, или это только предсмертная агония. Я широко открыл глаза и встретился с её настороженным взглядом. Слабо улыбнулся ей. Напряжение постепенно ушло с её лица. Она приложила прохладную ладонь к моему лбу, склонилась ко мне, касаясь своей щекой моей щеки. Её кожа показалась мне холодной, как лёд. И всё же это мимолетное касание доставило мне невыразимое спокойствие и радость...
Но что же такое со мной? Откуда эта слабость и жар? Я попытался приподняться на локте, но Илви нежно и в тоже время решительно остановила меня.
— Лежи! Не пытайся встать. Ты ещё очень слаб!
Она взяла со стола стакан с какой-то мутной жидкостью и вернулась ко мне.
— Вот, выпей это!
— А что это?
Я недоверчиво покосился на странное питье. Илви приподняла мою голову и поднесла стакан к моим губам.
— Выпей, пожалуйста! Это бактерицидная смесь. Тебе надо её выпить!
Я послушно сделал глоток. Раствор оказался горьким на вкус, даже колючим. Морщась от неприятных ощущений во рту и горле, я допил содержимое стакана и посмотрел на Илви. Кажется, она осталась довольна мною, даже улыбнулась.
— Что со мной?
— Ты был болен... сильно. Это очень похоже на "чёрную лихорадку", от которой мы спасались три года назад... Только у тебя всё гораздо серьёзнее.
— И давно я болею?
— Две недели... Сегодня как раз пятнадцатый день. — Илви посмотрела куда-то поверх меня. — Я так рада, что ты, наконец, пришёл в себя! — Она ласково погладила меня по щеке.
— Я бредил?
— Почти нет, но ты был очень плох. Я давала тебе биоэнергетики, и гормональные стимуляторы... Кажется, это помогло. У тебя был жар, очень сильный жар.
Я взглянул на неё.
— Ничего не помню... Только какой-то туман... огонь... потом темнота... Мне стало холодно и страшно... Больше ничего не помню.
Я прислушался. Стены домика содрогались, снаружи доносился приглушённый непонятный гул. Значит, это мне не почудилось?
— Что происходит?
Я снова посмотрел на Илви.
— На поверхности ураган, — спокойно ответила она.
— Ураган? — ещё больше удивился я. — Давно?
— Уже пятый день... Иногда они случаются здесь, — добавила Илви, видя моё удивление. — Но такой силы, как этот, впервые. Все забились по своим домикам. Снаружи творится что-то ужасное! На поверхность невозможно выйти. Продукты закончились. Я взяла немного из твоего запаса. Ничего?
— Да, конечно. А который сейчас час?
Я посмотрел на потолок: огонёк фотоэлемента там не горел.
— Два часа дня по земному времени. Здесь же уже вечер.
Я снова взглянул на потолок. Значит, снаружи действительно творится что-то катастрофическое. Сразу вспомнил о звездолётчиках с "Чёрного Грома". Ведь прошло уже целых две недели! А Зарев и Скэлиб ждали моего возвращения через три дня. Как же не вовремя я заболел! А ещё этот ураган так некстати... А может и вовремя?
Я взглянул на Илви.
— Как дела в лагере?
— А какие дела, Максим? Сам видишь, что творится! — Она выглядела усталой и озабоченной. — Сразу после того, как ты заболел, Эвид велел готовиться к свертыванию лагеря, только сам почему-то не спешит этого делать.
— Может быть, хочет остаться здесь? — усмехнулся я.
— Навряд ли, — пожала плечами Илви. — Лузи случайно подслушала разговор Вилена и Мэлис. Те говорили об отправке "Чёрного Грома" на Землю. Вилен ясно давал понять, что без них старт ракетолёта невозможен и не состоится.
— Не состоится? Интересно... Постой-постой! Уж не хотят ли они...
Я с трудом приподнял голову. Илви поспешила мне на помощь, поправила подголовник, чтобы мне было удобно сидеть. Встревожено посмотрела на меня.
— Что?
— Уж не хотят ли они совершить очередное злодейство, чтобы выйти сухими из воды? То-то, Эвид так обрадовался известию о "Чёрном Громе"!
— Но что они могут сделать, Максим? — Илви недоумённо пожала плечами.
— В лагере есть какое-нибудь оружие?
— Да. Когда мы распаковывали аварийный контейнер, в нём находились геологические лучевые пронизыватели и даже излучатели.
— И где всё это теперь?
— Я не знаю, — пожала плечами Илви. — Скорее всего, у Эвида на складе... Неужели ты думаешь... — В глазах у неё появился страх.
— А ты так не думаешь? Я не знаю всех подробностей их плана, но одно я знаю наверняка — они хотят оставить всех нас умирать здесь. Они силой захватят корабль, перебьют экипаж и вернутся на Землю героями. Ведь у них есть оружие! И лишние свидетели Эвиду теперь совершенно ни к чему.
Глаза Илви наполнились ужасом.
— Ты думаешь, они способны на такое?
— А ты всё ещё сомневаешься в этом? Вот, где убеждаешься в необходимости Охранных Систем! Рано мы начали успокаиваться и гордиться своими достижениями в воспитании и психологии! Похоже, мы что-то упускаем в этом самом воспитании и психическом надзоре... Несмотря на титанические усилия всего общества, несмотря на чуткость и деликатность в подходе к детям, их внутренний мир, их души по-прежнему способны хранить уголки, в которых может таиться ненависть, злоба, жестокость, подлость — всё самое омерзительное, что опускает человека до уровня простого животного! Осознанная необходимость контролировать свои желания, аура всеобщего добра и любви, царящая вокруг, не даёт этим порокам прорасти наружу. Они замещаются коллективным стремлением к познанию и творческому труду на благо всей Земли... Но это познание ведёт человека всё дальше в космос, отрывая его от материнского лона родной планеты. И чем дальше люди улетают от дома, тем слабее становится их связь с обществом, с его силой, с всеобщей дисциплиной и коллективным чувством долга.
— Максим, неужели дисциплину на новых колониях, возможно, поддерживать только с помощью Охранных Систем?
Илви с сомнением посмотрела на меня.
— Ни в коем случае! Дисциплина в человеке должна быть осознанной, иначе общество превратится в жестокую диктатуру. Но необходимость контроля со стороны Охранных Систем очевидна, иначе все достижения Трудового Братства сможет перечеркнуть кучка таких вот отщепенцев с неустойчивой психикой. Добро всегда должно уметь защищать себя, должно быть с кулаками!
— Ты думаешь?
— Разумеется! А как же иначе? Ты только представь себе ситуацию, когда в какой-то отдалённой колонии Трудового Братства случается то же самое, что и у вас в лагере. Кому-то вдруг захочется власти над другими людьми — власти безграничной, всеобъемлющей и безнаказанной... А что если подобное желание возникнет не у одного человека, а у десяти или ста людей и они объединятся, и тогда... Представляешь, что будет тогда? Срывается покров дисциплины, люди перестают верить друг другу, перестают чувствовать ответственность за свои поступки. Сила одних заставляет страдать других. Человеческое достоинство втаптывается в грязь и открывается страшный лик зверя, перед которым добро и правда становятся бессильными. Постепенно образуется ужасный и жестокий мир, в котором главенствуют безжалостные тираны...
Я посмотрел в расширившиеся от волнения зрачки Илви.
— А остановить всё это может только другая сила, такая как Охранные Системы! Понимаешь? Ты видишь, как это уже случилось здесь. Но масштабы вашей трагедии несравнимы с масштабами подобной же трагедии где-нибудь в большой колонии, заселяющей целую планету. Вот почему нам и нужно действовать первыми! Необходимо нанести упреждающий удар, нужно нейтрализовать Эвида и его подручных, не дать им реализовать свои планы. Им нельзя возвращаться на Землю так, как они того желают. Попади они туда, и их истёртые лики зла могут остаться незамеченными остальными. Представляешь, чем это может грозить нашему обществу? Нет, этих людей нужно доставить на Землю не как героев, а как преступников! Нужно судить их по всей строгости наших законов!
— Знаешь, Максим, — после некоторого молчания, заговорила Илви, — ты всё правильно говоришь о добре и долге... Но человек изначально примитивное животное, которое стремится только к выгоде для себя. Я не раз убеждалась в этом здесь. Это не исправить никаким воспитанием, никакой трансформацией!
— О какой выгоде ты говоришь?
— О самой обычной, Максим, — грустно усмехнулась Илви. — О примитивной выгоде животного — сытно поесть, усладить свои похоти, надёжнее укрыться от всех опасностей... И ещё человек обладает невероятной способностью приспосабливаться. Вот откуда появляются такие, как Эвид. Они не идут открыто против общества, но гнездящийся в них бес рано или поздно толкнёт их к совершению какой-нибудь подлости. И таких много — гораздо больше, чем мы с тобой думаем. В сущности, вся наша жизнь — игра. И кто более искусен в этой игре, кто может лучше скрывать свои подлинные чувства и желания, тот, в конце концов, и оказывается в выигрыше.
— Что ты такое опять говоришь? — воскликнул я. — Ты только послушай, что ты говоришь! Что значит жизнь это игра? Жизнь — это жизнь!
Я был просто ошеломлён этим её признанием. Я никогда не мог привыкнуть к переходам её мысли, казавшимся мне столь бессмысленно-нелогичным, как и неожиданно-пугающим.
— Какой ты ещё молодой и несмышлёный! — спокойно ответила Илви, глядя на меня.
— Возможно, но не настолько, чтобы не понять всей абсурдности твоих слов! Как ты можешь называть игрой жизнь, в которой творят, страдают, любят, счастливы тысячи, миллионы людей?
— Всё это осталось на Земле, Максим! Оглянись вокруг. Где здесь эта твоя жизнь? Люди играют в благородство, чтобы не выглядеть в глазах других подлецами. Каждый пытается показать себя храбрецом только ради того, чтобы его не обвинили в слабости и трусости... Игра, сплошная игра!
— Значит, то, что мы создаём на протяжении столетий — игра? Значит, те безымянные герои, которые отдали свои жизни на пути к светлому будущему и те, чьи имена отлиты золотом в Храме Славы, тоже играли, спасая мир и изменяя его для потомков? А те, кто ещё будет отдавать свои жизни на космических дорогах ради продвижения человечества во вселенную — они тоже сделают это ради игры в героизм и благородство? Значит, братство, любовь, верность, честь — всё, что объединяет и связывает нас на Земле — это тоже игра?.. Игра?
Внутри у меня всё кипело, словно приступы жара снова захлестнули моё тело, а душа моя переполнилась гневом.
— Я не говорила этого, — тихо возразила Илви, опуская глаза.
— Послушай! — перебил я её, чувствуя, что должен сейчас высказать ей всё до конца. — В своей жизни я совершил страшное преступление. По моей вине погибли люди, близкие мне люди! Это было на Земле, и поэтому я сейчас здесь, как в наказание за совершённое мной там злодеяние. Но я не сожалею о том, что попал на эту планету. И не потому, что теперь у нас появилась надежда на спасение. Нет! Я не сожалею об этом, потому что заслужил своё наказание... Но чем ты лучше меня?
— О нет! — воскликнула Илви. — Убить человека я бы не смогла!
— Да ты его уже убила!
— Как?
Илви испуганно посмотрела на меня.
— Ты убила человека в себе! Честного, чистого и бескорыстного человека, каким ты была на Земле до этой планеты. И я очень сожалею, что не знал тебя раньше, иначе...
Я замолчал.
— Что иначе?
Илви впилась в меня взглядом.
— Ничего! Всё это пустое!
Илви смотрела на меня широко раскрытыми глазами, а я чувствовал, что все мои слова тонут в пустоте, и от этого только росло моё негодование и раздражение. Наверное, она догадалась об этом. Сказала примирительно:
— Ну, успокойся, Максим! Успокойся. Я просто не подумала прежде чем говорить... Честное слово, я не хотела этого говорить! Прости меня.
— Нет, ты хорошо подумала! Это твои убеждения и они уже въелись в самую твою кровь!
Я повалился на диван, чувствуя нарастающую слабость и злость одновременно. Отвернулся к стене.
— Максим! — позвала Илви, но я не отозвался. Она затихла в кресле около меня.
Прошло какое-то время, прежде чем я успокоился. Я лежал, прислушиваясь к гулу ветра снаружи, а в душе всё ещё оставалась горечь сожаления от нашего разговора. Ветер всё так же монотонно и свирепо завывал за стенами домика. При каждом его ударе маленькое здание содрогалось, но не поддавалось напору стихии — страховочные якоря были надежно вбиты в почву.
— Проклятый ураган! Долго это ещё может продолжаться? — воскликнул я, обращаясь не столько к Илви, сколько к своим мыслям. Я по-прежнему лежал лицом к стене и не видел её.
— Неделю, может быть больше, — негромко ответила она сдавленным голосом.
Я повернулся на спину, всё ещё избегая смотреть в её сторону. Потом всё же взглянул на неё. Илви тихо плакала. Глаза её покраснели и блестели от слёз. Мне стало жаль её.
— Ты совсем бледный, — первой заговорила она. — Тебе опять плохо? — Голос у неё дрожал. Она нерешительно встала и подошла ко мне, коснулась пальцами моего лба.
— О небо! У тебя опять этот жар!
Илви принялась рыться в аптечке. Через минуту она выпрямилась, держа в руках ампулу с каким-то лекарством. Некоторое время разглядывала его, затем вылила в стакан воды. Лампа на потолке горела в полнакала, и в помещении стоял приятный полумрак. Я заметил, как лекарство окрасило воду в яркий синий цвет. Губы у меня ссохлись и потрескались. Я чувствовал, как новая волна жара действительно поднимается от ног к голове. Вода в стакане медленно становилась прозрачной. Илви терпеливо ждала, затем подала стакан мне. Я неохотно выпил его содержимое. Раствор, казалось, обжёг мне горло. Я закашлялся, пытаясь восстановить дыхание.
