Тебя зовут Маркус Творцев, и ты ждёшь, пока брат разберётся, что же такое произошло при входе в сеанс. Тебе лично произошедшее кажется по-настоящему символичным. Миллиарды душ — и огромный некрополь, планета-кладбище, место, где они найдут... последний приют? Если ты не изменишь это? Но хочешь ли ты менять? Почему ты вообще думаешь, что тебе будет дан этот выбор? Просто потому что это... было бы символично? Ты не знаешь и не уверен. Но ты чувствуешь, что покой этого места будет нарушен. Ты ли сделаешь это? Может быть, сам Ивицер?
— Понятно, — хмуро говорит брат, вставая с невысокого постамента у одного из бесчисленных памятников вокруг. — Есть хорошая и плохая новость.
— Можно с плохой? — тебе кажется, даже голоса, что твой, что брата, в этом месте звучат... иначе. Как-то диссонирующе, что ли? Будто бы нарушают покой, будто бы пробиваются сквозь покров тишины, становятся даже не тише, а глуше и не достают куда-нибудь далеко, поглощаемые вечерним некрополем, точно губкой. И сами слова, само ваше с братом присутствие лишнее, словно выталкивается отсюда. Вам здесь не место.
— Управление Варсиэром перехвачено, — мрачно констатирует Ив. — Это Обитатель, и его воля слишком... царственна, чтобы я мог вернуть всё назад. Он там, внизу, в самом центре, — топает брат для наглядности, и этот звук вновь кажется глухим, быстро тающим в окружающей тиши. — Хорошая новость: преобразование обратимо, Обитатель не умеет или не хочет тратить адаптационный потенциал до конца. Убьём Обитателя — освободим Варсиэра.
— А как мы его убьём? — возражаешь ты. — Если он контролирует Варсиэра, то...
— Ах да, — невесело усмехается Ив. — Тут ты, брат, прав. Если Обитатель решит закрыться, я не смогу к нему провести — но Игра так не работает. Он даст тебе право встретиться с ним, а я пройду рядом. Ещё одна хорошая новость — рядом со мной его власть над Варсиэром отсутствует... как и моя. Ловушки он может подготовить заранее, но раздавить нас стенами — уже нет. Я аннулирую любое изменение.
— Ты предлагаешь идти прямо к нему? — в этом «нему» что-то тебе чудится неправильное... ну конечно! — К ней?
— Это она? — поднимает брови Ивицер. — Занятно. Многие Обитатели Игры называются как боги, но я не настолько разбираюсь в богах, чтобы предсказать, что это за Обитатель такая. Как насчёт повторного прототипирования?
— Кем? — просто спрашиваешь ты. О втором прототипировании ты уже думал — и идей хороших не пришло.
— Ну это же кладбище, а спрайты любят всё мёртвое и обречённое! — восклицает брат — похоже, у него поднимается настроение. Интересно, почему? — Я только что понял: эта Обитатель не выпустила души, а сохранила! У нас широчайший выбор, брат. Кого тебе подобрать? Волшебника, неволшебника, иномага, неиномага, может быть, кого-то, похожего на Владу или на старого-доброго Стига — что скажешь?
— Нам нужен кто-то... — ты задумываешься. Кто? Как Стиг? Нет, не как Стиг! И не как Влада. Скорее тот, кто может помочь понять Обитателя, зачем она так сделала и кто, собственно, она? — Мудрый. Нам нужен кто-то знающий и мудрый.
— Хм, — задумывается Ивицер. — У меня есть два варианта на выбор — с обеих Земель, в которых я... развлёкся. Это варианты одного и того же человека, но некоторые отличия всё же есть... — ещё секунды задумчивости. — Пожалуй, вариант с последней Земли несколько интересней и гибче. Решено!
— Теперь нам надо его найти? — скорее себя спрашиваешь ты.
— Уж что-что, а искать ты, братец, умеешь, — ухмыляется Ив.
— Это будет... непросто, — ещё раз оглядываешься на бесчисленные таблички с именами мёртвых.
— Я в тебя верю, брат.
Ты мысленно засучиваешь рукава и приступаешь к делу. На сей раз цепочка выстраивается сложно, даже — тяжко. Ты идёшь вдоль имён, которые отвлекают, даже пробуешь идти с закрытыми глазами — до первого удара лбом о надгробие. Это место не хочет пускать тебя к своей цели, сопротивляется, путает, чья-то воля, ни злая, ни добрая, а скорее просто равновесная, сбивает тебя с толку, отталкивает от цели...
Вы молча блуждаете по курганам, по праху мёртвых и молодой зелени трав, по постаментам и склепам, меж гробниц и пирамид множество часов, изредка останавливаясь на перекус. В один прекрасный момент Иву надоедает уместное здесь молчание — хотя, казалось бы, у него терпение должно быть не под стать твоему! — и он прерывает поиск.
— Я вспоминаю здесь себя, — говорит Ив с какой-то светлой печалью. — Это место... навевает. Оно такое, каким должно быть, понимаешь? А мы обращали смерть. Выворачивали её наизнанку. Чем сильнее диссонанс, чем больше перепад смыслов, тем выше символическая разница — тем больше можно подчерпнуть в вывернутом наизнанку, искажённом, ином образе. А что может быть более диссонирующим и сильным, чем разница между смертью и жизнью? Обращая мёртвое в живое, в не-живое, но не-мёртвое, мы получали силу одновременно леденящую и холодную, как сама смерть — но вместе с тем стойкую и могучую, будто жизнь.
— А наоборот? — ухватываешься за тему ты. Слова, живые слова выдёргивают тебя из какого-то транса, словно вымывают что-то налипшее с души, размыкают объятия покоя.
— Жизнь — в смерть? — ухмыляется брат. — Иномагия убийства и жертвоприношений? Это скучно, грязно и опасно. Думаешь, до такого никто не догадался и до нас? Такая иномагия — путь в никуда. Это жаркая, яркая, как сама жизнь, сила — сила вырванного из груди врага сердца или сила матери, закрывающей собой ребёнка от смертельного удара. Но что она берёт от смерти? Безумие, разрушение, уничтожение, конец! Иномагия убийства и жертвы — это страшно, брат. Это оружие последнего шанса — никак не способ построить своё царство. Мертвенная сила некромагии вечна, как сама смерть, горячая сила вытекающей из горла крови — мгновенна и отставляет отпечаток. Используя эту силу, можно совершить действительно великие вещи — слышал, например, о крестражах?
— Нет, — качаешь ты головой. Крестражи. Тебя передёрнуло от символизма этого слова.
— Как-то одному иномагу убийства захотелось не умереть насовсем, — слова Ива звучат весело, но веселье это — жутковато. — Захотелось вернуться хоть с того света и туда больше не попадать. Уж не знаю, насколько он был безумен, но иномаг этот жил смертью. Был ей поглощён. Убивать — это стало его сутью, он провонял убийствами насквозь, должно быть, богом смерти себя воображал, глупец. И тогда в его голову ударила гениальная идея — а почему бы мне чуточку, совсем немного, понарошку не умереть? Он соединил свою душу с душой очередной жертвы магией подобия — и убил её. А когда жертва умерла и её душа отправилась в долгий путь, от его души откололся кусочек. Иномаг тот был безумцем, но не дураком — кусочек этот он немедленно поймал и запечатал в предмет. Ничего сложного в этом нет — душа таких людей вообще не желает покидать этот мир и всё равно уцепилась бы за что-то, он просто указал специально выбранный предмет. А затем передал его в руки доверенных людей. Через много-много лет, когда эта безумная машина для убийства встретилась со мной, я его нить жизни — чик, — жест пальцами, точно нитку ножницами отрезает. — А вот душенька притянулась к крестражу, тому самому предмету-с-душой, верный слуга вернул ему тело — и этот ненасытный попытался охотиться на меня! — Ивицер искренне смеётся. — О, я его душу поймал и крестраж нашёл — и такое недоучке показал, что... — осекается. — Но это неважно. Важно, что знание о крестражах он успел распространить. А ещё важно, какой отпечаток накладывает крестраж на душу и разум. Это тебе не простая тень убийства или даже благословение чужой жертвы — это, конечно, сделает тебя сильней как мага и иномага, но стоит ли того сила, полученная такой ценой — ценой чего-то неотъемлемого в душе, жертвой части человечности, части самой жизни, столь важной и светочу Нелуны?.. Вот поэтому, Марк, мы обращали смерть и получали из этого холодное, спокойное могущество, отпечаток посмертия на душе — но не отпечаток умирания, не отпечаток ухода! Поэтому Мерлина встретила не орда кровожадных безумцев, а слаженное войско не-мёртвых. Мы, повелители не-жизни и не-смерти, в каждом бою сводили свои потери к минимуму, добиваясь максимума... Мы, конечно, нарушали покой кладбищ, таких как это, но не клали жертв на алтари и не следовали за уходящими в дали посмертия. Понимаешь?
— Да, — после такого рассказала дымка покоя окончательно улетучилась, и вы с братом идёте бодро и энергично, будто пропарывая смертный покой острым лезвием.
— Забавно — мы идём по царству мёртвых и разговариваем, конечно же, о смерти, — вновь смеётся Ивицер. И ты понимаешь, что это не безумный смех — просто Ив... такой. И это вызывает у тебя вопрос:
— Некромаги становятся равнодушными, маги убийства — кровожадными, так?
— Это упрощение, — морщится брат. — Вариантов больше, но ты прав. Этан Райс в 3М-Хогвартсе учил этому на старших курсах — у всякой вещи есть оборотная сторона, у всякой возможности есть своя цена. Иномагия — это тайны и таинства, а поэтому, Марк, чтобы получить власть иномагическую, ты должен пожертвовать чем-то сокровенным и сакральным. Сам-то Этан пожертвовал своими порывами, собственной яркостью и творчеством — как и многие из нас, некромагов... Забавно, что никто не подозревал об истинной причине его долголетия — даже я не сразу это понял... но неважно, теперь всё оставшееся в разрушенном листе — уже неважно. Что ты хочешь узнать на самом деле, брат?
— Чем пожертвовал ты, когда стал служить Нелуне? — спрашиваешь прямо.
— А, вот ты о чём, — снова усмехается Ив. — Да, здесь ты меня подловил — жертва была. Обратная жертва — ради некромагии я жертвовал своей живостью и эмоциями — иначе, чем тот же Этан, но и жертва моя была несоизмеримо выше! Нелуна же... Этан обрёл непревзойдённое чувство меры — я лишился его, я лишился простой гармонии, обычного чувства прекрасного, но вернулись мои угасшие от некромантии эмоции. Раньше я творил по необходимости — теперь я жажду творчества! Я жажду смешения, жажду изменения, жажду познать каждую часть реальности — и смешать познанное в нечто новое... Нелуна оставила свою печать, усилив одни качества и ослабив другие. Я вырван из всякой культуры, Марк, я чужд всем — но на всех похож и всех могу понять. Моя душа обуяна жаждой большего, каждый миг я страдаю от невозможности выйти за границы этого тела и разума, стать чем-то высшим — такова цена сохранения человечности, хотя бы её части, чтобы адекватно действовать здесь, в мирах людей, чтобы общаться с тобой и договариваться с Хранящей, чтобы сделать то, что было суждено — и разорвать оковы под конец. Велика ли эта цена? Это малость, — улыбается Ивицер. — Нелуна милосердна: она даёт нам многое в обмен на капли естества, — он поворачивается к тебе. — Пока что ты должен остаться человеком. Но помни, Марк, после ты можешь ступить на мой путь и возвыситься, как я.
— Запомню, — ёжишься, но отвечаешь даже слишком уверенно для самого себя. Ты уверен, что такой путь не изберёшь в любом случае!
— Ничего не напоминает это место? — Ивицер останавливается, озарённый какой-то мыслью. Ты ловишь её быстрой цепочкой ассоциаций.
— Великая Печать! Значит, эти надгробия...
— Души — в них. В каждом из них. Сложно искать, когда вокруг тебя столько чужих душ, полных памяти и личных символов?
— Нельзя просто сказать мне имя? — выдыхаешь ты. Блуждать по нескончаемому кладбищу и слушать о смерти тебе и вправду надоело.
— Нет, — хмыкает брат. — Я могу ошибиться с выбором — ты можешь исправить эту ошибку, придя к нужной... могиле. Ну что, продолжим наш посмертный поиск, Марк?
Ты вздыхаешь.
59 Энтони: войти
— Внимание, всем предельное внимание! Корабельная администрация оповещает, что процедура эвакуации Хогвартса начнётся через десять минут! Внимание, всем предельное внимание, корабельная администрация оповещает, что...
— Дементор побери это утро... — проворчал ты, продолжая торопливо облачаться. Конечно, Гильдия предупреждала тебя, что вход будет быстр и внезапен — как только зримо ослабнут печати Хранящей. Но в семь утра, с сиреной и долбящим в уши оповещением... Нельзя как-нибудь поделикатней к бедному зельевару, работавшему до самого конца вечерней вахты?
— Ну-с, неуважаемые коллеги, — повернулся ты к коллекции портретов знаменитых зельеваров и алхимиков, в том числе которую собирал во время апокалипсиса — и в том числе с помощью которой если не превзошёл Фламеля, то вышел на одну ступень, — все помнят, что кому сообщать?
— Мы-то помним, Снейп, — буркнул Дамокл Белби, последний из гениальных зельеваров современности... кроме самого тебя. — Может, скажешь, куда собрался?
— Участвовать в судьбах мира, — хмыкнул в ответ. — Неужели незаметно?
И застегнул мантию, пропитанную уникальным избирательно-отталкивающим зельем собственного изобретения. Столько перьев феникса на него извёл! Достал револьвер, заряженный алхимическими патронами (не вспоминать, сколько ингредиентов на них истратил — всё равно не твои!), засунул в эту самую «инвентеку» как «пистолетовидный способус». Теперь не будет проблем с его извлечением — с палочкой-то ты наловчился, а вот с револьвером — некогда было, хорошо хоть пристрелялся. Туда же, в инвентеку отправились алхимические гранаты и обоймы для револьвера. В рукав, в специальное крепление — нож, ещё одна твоя гордость. С ним нужно быть очень аккуратным... особенно твоим врагам. И дело не только в удлиняющемся лезвии — хотя чего тебе стоило его таким сделать без капли чар, одной алхимией!
— Ещё как, — хмыкнул Белби. — Удачи там, мальчишка.
— И тебе, старый сморчок, — попрощался ты, выходя из каюты. Дверь — запереть. Защитные заклинания и артефакты — активны. Ты готов.
Нащупать в кармане заветный хроноворот. Прищурившись, оглядеть свой район — оглядеть, возможно, в последний раз, эти тусклые фонари, мечущихся по узким улочкам бродяг и всякий сброд, впавший в панику от объявления, встретиться взглядом с головорезом, под шумок уже кого-то ограбившим и подсчитывающим добычу... Обнаглел, уродец! Возле твоего дома — поножовщину устраивать? И откуда только этих кретинов столько набирается? Недавно же уменьшал их поголовье. Ничего. Пора проверить новое оружие.
Беззвучный выстрел. Тебя заволокли клубья чёрно-синего дыма, гасящие любые взрывы и останавливающие чужие пули. Если ты что-то делаешь, то делаешь хорошо — алхимпорох не исключение. Безмозглый головорез стал безмозглым в прямом смысле этого слова, а его тело быстро превратилось в зелёную лужицу. Вот славно. Осталось только пальцем крутануть хроноворот в кармане ровно на один оборот — и вперёд.
Вокруг — вечерний полумрак. Навстречу... что, ещё один? Видимо, тот самый, останки которого тем (уже — этим) утром нашёл — ещё удивлялся, что его так качественно прикончило. А это был ты сам. Головорез скалится и держит тебя на прицеле волшебной палочки. Интересно, он совсем идиот, что не видит, как ты облачён?
