Однако среди Первых и тех, кто подражал им, не заходя слишком далеко, нашлись существа, слишком гордые, слишком одинокие, чтобы признать подчинение и адаптацию. Рано или поздно они нащупали способ не меняться и подстраиваться, а подстраивать и изменять. Однако власть над Пустотой, могущество определять её облик и содержание, упорядочивать хаос и хаотизировать порядок — она различалась в разных формах. Властители Пустоты подбирали некую особую, совершенную форму, дающую наибольшие способности, и замирали в ней, подобные идеальным кристаллам, воплощающим совершенство. Замирали, впрочем, ненадолго: личное совершенство всегда можно улучшить, и те, кого прозвали Вторыми, находились в постоянном поиске всё большей и большей чистоты, вместе с тем теряя свободу перевоплощения с каждой переменой. В отличие от Первых, обыкновенно это были индивидуумы, яркие индивидуальные, самодостаточные личности, углубляющиеся в самопознание и самонастройку, тогда как коллективные разумы Первых постигали Пустоту не в себе, а во внешней среде.
Первые сталкивались со Вторыми, боролись... но нечасто. В конце концов, Пустота не имела границ, им нечего было делить, а знания, навыки друг друга, по большей части, бесполезны. Первые боролись с Первыми, вырывая из чужой эссенции новые способы адаптации. Вторые нападали на Вторых, чтобы разобрать противника на части, познать детали строения его формы и применить к своей. Однако даже эти столкновения между двумя "видами" разумных Пустоты оставались безумной редкостью. Ни Первые, ни Вторые никогда не образовывали социум, им не требовалось общение, они были самодостаточны, иногда кооперируясь против самых страшных угроз — не более того.
Были и иные обитатели Пустоты. В конце концов, всегда же есть иные или иные, не так ли? Были те, кто не желал терять ни могущество чистой формы, ни изменчивость чистой эссенции. Несмотря на то, что совмещение чистот не было чем-то неординарным, дальнейшее развитие — всё-таки несовместимо. Если обладатель чистоты эссенции желал менять свой облик в действительно любых пределах, в одно мгновенье становясь псионическим импульсом, в следующее — искривлением пространства, а в третье — камнем, то он должен был смириться, что от чистоты формы придётся отказаться. Если же обладатель чистоты формы желал ещё большего могущества, умения смирять любые пустотные бури, формировать любую желаемую метафизику, нивелировать любые искажения или проецировать воображение на Пустоту, подчиняя её мимолётному хотению, то он должен был уйти дальше просто "чистоты", оставить всякую адаптацию и переменчивость тела, обратив себя в тонко настроенный эффектор. Без подлинной изменчивости и подлинной власти Третьи (именно так переводится слово "Зел-Нага") вынуждены были кооперироваться, помогать друг другу, привязываться... и с болью терять друг друга в бесчисленных бедах Пустоты.
(И вновь Энтони вспомнил о той части "картинной галереи", что поразила, запоминалась особенно — части Трелони. Зел-Нага, Третьи, были так похожи на иномагов, только вместо иного внутри боролись с Пустотой снаружи. Он понимал их. Сочувствовал. История чуждого рода неожиданно окрасилась чем-то личным.)
Конечно, обходной путь существовал, и нашёл его тот, которого назвали Великим Третьим. Единственный, кому Зел-Нага в принципе присваивали титул "великого", "возвышающегося над прочими, как Зел-Нага возвышается над обычным обитателем Пустоты", он выделялся не силой, но острым разумом. Собственно, это и было тем, что Зел-Нага подразумевали под "возвышается": что они, что Первые, что Вторые отличались именно разумом, и уровень возвышения что Первых, что Вторых среди себе подобных также значимо коррелировал с разумностью. Самые могучие из Вторых, самые адаптивные из Первых (сверх?)разумом подобны были вулкану, а все Зел-Нага вместе — искорке костра.
Прозрение Великого Третьего сравняло его, пусть не по состоянию, но по вкладу, по последствиям, со сверхразумными Первыми, Вторыми. Оно было подобно изобретению низшими видами внутри вселенных первого инструмента. Великий понял, что он не обязан менять и меняться сам, но более того, он нашёл способ, как переложить эти функции не на другого Зел-Нага, нет, — на нечто неразумное, нечто отдельное, не часть Пустоты, но в то же время и не кого-то, выживающего в ней.
(Энтони с трудом ухватывал, насколько это было таким большим прорывом. Но он понимал, почему. До Великого Третьего противопоставление выживших и Пустоты было чем-то фундаментальным, не было никакой части окружающей среды, которая не была бы враждебна, пусть потенциально. Были зоны, контролируемые Вторыми и самими Зел-Нага, но это требовало непрерывных усилий, в каком-то смысле, делало эти зоны частью контролёров, вписывалось в диаду.)
Великий Третий был творцом, и начальным его творением стали кайдариновые кристаллы. Как уже было сказано, Зел-Нага не могли шагнуть дальше по пути чистоты формы, не отказавшись от чистоты эссенции. Но они могли отделить от себя часть и настроить её отдельно. Отдельно от искажений, вносимых чистотой своей эссенции, отдельно от собственного разума. Да, эти части не смогут, как Вторые, формировать Пустоту сами, в них не будет ни грана разума, но ведь разум есть у Зел-Нага, а внешние помехи... помехи можно и отфильтровать, например, с помощью других, вспомогательных кристаллов. И, в конце концов, кайдариновые кристаллы смогут создавать другие кристаллы, более "чистые", более могущественные, а те, в свою очередь...
Великий Третий был гением. Он прозрел не одну концепцию, а огромное множество. Под его руководством в течение жалких тысяч лет (так интерпретировал это время Энтони) Зел-Нага постигли и парную возможность. Да, они не могли дать чистоту эссенции кайдариновому кристаллу, но вот устройство, созданное из множеств кайдариновых кристаллов, — оно могло меняться, меняя относительное положение частей, псионное наполнение каждой из них, связи между ними... Эссенция отдельного кристалла была "мертва", но эссенция их совмещения — уже нет. И если сложность и специфика связей между кристаллами и подчинёнными или генерируемыми ими вещами достигала определённого предела, система оживала.
Отныне Зел-Нага встречали опасности Пустоты не одни. Они жили в псевдоживых "пустотных кораблях", которые легко меняли форму, достигнув, как целое, чистоты эссенции, и некоторые из этих кораблей даже обретали разум, входили в ряды самих Зел-Нага! Хищных теней и могучих гигантов отныне встречали не обитатели кораблей, а конструкты, способные самостоятельно принимать решения, атаковать как на псионном, так и на физическом уровнях, сами подстраиваться к новым угрозам, пусть в неких рамках. Зел-Нага лично имели дело с самыми серьёзными угрозами, и то не напрямую, а создавая специализированный конструкт-контрмеру.
Рассвет, утро Зел-Нага завершилось, когда их творениями заинтересовались Вторые, а затем и Первые. Первые желали поглотить как Зел-Нага, так и их устройства, а Вторые — изучить, разобрать на мельчайшие частицы, взломать каждую программу, подчинить каждый разум. Множество сюрреалистичных битв прошло в Пустоте, и не всегда Зел-Нага удавалось отогнать противников без потерь. А уж когда на них обратил внимание сверхразум-Второй, казалось, что род Третьих обречён. Зел-Нага спаслись тогда чудом. Великий Третий пожертвовал собой, обратил своё тело и разум в устройство, которое непостижимым образом разорвало сверхразумного на конкурирующие части, которые быстро потеряли к Зел-Нага интерес.
К счастью, у Великого Третьего был Ученик. Позже ему предлагали статус Великого, но Ученик был достаточно скромен, твёрдо стоял на том, что лишь продолжает дело учителя. Ученик, в отличие от изобретателя-учителя, вникал и в иные проблемы. Он задался вопросом, зачем же Зел-Нага вообще странствуют по Пустоте, зачем оповещают о своём присутствии всех Первых, всех Вторых в округе? А странствуют Зел-Нага, чтобы найти новорождённых разумных, согласных встать именно на их путь, путь Третьих. От опасностей Пустоты регулярно погибает тот или иной Зел-Нага, и если не искать новичков, то род Третьих прекратится. Тогда, рассуждал Ученик, почему бы нам самим не создавать себе преемников?
К сожалению, прямое сотворение будет вредно: уже пробовали при Великом — такие разумные будут слишком похожи на своих "родителей", и общий разум рода Зел-Нага закостенеет, перестанет развиваться. Но что, если получать новых Зел-Нага не друг от друга, но и не из Пустоты? Ученика спросили: а откуда же тогда? Ведь есть только мы — и Пустота. Ученик указал на корабли Зел-Нага и на то, что внутри них: является ли оно самими Зел-Нага? Нет. Тогда, быть может, Пустотой? И тоже нет. Мы, говорил Ученик, уже создали нечто третье. Так почему бы нам не создать особенную среду, особенное место, полностью отдельное от Пустоты, место, лишённое её опасностей, где могли бы появляться кандидаты в Зел-Нага?
С этого момента начались исследования в области пространства-времени. Зел-Нага под руководством Ученика создавали пузыри реальности, выдутые как бы "вовне" Пустоты. Если такой пузырь замкнуть, то никакой Второй, никакой Первый, даже никакой Зел-Нага не сможет получить в него доступ! Получится новая... вселенная? Как Пустота, но иная. Меньше, стабильней, с таким порядком, такими составляющими, с какими захотят её творцы. Можно оставить и "дырочку" внутрь такого пузыря, можно создать пузырь, вложенный в пузырь, а можно, можно, можно...
Такое обилие возможностей вызвало расслоение Зел-Нага. Многие ушли в полностью замкнутые пузыри, бежали от опасностей Пустоты. Кто-то спрятался в пузыри с узким выходом, посвятив свою жизнь маскировке. Многие остались с Учеником, и были это Зел-Нага, чьи базовые ценности — развитие и творчество, а не банальное выживание. Как сказал сам Ученик, род Третьих тогда прошёл сквозь фильтр, и вся шелуха, вся слабость осталась позади. Самые упорные, самые умные, самые верные — вот кто продолжил работу.
Спустя множество прототипов, были созданы первые многоразовые Врата, способные настраиваться на конкретный пузырь-вселенную или на множество них, чтобы открывать двусторонние проходы. Следом создан был и Храм Первотворения, тогда ещё небольшой, меньше кораблей Зел-Нага. Именно в те далёкие эпохи берёт своё начало Бесконечный Цикл. Тогда ещё не было идеи разделения на два вида, каждый из которых обладает своей чистотой. Сами вселенные были чрезвычайно просты, и лишь в один из сотни раз удавалось создать просто жизнь, не говоря уже о разуме. Ах, как редко хотя бы один представитель этого разума и подходил, и был согласен присоединиться к Третьим! Но начало было положено именно тогда.
Дальнейшая история размывалась. Зел-Нага всё реже и реже вели свою хронику, означая лишь знаменательные события. Были нападения на Храм, после которого защиту усилили настолько, что даже несколько сверхразумных Вторых вынуждены были отступить, а сам Храм научились использовать в качестве оружия. Было короткое упоминание о создании первой изначальной эссенции и пометка, что это тайна, которой не место даже в хрониках*. Были целые эры поиска наиболее плодотворных физик и наборов начальных условий. Была глупая смерть Ученика внутри одной из вселенных от рук местных разумных, после чего Зел-Нага стали намного осторожнее, а развитие Храма существенно замедлилось. И, наконец, была отметка о том, что Цикл, по мнению Совета Старейших, достиг совершенной эффективности и более не нуждается в улучшении. Отныне род Зел-Нага в безопасности, отныне каждый может посвящать время вне Цикла личным интересам...
Последняя, крайняя метка буквально выжжена в летописи ненавистью и болью. Это была метка Амуна. Запись о том, что Цикл был величайшей ошибкой, приведшей ко многим смертям и страданиям, о том, что Зел-Нага утратили свою гибкость — и речь не о чистоте эссенции. Их разумы закостенели и деградировали, никто более не понимает устройства Храма и первоначальных задумок Великого и Ученика, никто даже не желает их понять! Зел-Нага, какими они были изначально, квинтэссенция развития и познания — сгинули, исчезли. Цикл стал единственной их ценностью, и он, Амун, разорвёт Цикл, какую бы цену ни пришлось за это заплатить.
> Пролетим вверх, пройдём сквозь каменные стены, потоки пустотной энергии и остановимся на пока ещё стабильной, слитной группе фрагментов Храма, на двух фигурках, лилипутах на фоне процессов, охватывающих Храм.
— Это сделала команда Энтони? — уверенно "спрашивает" Элла, пролетая вместе с Мойлином около выщербленных, разбитых камней. — Но зачем?
Они летят совсем не так, как прежде. Никакой волшебной палочки. Не используется и инфомагия, хотя сейчас Элла, пожалуй, сообразила бы полёт, Мойлин — тоже. Вместо этого она меняет стенки пузыря вокруг неё, управляет их взаимодействием с внешней реальностью. Ученица Гефеста и Маат, она ещё не до конца разобралась с тем, как работает фильтр Хранящей, но немало функций, включая управляющие, прибрала к рукам. Пузырь уже не является, собственно, пузырём — Элла сформировала плоский пол и наложила поверх предельно ослабленные чары приклеивания, имитируя трение.
— Я полагаю, эти создания всё объяснят, — тонко улыбается Мойлин, указывая на три чрезвычайно недружелюбных конструкта Зел-Нага.
— Хм? — Элла ведёт пузырь навстречу конструктам. Зелёные лучи без толку разбиваются о его стенки.
Конструкты мгновенно сообразили, что произошло. Один бросает кусок себя с немалым ускорением, другие подбирают телекинезом останки разбитых конструктов, обрушивают целый дождь прочного камня. Элла и Мойлин вытягивают руки-эффекторы вперёд. Каждый осколок, каждый камень капчалогируется на подлёте.
— У этих существ прочная, но устойчивая эссенция, — отмечает Элла, уворачиваясь от взмаха гигантской руки. Законы инерции не распространяются на внутреннее пространство пузыря: это отдельное пространство, смещающееся относительно внешнего, предметы внутри не приобретают ускорение при таких смещениях. — Удержишь одного на месте?
— Вот так? — ухмыляется Мойлин, выпустив сложное инфозаклятье, которое, между прочим, совсем недавно было вне его уровня, и я говорю не об усилении-коррекции псайкерской силой, сделавшей эти чары "немного демоном". Конструкт, впрочем, буквально стряхивает с себя магию, передёрнувшись всем телом. — Не смогу. Никогда не видел, чтобы физика менялась чистой псионикой, без варпа.
— Специфика Пустоты или нет? — нисколько не разочарованная, Элла бросает пузырь вперёд, поворачивает вокруг не самого поворотливого конструкта, уклоняясь от ударов, удерживаясь всего в метре от каменного тела. — Защити от остальных!
С десяток камней и ещё десяток лучей направлены так, чтобы поймать пузырь в любом случае, причём лучи были фиолетовыми, а камни светились тем же цветом. Мойлин не стал проверять, что же новый свет сделает со стенкой пузыря и что будет, если капчалогировать светящиеся камни. Вместо этого он зачерпывает больше "силы" (или, вернее сказать, расширяет через кристалл душ контакт с варпом?), вливает её без остатка в целую плеяду щитов, которые сворачивает в сферы и бросает навстречу камням и лучам — тем, что окажутся на пути пузыря (о пути Элла оповещает мысленно). Своеобразные снаряды псевдоварповой энергии в оболочке инфомагии сбивают камни, а вот лучи конструктов прошибают оболочки насквозь, чтобы разрядить в себя и разрядиться самим о внутреннее содержимое.
