Чистые боги других Древ не дотянулись до нас из-за принципов, которые являются механизмами функционирования именно этих существ. Но сами эти существа, разумеется, обратили внимание на опасный вирус. Я говорю не об Инфуцоре. Я говорю о себе и Лорде Инглише. Их решения, которые в той же мере можно было бы назвать принципами работы нашего края мироздания, были направлены на то, чтобы уничтожить нас всех, всех, кто потянулся выше своей сущности и пытается влиять уже на их судьбы.
К счастью, эти существа или, если хотите, самосохраняющиеся процессы, слишком медлительны и велики, чтобы метафорическими руками смахнуть с себя пылинки вроде нас. К сожалению, у них, как и у людей, есть способы воздействовать на микроуровень, в том числе микроуровень самих себя — свои аналоги «лекарств»; и «лечебных процедур». Помните, выше Элис задумывалась, на что уходит большая часть моих возможностей? Она решила, что эти силы уходят на осуществление плана. Нет, на него уходит не так много сил и внимания, тем более, что самое главное просто нельзя рассчитать. Большая часть сил уходит на противостояние иммунитету Древа, на борьбу, которую из всех можем осуществлять лишь мы с Инфуцором, как ориентирующиеся в Лесу — но не являющиеся его подчинённой частью. На борьбу за свободу на самом высшем уровне.
И теперь, когда наступил момент выбора траектории Лорда Инглиша, мне остаётся с глубоким удовлетворением констатировать, что «космический иммунитет» сдал свои позиции. Он будет продолжать давить — но мы уже победили. Мы, я и Инфуцор, открыли запертые двери. И пусть стража ещё жива, пусть она способна сопротивляться и ещё не пускает дальше — главная преграда пала. Есть вещи, в которых наши с Инфуцором взгляды совпадают, и свобода — одна из них.
Можете представить нас как двух врагов, совместно освобождающихся из тюрьмы и по правилам настоящих джентльменов жмущих друг другу руки, перед тем как разойтись — даже если на следующий день один из нас попытается пристрелить другого из-за угла. Можно сказать, что именно в это мгновение мы и пожали друг другу руки да разошлись, а Ивицер — это пистолет, направленный из-за угла. Но вы помните, что метавремя нелинейно и обладает переменной дробной мерностью? Поэтому выстрел может произойти раньше пожатия рук и нисколько ему не помешать. И, между прочим, что у меня есть свой пистолет, который я уже навела на цель.
В тот момент, когда (вы уже устали от курсива) Алиса Орлова пришла в себя после окончательной смерти профессора Райса, в тот момент, когда сработал триггер и вышел из режима идеального наблюдателя не-Мерсер, когда Луна убрала розовых пони, когда был отбит Косой переулок — в этот же момент небесный Хогвартс отразил, наконец, атаку на своего наземного собрата — и, выгрузив значительную часть мирных жителей, направился обратно, в космос. Как и было мной запланировано, параллельно с этим Кристо Орлов украл, пусть и временно, Свет Элис, я же нейтрализовала Риск, и Кристо активировал скрипт перемещения, который отбросил Элис на случайный вектор большой длины в метапространство листа. Я исключила её из противостояния — но, поверьте, без «предательства» Орловых такой трюк вряд ли был возможен. В каком-то смысле, я победила Элис идеологически, и этот исход — лишь плод победы.
Чтобы проделать нечто подобное с Ивицером, мне потребовались несколько иные инструменты. И прежде всего — чудо волшебства, сплетённое с аспектами. Дракон Хогвартса, преодолев легко пропустившую его Пелену Чудес, воспарил ко мне, и тысячи волшебников на его борту, смельчаков, готовых рискнуть собой в великой битве, объединили силы, как научил их Райс, и отдали их чете Слизеринов, которая, в свою очередь, усилила переданное Роком и Жизнью, сплетёнными так, как научила их я, и передала дальше — пламени Хогвартса. Ну а пламя дракон, по указу правящей четы, передал узким лучом уже мне.
Я несколько изменила баланс аспектов внутри переданного и превратила его в инструмент Судьбы, её безжалостное лезвие. Лезвие, заточенное на единственную нить. Нить Судьбы Варсиэра, окружавшего Ивицера. К сожалению, нить судьбы самого Ивицера — в руках Инфуцора, и не мне тягаться с ним в абстрактных материях. Но вот нить судьбы Варсиэра держал уже Ивицер — ничто не помешало мне обрезать её и сжечь. Одного касания луча, перенаправленного через мои руки, хватило, чтобы Варсиэр просто исчез. Ивицер осознал происходящее и исчез тоже — увы, лишь переместился. Целью его, разумеется, была другая часть Варсиэра, что росла, поглощая Солнце.
Теперь, оставшись одна, я могла заняться настоящим делом. Время было рассчитано идеально: в тот же миг, как исчез Ивицер, Солнечную систему перечеркнула белая линия, от которой разошлись трещины. Впрочем, «мигом» это было лишь для людей. Для меня, сосредоточившей всю мощь аспекта на собственном ускорении, это были годы. Годы медленного движения Лорда Инглиша, разрывающего на своём пути саму ткань существования. Годы, которые ушли у меня на расчёт вмешательства — и всего лишь секунда на небольшой толчок.
После коррекции траектории я несколько уменьшила ускорение, получив свободный ресурс аспекта, который использовала, чтобы разделиться на несколько миллионов временных копий — максимум, который я могла координировать. Я использовала эти копии, чтобы наложить на пути движения Инглиша временные временные печати, которые замедлят распад реальности в этом мире и дадут время Хогвартсу и Кристо на возвращение на Землю. И как только это произойдёт, я собиралась поменять Землю с параллельной, а реальность этой оказалась бы разрушена, поскольку никакой аспект не может сдерживать Единую Силу бесконечно. И только тогда Алиса Орлова сможет войти в Хогвартс и превратить конгломерат его миров в ковчег, что уцелеет в грядущей буре.
44 Луна: встреть свою смерть и... умри?
Её зовут Луна Лавгуд, и она в состоянии полного смятения. Кросс, гротескная пятиметровая фигура, возвышающаяся над горящей техникой массой искорёженной плоти, топорщащейся щупальцами и когтями, отнюдь не неуловимо, а очень даже явно похожий на Варсиэра, смотрит на неё, и взгляд этот далёк от мирного. Сверхгидра, вырастив огромные глаза, смотрит на неё ещё жутче. И высший охотник, бросив прежнюю цель, прыгает с крепости Мунго вниз, к ней. И она видит в их душах желание объятий, но совсем не добрых. Они желают поглотить её, поглотить и растворить в себе, тянут к ней свои пальцы, щупальца, отростки и пасти — безумно много пастей!
Луна ничего не может с этим сделать. Они — самые неудобные из её противников. Их реальность, их не-реальность, совокупная масса поглощённых душ, жизненной, ментальной, магической и каких только ни придумаешь, кроме, разве что, божественной, силы такова, что попытка иномагического воздействия подобна попытке сдвинуть гору рукой. И каким бы искусным сдвигателем глыб рукой ни был бы атлет, каким бы сильным он ни являлся, чтобы сдвинуть гору, будучи лишь человеком, требуется чудо. Пламя Чуда, Фаэр, у Луны, безусловно, было, но совмещать его с Ветром Тайны, Ноэли, она не умела совершенно. И была полностью бессильна как-то повлиять на эти существа.
А вот одно из них, а именно, Кросс, уже поглощало иномагов и сумело тенью своей силы придавить всё инореальное, не позволить Луне просто взять и ускользнуть. Она осталась один на один с чудовищами, которых случайно создала, один на один, ибо волшебники вокруг были слишком растеряны или охвачены паникой, чтобы как-то помочь. Один на один? Нет, не совсем.
Он выпрыгнул из не-состояния идеального наблюдения ровно в тот момент, чтобы подхватить Луну и вырвать её из пасти сверхгидры, могучим рывком добравшейся до неё первой. Не-Мерсер, не-Лавгуд, он осознал свою новую цель. Он осознал своего врага. Его магические и иномагические силы оказались сонаправлены с его жизненной сутью, а тысячи искалеченных душ внутри него взывали о возмездии и желали свободы. И в этот самый миг Мерсер (для удобства я буду называть его так) оказался достаточно иным и не-иным, достаточно волшебным и не-волшебным, чтобы в едином инсайте-озарении перешагнуть через предел. Вероятно, невозможно далёкий от места этого события администратор Вася в момент мог бы поздравить его с первым Пределом, если был бы настолько сумасшедшим, чтобы попытаться увидеть, есть ли у этого существа Пределы.
Наверное, мне стоило бы назвать Мерсера героем. Он уже не был «человеком», но и «обществом» называть тот взаимопроникающий комок душ было бы некорректно. Тем не менее, его прорыв, его поступок и его возвышение было самым что ни на есть героическим. Да, он не мог достичь вершины, но даже того уровня осознания, которого он достиг и которого не мог сколько-нибудь долго выдержать, было более чем достаточно.
Он, всеми порывами всех душ, сознательно шагнул за Предел, за границу, которая отделяет таковое от нетакового. Из-за той грани уже не возвращаются или не-возвращаются. Возвращаться Мерсер не собирался. Он собирался использовать своё состояние максимально эффективно. В конце концов, немалая его часть была учёными и военными, и практический подход был ему совсем не чужд. Если бы я давала ему титул, то назвала бы Рыцарем Оружия. А ещё... Нет, это вам знать пока что рано. Есть ещё одна мелочь, которую вам предстоит понять намного позже.
Не-свет окутал Мерсера, и сила этого не-света была такова, что потянувшиеся следом за ним щупальца просто испарились. Мерсер прекратил прыжок. Он замер в воздухе. И обернулся. Он обернулся тысячами лиц, тысячами душ, тысячами тел, одновременно находящимися в одном месте. Но сверхразвитые не зря назывались таковыми. Они адаптировались и поглощали, как свой старший брат, Варсиэр. И у них была цель. Цель, которую бережно держал тысячами рук Алекс Мерсер. Или Ксенофилиус Лавгуд? Сложно сказать, как именно выстраивалась иерархия внутри. Но цель была снаружи, и сверхразвитые жаждали её.
Мерсер видел. Он знал, что скрепляет и объединяет разум сверхразвитых, он видел единую нить, на которой висели бусины их душ. Находясь за гранью, он мало того, что мог соединять Фаэр и Ноэли, но ещё и обладал тысячами рук. Тысячами рук и знанием слабых мест горы, которую не сдвинуть в одиночку. Он толкнул. Или, вернее сказать, взмахнул органическим клинком, вместе с тем бывшим клинком духовным. И разрезал метафорическую нить, будто настоящую. Гидра распалась.
Высший охотник прыгнул на него сзади. Ударил Мерсера десятком рук-молотов, способных пробить, возможно, и радужный барьер. Но десятки голых человеческих ладоней встретили молоты — и остановили. Высший охотник зарычал, усиливая напор. Мерсер улыбнулся тысячей лиц, и тысяча ртов подула. Ветер Перемен вырвался на свободу одним порывом — и плоть высшего охотника серым прахом воспарила в небо над Лондоном. Плоть исчезла, а вместе с ней растворился и якорь.
Мириады разноцветных огоньков, не подчиняясь вольному ветру, а двигаясь по каким-то своим, иным законам, медленно парили всюду. Мириады человеческих душ, наконец, свободных, свободных и нехотя, неспешно уходящих на перерождение. Их мягкий, предвечный свет напоминал сияние Велиры, а их величественный и таинственный полёт словно шептал о гармонии всего сущего, о переплетённых циклах рождения и смерти, разрушения и сотворения. Мириады душ, освобождённых из высшего охотника и сверхгидры молча и, вместе с тем, громко благодарили Мерсера за свободу.
А потом, раздражённо отмахиваясь от больно жалящих огоньков, сквозь море света прорвался сверхразвитый Роберт Кросс. И когда духовный клинок Мерсера взмахнул, чтобы оборвать нить его единства, Кросс встретил его своим клинком. Потому что не только герои могут испытывать инсайт. Потому что во вселенной есть не только свет, но и тьма. Потому что в ней пока ещё властвует Принцип Равновесия — по крайней мере, в таких сферах, как эта.
И словно два «оригинала» в ином мире, из которого Ивицер и взял идею «Чёрного Света», Алекс Мерсер и Роберт Кросс схватились в лондонском небе, озарённые освобождёнными душами, и один из них сжимал за спиной не-дочь, а другой, следуя вложенной Ивицером жажде, стремился до неё добраться. Одного из них можно было назвать героем, а другого — злодеем, но ирония была в том, что и герой, и злодей были совершенно безумны. Следуя принципу обстоятельственной одновременности, не-Мерсер должен был победить не-Кросса. Это должно было сработать. Но как совершится эта победа? И не будет ли она, точно и в другом каноне, началом чего-то неизмеримо худшего?
Могла бы. Если бы Алекс Мерсер поглотил — а он был способен! — Роберта Кросса, то свет смешался бы с тьмой и стал сумраком. Не думаю, что Луна Лавгуд это бы пережила. Но мириады душ парили вокруг, и их вечный свет, их подлинная свобода — они дали Мерсеру понимание, что нужно делать, и вдохновение, как это осуществить. Они — и пони.
Мерсер обнял Кросса тысячами рук, игнорируя наносимые ему раны. И когда Кросс потянулся поглотить его, когда он уже не мог разжать объятья — Мерсер сделал шаг. Ещё один шаг за пределы человечности, ещё один шаг в иное. Шаг на путь, с которого не возвращаются. Шаг за пределы привычной и непривычной реальности. Он шагнул и забрал Кросса с собой.
Последним усилием Мерсер вытолкнул Луну обратно в реальность — и отделил частицу себя. Не физическую часть — это было уже невозможно, тела сплелись слишком тесно. Духовную часть. Душу, если быть точнее. И бой этот закончился тем, что Алиса Орлова нашла висящую в море медленно тускнеющих, уходящих дальше душ Луну Лавгуд, сжимающую в руках бледно-жёлтый огонёк души своего отца.
— Торвальдс всемогущий! — воскликнула Алиса, оглядевшись. — У вас, Лун, это общее — превращать всё вокруг себя в... — не сразу нашлась она, — адский треш?
Луна промолчала, баюкая в руках огонёк.
— Очень хорошо, — вздохнула Алиса — и в этот момент её тон был удивительно похож на интонации профессора Райса. — Может быть, уже капчалогируешь её? Если хочешь, я сделаю так, что оттуда не то что Ивицер — Хранящая не заберёт.
— Сделай, — подняла на неё взгляд Луна.
Алиса на секунду прикрыла глаза.
— Сделала.
Луна вновь встретилась с ней взглядом — и медленно кивнула. Огонёк в её руках исчез.
— Можешь не благодарить за расширение капчалога, более удобный метод доступа, бла-бла-бла, — вздохнула Алиса.
— Спасибо, — тепло улыбнулась ей Луна. Алиса вновь вздохнула. Про себя. Мало того, что Луны невыносимы и превращают всё вокруг в Светлейший знает что, так ещё и на них совершенно невозможно злиться. Потрясающая искренность и непосредственность. К Тёмной Луне можно было испытывать отвращение, но злость — нельзя. Нельзя злиться на луну за то, что она светит с неба, нельзя злиться на Луну за то, что она делает безумные вещи. Хотя выпороть обеих паршивок было бы полезно. Но одну найдётся кому защитить, а другая ещё и посмеётся над воспитательным действом. Мда.
