Symphony Impossible to Play: Space
...и движется дальше. Гаснут все мелодии, кроме одной — той, что играет Джулия, Энтони и Ханна. Джулия переключается на бас-гитару, Ханна — гитару акустическую, а Энтони — электрическую. Вот к ритмическому рисунку присоединяется, а затем и берёт его под контроль Грэм. Филигранными касаниями паутинки вступает в симфонию Элизабет, точно расцвечивая музыкальную ткань.
Хриплый голос врывается в акт Песни, и то голос самой Пустоты, обрамлённый десятками призвуков, столь характерных для пси-голосов протоссов или Зел-Нага. Это песня Морулиса — песня невыразимая, неясная, нечёткая, расходящаяся и сходящаяся гармонично, но всё же хаотично. И такова эта песня, что все видят, как рождаются из Пустоты миры, как дрожат неведомые измерения, как бессмысленно пульсирует вещество, как тает истина и рождается ложь, как...
...как из безначальной загадки, как из предвечного хаоса, из отсутствия, из равенства направлений, из флуктуаций, не способных, на первый взгляд, пробиться сквозь потенциальные барьеры, — рождается нечто. Безразличная подвижная пассивность Пустоты неожиданно плавно, естественно переплетается с Сердцем. И вещи обретают свою собственную сущность, свою душу... своё имя? Всё ещё нет границ, нет Разума, но они и не нужны. В конце концов, все границы — лишь условность, как и имена, как представление о случайности и закономерности.
Гитары уступают своё место скрипкам, альтам, виолончелям и контрабасам. Четверо играли их партии: скрипки — Кристо, виолончели — Гарри, контрабаса — Гермиона; что же касается альта, то его берёт на себя Элиза. Её свободная рука уверенно бегает по нитям неведомого, невидимого инструмента, вплетаясь, дополняя, добавляя, завершая.
Мелодия льётся причудливыми струями. Чистота метаскрипок переплетается с грубым гласом Пустоты, с плотностью, плотскостью материи. Осмысленность — бессмыслие. Взгляд — пребывание. Мыслящее — вещное. Идея — вещество. Два противоположных аспекта, два работающих будто бы на противоположное инструмента, соединённые ритмическим рисунком бас-гитары и ударных, описывают, кажется, весь мир. От чистых идей, парящих в недостижимом смертным, да и бессмертным не-пространстве, до Пустоты, какой она была до вмешательства Велисо: Небом и Твердью, друг от друга нераздельными, потому что некому, нечего делить; всеми формами и ликами, какие только можно из "камня" тверди высечь.
Метаскрипки плавно замолкают, в отличие от голоса Морулиса (и неведомых не то инструментов, не то волшебств, которыми он его модифицирует). Лишь одна метаскрипка... нет, не метаскрипка! Лишь одна Элиза продолжает свою мелодию — Тенью к Пустоте. Одной рукой она по-прежнему направляет симфонию с помощью Палочки, но вот другая рука... Она размывается от скорости, а место вокруг неё — от образов и видов. Вот пальцы пробегают по клавишам, вот ведут смычком, вот перебирают струны, вот звенят паутинкой, кружат многоцветье эха, а вот крутят какие-то переключатели, перезванивают колокольчиками...
Всё сразу — сразу и одновременно! Бесконечность: неисчерпаемость форм, видов, индивидов, индивидуальностей, образов, образований, веществ, материй, миров, возможностей, потенциалов — вариация, то быстрая, то медленная, то простая, то поразительно сложная, перетекающая из жанра в жанр, из вселенной во вселенную, между мультивселенными, между реальностями и метареальностями, свободно переходя из Бездны в ординарный мир и обратно. Это Пустота, ширящаяся в Тень; Тень, разнообразящая Пустоту.
Морулис затихает, отступает... в тень. Гитары занимают его место. Вторя переливам Тени, Сердце затрагивает суть. Тень умножается на Сердце, Тень раскрывает Сердце, а Сердце сужает Тень. Так рождается душа. И множество, и единство, и целое, но части, свойства, да с границей, сущность — формы вместе с тем.
Унигитары сменяются метаскрипками, сущность — множеством идей. Два не-пространства, две бесконечности, одна полная смысла и глубины, другая — вариаций и возможностей, соседствуют друг с другом, где-то в промежутке порождая реальность. Реальность — то, что может меняться, собою оставаясь. Реальность — это компромисс. Между абстрактностью и детальностью, константностью и изменчивостью, полной порождённостью и совершенной независимостью, бесконечной продлённостью и неизмеримой точкой, абсолютной симметрией и подлинным хаосом, односторонним действием — и слиянием системы в неделимое одно. Между Светом и Тенью (Пустотой и Сердцем) — реальность где-то там.
Элиза расслабляет теперь уже точно свободную руку. Метаскрипкам на помощь приходят унигитары, вместе плетущие прекраснейший узор. Это возвышенная мелодия о том, что наверху — о том, как души связаны с идеями, об информации, о познании, об Абсолюте, о пересечении и соединении всех не-пространств, о моделях и метамоделях, о мультидушах и метадушах — даже о том, что Хранящая старательно вычёркивала из познаваемого, когда Эллу сотворила, чтобы более никто не повторил тот путь. Но этот путь никогда не был единственным.
Наконец, к высокопарной, хрустальной мелодии высших сфер и идеалов присоединяется грубая неопределённость первоматериальных форм и калейдоскоп проявлений-состояний, оттенённые ритмом рассыпающегося Времени, что перерождается в ему обратный мастер-аспект. Высшее и низшее, духовное и вещное соединяются в едином, развёрнутом, многомерном, бесконечномерном целом, очерчивающем Пространство Песни.
The Battle of Future: Medusa
Всё завершалось. Это место — последний рубеж, её последний шанс. И человек напротив — очередное препятствие между ней и этим шансом. Она видит его имя. Геллерт Гриндельвальд. Она видит его разум, спрятанный за прочным панцирем. Она желает сломать его и наизнанку вывернуть.
Это началось метаэры назад. Тогда, когда её мать, Королева Совершенства и Порядка, сущая меж Древами, вошла в силу после запланированного перерождения. Будучи Королевой, она видела будущее и метабудущее, и природа её была такова, что зрела дальше большинства лучерождённых. Оставшееся меньшинство было слишком слабо или глупо, чтобы воспринимать метавремя как целостное нечто.
Мать видела сложившийся порядок. Мать видела большой причинный цикл. Мать видела бесконечную, непредсказуемую угрозу от существа по имени Инфуцор, от Силы, которой он повелевает. И она знала, что породило, в конечном итоге, эту Силу. Нечто, одновременно схожее и полностью ей противоположное. Песнь. Так это зовут наивные игроки. Песнь есть опасная возможность. Песнь есть связь, есть призыв, есть исток великого хаоса — посему должна быть уничтожена. Даже если ценой будет погибель Леса. В конце концов, никакой порядок не был вечен, и Лес — не исключение. Но Песнь... Песнь на вечность претендовать имела право. И чтобы сохранить метапорядок, мать начала работать.
Королева Совершенства, она создала чужими руками совершенное оружие. Манипулировать другими лучерождёнными всегда было для неё элементарно. Мать создала Моргану. Моргана же создала Морриган и Модрон. Одна будет новым источником порядка, если-когда Лес падёт. Другая — разрушителем. Первая попытка матери провалилась — Морриган проиграла, вынуждена была отступить, так и не разрушив то, что привело к открытию листа и прибытию Инфуцора. Тогда мать, ещё до самого открытия, начала дальнейшую подготовку. Она плела причудливый узор причин и следствий, скрытый от взгляда всех великих игроков, включая Инфуцора и Хранящую Время, — узор, чтобы сделать Криса могущественней, чтобы соединить его и Морриган силы в этом сеансе.
Медузой прозванная была частью этого узора — самой осведомлённой частью. Мать родила её от всего лишь Лорда — не Принца и не Короля. Она выбрала очень особенного Лорда — такого, который даст ей, клинку, идеальную заточку как по праву рождения-наследования, так и — воспитанием. Мать выбрала воина и убийцу — уникума среди лучерождённых. Медуза с детства училась воевать. Благодаря матери получила она свой проклятый взгляд. Она победила отца и уничтожила, как и задумывалось до рождения.
А затем, чтобы доказать, что достойна стать частью Дикой Охоты, всерьёз сразилась с матерью. Использовала её луч против неё самой, вобрав частицу его силы. Убила, разумеется. Морриган с радостью приняла её, и вместе убивали они богов и лучерождённых. Не поколебали мировой порядок, порождающий цикл, как и видела мать, но прозванная Медузой набралась опыта, сразилась с сильнейшими, выжила в страшнейших бойнях, чтобы применить всё это под конец. Она приняла судьбу совершенного инструмента, судьбу лезвия порядка, разящего источник хаоса.
И теперь, пока Морриган развлекается с убийством Хранящей (не так уж много чего решающим в перспективе), а Крис пробует прикончить Лиа, чтобы не дать Творению свершиться, она должна будет убить как можно больше защитников, а потом ударить в самое уязвимое место Песни. В ретранслятор. У неё были способы, множество разработанных Королевой Совершенства и Порядка способов, чтобы уничтожить любой, даже самый совершенный порядок. И поле автоупорядочивания лишь усилит эти способы, а не помешает.
Она кивает Гриндельвальду. Могущественный маг. Разрывом в ткани реальности он с лёгкостью выбросит её из сеанса, а это — поражение. Тогда ей останется лишь вмешаться в цикл с той стороны — или поговорить с матерью в далёком метапрошлом. Плохие исходы. Таких она училась избегать. Научилась избегать любых "исходов", вырываясь из цепочек, Свету видимых, цепочек, скрытых Пустотой. Оставлять за собой разрушения, выходящие за планы, за границы всех и вся. Совершенный инструмент разрушения любого малого порядка во имя порядка величайшего — такова она теперь.
Медуза разделяет себя на тысячи тысяч копий. Каждая из аватар — это орудие, а снаряды — накоплены в домене, и их хватит, чтобы парочку галактик с лица вселенной истребить. Не сейчас. Это один из вариантов, но сейчас она не будет вызывать огромных опасений. Не время сталкиваться с Элис, Алисой или Ивицером лицом к лицу. Сейчас она должна победить с наименьшими усилиями, не раскрывая подлинный потенциал. Для своего уровня Геллерт — талантливый противник, но не более того. Она выжала бы из тех же самых инструментов много больше.
Заградительный огонь. Она даже не окаменяет чары. Просто отзывает и перевызывает аватары, пользуясь преимуществом домена. Ни одно заклятье не касается её. Ускоряется, телепортируясь с помощью перепризыва. Волшебники сражаются смело и умело, но скорость их реакции, скорость их мысли слишком уж мала. Пользуясь разницей временных потоков домена и сеанса, она буквально управляет каждой аватарой индивидуально, часть управления делегируя специально тренированным субличностям. Конечно, до Триликой Морганы ей далеко, но, как говорится, чем больше туша, тем громче падает. Суть ведь не в масштабе — суть в точности, расчёте.
Она не может пробить щиты платформ в столь частом дроблении на аватары. Использовать весь арсенал пока что рано. Но сами платформы, со всей магией, натянутой поверх, всего лишь лёгкие материальные объекты. Толкает их под выстрелы других платформ, максимизируя ущерб — и вот уже от грозных двух тысяч остаются жалкие две сотни, окружённые совместным щитом, отстреливающиеся во все стороны от неё. И тогда Медуза объединяется обратно в одно тело.
Атаки? Отправляются в домен. Она не собирается тратить на них силы. Вместо этого смотрит на щит. Они действительно такие наивные, чтобы поверить, будто щиты чем-то особенные, что её способность на них не срабатывает вовсе? Специально не пробовала раньше. Взглядом обращает щит в камень, вновь разделяется, окружая каменную сферу, раздёргивает её по домену и врывается внутрь раньше, чем маги успевают сообразить, что происходит.
Гриндельвальд пытается повторить свой трюк. Она утягивает следом за аватарами остатки боевых платформ. Аватары исчезают там, за границею сеанса. Она же остаётся внутри — один на один с "великим волшебником", от чьей армии в лучшем случае остались окаменелости, заботливо размещённые в домене.
Он пытается сопротивляться. Ставит многослойный щит, чтобы она не окаменила сразу. Бросается чарами, соединёнными с алхимией и иномагией, которые отказываются в камень превращаться. Использует кости богов, наполненные Жизнью, Роком. Демонстрирует, что победил б её отца. Она была сильнее этого ещё до встречи с Морриган. Какое-то время играется с ним, конспектирует трюки этих новых чудотворцев, ограниченных да изобретательных. Затем изрыгает из домена перехваченные чары со всех сторон сразу, предварительно реальность и пространство зафиксировав. Расчёт оправдывается — щиты падают, зато под ними всё цело. Статую Геллерта помещает к таким же сосункам в домен, а кристосорбы... кристосорбы — пригодятся.
Symphony Impossible to Play: Sealer
Миг паузы — пространственный модуль/нота/инструмент капсулируется следом за телесным. Чуть понижается энергоплотность шара-сверхпотенциала. Палочка Элизы продолжает движение, и Элла вновь начинает следующую часть своим с Альбусом соло на игропиано. Она меняет звучание на более электронное, цепкое, шероховатое, местами глуше, быстрее гаснущее, пальцы её размываются от скорости, выплетая новый сложный мотив, в то время как Дамблдор подыгрывает на классическом рояле.
Глубокое звучание эха оплетает партию Дамблдора на фоне всё усложняющейся и усложняющейся игры Эллы. Тихий голос, почти шёпот Элизы присоединяется к симфонии, то появляясь, то исчезая. Это мелодия поиска. Это симфония, кажется, что-то достраивающая, что-то рассказывающая, и вслушиваться в неё было бы опасно любопытствующему смертному. Быстрая и медленная одновременно, она размывается по бесчисленным направлениям, затрагивает множество малых мелодий и мотивов, сделает их частью единого целого, разворачиваясь и разворачиваясь за границей разумения.
К игре Элизы присоединяются столь же энергичные метаскрипки, окончательно уравновешивая быструю и медленную части. Свет и Разум, Тень и Надежда — два аспекта тела Песни и два — её пространства. Они не гармонируют в полной мере, а скорее работают сообща, работают в уже пространстве, проводя в него тело. Это симфония отражений, но не упрощающих, а усложняющих, и здесь, должно быть, к месту был бы аспект Лжи; без него требовалось нечто, соединяющее работу всей четвёрки. Нечто, что не то чтобы направит, не то чтобы обеспечит успех — скорее обеспечит ему достижимость.
Марк Творцев отрывается от внимательного наблюдения за Записью и берёт в руки Резчик. Колебание. Ожидание. Взмахом палочки Элиза указывает ему начинать. Дыхание струится от Веры, даруя Марку решимость. Со стороны кажется, что он просто вцепился в эфес. По лбу Марка скатывается капля пота, первая из многих. Его талант иномага синергирует с предельным поиском, чтобы найти и взрезать саму душу. Вырезать маленький её кусочек, незначимую частицу — размер лакуны не очень-то усилит иномагию.
