— Луна, — неожиданно серьёзно обрывает она твои мысли. — Посмотри на меня.
Ты подняла взгляд — взгляд настоящих глаз! Насколько глаза здесь вообще могут быть настоящими... Насколько в сиянии Абраксаса бывает что-то настоящее и реальное. Мэрэди никогда не говорила этого, но ты чувствовала и чувствуешь её страх — страх того, что настоящего тут — нет.
— Что случилось? — Мэрэди приняла облик призрачно-серебристой девы, внутри которой периодически проглядывал солнечный свет. Она сказала, что это её «обычный» облик, тот, который она обычно носила в родном мире. Ты же приняла свой облик — память о нём Мэрэди вернула.
— Я была воплощением обмана, — шепчет Мэрэди — и шёпот этот будто бы проникает в самую глубь твоей души. — Когда-то давно я жила тем, что ввергала души в отчаяние и пожирала их. Но потом — потом я услышала её песню. Я услышала живую надежду, воплощение всех мечтаний — и я изменилась. Но я не забыла, и остались другие, такие же, какой была и я, — неверены, обманщицы-без-облика. Я не доверяю просто так, Луна. И ты не должна верить мне! Я многое сделала для тебя — но для тебя или для себя? Ты можешь чувствовать, ты можешь думать — но ты должна осознавать свой выбор. Ты должна выбрать, доверять мне или нет — сама, без понукания. А пока ты не выбрала — не думай, что я доверилась тебе в полной мере, — и резко меняет тон на мягкий. — Хорошо?
— Хорошо, — тебе хочется, очень хочется довериться Мэрэди, но после её слов... Ты начинаешь понимать, какие привычки лишили тебя памяти. Слепое доверие, чистая интуиция — но ведь она мастер обмана! И она здесь такая — не одна...
— Умница, Луна, — холодно улыбается Мэрэди. — А теперь продолжим. Девять кругов — это девять испытаний для Героя Надежды — или любого, кто пленён Абраксасом. Из твоего края нельзя уйти — не думаю, что даже твои друзья, сколь сильны бы они ни были, смогут преодолеть силу Демиурга Надежды.
— Почему? — спрашиваешь ты. Ведь её пауза — она для вопроса? — Почему, зачем он это сделал?
— Абраксас-то? — хмурится Мэрэди. — Неведомо. Зачем Творец создала нашу вселенную? Зачем повелитель мой, Яалш, вершит её судьбу? Зачем Песнь творит и дарит веру? Я не могу ответить. Это просто есть. Это за пределами нашего, смертных, понимания. Абраксас — он не добрый и не злой, он просто спит, но он — бог, и сны его — сны божества, а мы попали в эти сны, стали их частью, и единственный способ выбраться отсюда — это разбудить его.
— А мы не исчезнем? — вздрагиваешь ты от осознания. — Сны ведь забываются!
— Но ты же помнишь свой последний сон? — прохладно улыбается она. — Чтобы разбудить Абраксаса, нужно быть очень ярким сном — таким, какой не забывается! Мы разбудим его — и станем частью его сознания, а он — не разрушитель, он просто вытолкнет нас наружу, в реальность.
— А остальные? — твои друзья!
— К тому времени ты уже преодолеешь все преграды и вернёшь память, — спокойно отвечает Мэрэди. — Ты возьмёшь их с собой — если сможешь унести.
— И тебя? — невольно уточняешь ты, вдруг понимания, а какую же выгоду может преследовать она.
— А я буду лететь с тобой — рука об руку. Там, где оплошаешь — поддержу, где оплошаю я — увидишь ты. Доверие можно заслужить, — прохлада в её тоне никогда не казалась равнодушием или негативом — она была как свежий ветер в жаркий полдень! Отрезвляющая, поддерживающая, ободряющая и просто приятная. — Этим я и займусь, Луна. Ты не против?
— Не против, — улыбаешься ей. Что-то тебе подсказывает, что у Мэрэди было мало друзей. Ничего! Теперь у неё есть ты, а ты дружить умеешь! И даже если она всё это говорит для своей выгоды — ты подружишься с ней по-настоящему, не понарошку!
— Уже лучше, — кивает она, мерцая лунным светом. — Я остановилась на девяти испытаниях, которые должен пройти Герой Надежды. Поэтически их зовут девятью холодами. Первый круг, первое испытание — это холод одиночества. Ты так и не начала проходить этот круг — мы начнём именно с него. Второй круг — мой. Прохлада покоя, иллюзорное тепло — такова его сущность. Ты провалила это испытание — и пройдёшь его снова. Третий круг — это холод лжи, четвёртый — холод пустоты, пятый — холод поражения, шестой — холодное угасание, седьмой — хлад безразличия, восьмой — лёд отчаяния, и девятый — это барьер самого Абраксаса, последнее из испытаний.
— Они как-то связаны? — ты не очень понимаешь, почему именно такие... гадости!? Одиночество, покой, ложь, пустота, поражение, угасание, безразличие, отчаяние и барьер.
— О да, конечно, связаны, это я знала и до твоего появления. Всё это — препятствия, пределы, ловушки и оковы, которые встают перед подлинной Надеждой. Одиночество, убивающее веру. Покой, подменяющий мечту. Ложь, рождающая ложную же веру и отвращающая с истинной тропы. Пустота на месте мечты, которую следует заполнить. Поражение, заставляющее отказаться от пути. Угасание, тяжкая усталость, заставляющая сдаться навсегда. Безразличие и серость, растворяющие в себе всякую надежду. Наконец, отчаяние, надежды антипод. И барьер, предел, физически, метафизически непреодолимая граница, которую нельзя пройти, сколько в себя ты ни верь. Но после того как я встретила тебя и после того как посмотрела, как общаются твои друзья, после того как прочитала отражения разума одного твоего друга здесь, в этой бесконечно пластичной среде, я поняла ещё больше.
— Ты шпионила за ними?!
— Оставь возмущение, — строгий взгляд заставляет тебя замолчать. — Я не могла довериться вам, довериться тебе — просто так. Конечно же, я должна была знать больше! И я узнала, я осознала подлинный, символический смысл этих испытаний — ведь не только эти преграды становятся перед Героями Надежды. Почему именно они? Как ты знаешь, семеро твоих спутников, не все из которых тебе друзья, имеют дело со своими божественными Обитателями. Тебе же выпала сомнительная честь познать их всех. Девять испытаний, одно — моё, одно — твоё, испытание Абраксаса, остальные семь — отражения Обитателей твоих друзей в Надежде.
— Зачем? — снова спрашиваешь ты. Кажется, здесь, в этом месте, главное — мотивы.
— Верно кажется, — кивок удовлетворения. — Предполагается, что Герой Надежды, Маг Надежды должен познать Надежду во всех нужных гранях, и одна из них — я, другая — сам Абраксас, а остальные семь... Одиночество ты должна преодолеть единением Эроса; оковы покоя должны сдаться перед изменчивостью и свободой Абраксаса, холод лжи — растаять перед истиной Маат, пустота — быть заполнена творением Ехидны, поражение — пасть перед адаптацией Гемеры. Янус всегда сменит угасание новым рассветом, безразличие — ничто перед чистой страстью Лилит, а любое отчаяние само отчается, повстречавшись с беспредельным терпением Гефеста. Я не знаю, что нужно, чтобы добраться до самого Абраксаса — но надеюсь узнать вместе с тобой. А теперь — возьми.
В руках её появляется медальон на цепочке — бронзовая орлица с серебряными глазами и клювом.
— Это... она? — ты протягиваешь руки и берёшь орлицу, одновременно чужую и знакомую, близкую и далёкую, свою и не-свою. Немедленно вешаешь на шею.
— Твоя память, — краешком губ улыбается Мэрэди. — Если ты решишь отказаться от неё — просто выброси подальше. Если захочешь принять — сама поймёшь. Это твой и только твой выбор, но пока же, хотя бы первый круг, я советую тебе не выбирать. Я прошу довериться мне — но решать тебе.
Ты ловишь себя на том, что хочешь немедленно сказать: «Я тебе доверяю!» — и одёргиваешь. А если Мэрэди не права? Что, если твоя память поможет тебе, а не помешает? Она тут Мерлин знает сколько, но так и не смогла выбраться, а тебя ведёт по тому же пути!
— Но ты с этим путём не знакома, — напоминает она, касаясь тебя солнечными лучами, как будто из самого сердца. — Оцени его сама, а уж после — откажись или прими. Я понимаю, что это выглядит тираническим навязыванием своей воли, но это в той же степени принуждение, сколь предложение чужестранцу сначала осмотреться и попробовать следовать традициям чужбины, прежде чем рубить с плеча.
Тебе не нужно говорить: «Я понимаю». Она буквально видит тебя насквозь. С Мэрэди так просто! Или это потому, что ты сейчас иная? Иная? Это значит что-то важное? Слово выскальзывает из твоих мысленных рук, склизкое и безумное!
— Лишнее слово, — замечает Мэрэди. — Иное, не-такое, нетаковость — здесь это не имеет смысла. Даже ты сейчас не такова, какой была — делает ли это тебя меньше собой?
— Не знаю, — честно отвечаешь ей.
— Возможно, и делает, — задумчиво говорит Мэрэди. — Но это же даёт тебе силу и гибкость, которую никогда не достигла бы ты-прежняя. Память столь же помогает, сколь и отягощает! Без этого груза, без тяжести памяти, без её инерции, мы становимся быстрыми, гибкими и свободными. Потом, позже, память пригодится тебе — но не сейчас. А пока же я покажу тебе, как можно пройти через большинство, не дав им тебя даже коснуться. Знаешь ли ты, что не может стоять на месте? Конечно, нет — в твоей памяти это есть, но на самом краю, ненужное и забытое. На месте стоять не может свет — ему неведомо слово «покой»! Чтобы без помех пролететь мой круг, достаточно обернуться светом — ярчайшим солнечным лучом. Это не те простые облики, которые мы разобрали, но принцип тот же самый. Попробуй — но смотри на меня, хорошо? Я подстрахую.
И пробуешь. Итак, как думает солнце? Нет же, не солнце, а луч! Солнечный зайчик! Ты тихонько смеёшься. Наверное, он очень смешливый? А ещё яркий луч такой красивый, если он на фоне чёрных туч! Ещё один образ, который Мэрэди оставила — «часть неличной памяти», как она сказала. Тебе нужен не солнечный зайчик, а настоящий заяц, целая колонна света, такой яркий, чтобы пробиться сквозь этот весь «покой». Ты должна... озарить его! Ну конечно! Луч, свет, озарение, надежда! Солнечный луч сквозь тучи, который дарит надежду на лучшее, луч, который летит быстрее всех, луч-вестник, быстрее самой быстрой вспышки!
Образ захлёстывает тебя, ты входишь в него, становишься лучом, обращаешься им. Луч не может стоять! Он должен озарять! Сразу, немедленно, мгновенно! В тот же миг всё вокруг размывается, исчезает, проносится мимо — ты не видишь, но чувствуешь это своим ярким телом, оставляя следы надежды в воздухе, разгоняя покой! Ты не проносишься и не летишь — ты просто озаряешь. Надежда, свет, луч — это всё ты!
А в следующий миг что-то выдёргивает тебя из пронзительного свечения. Ты обнаруживаешь себя парящей на границе серого полумрака и бесконечной тьмы. Ты вновь Луна, но ты прекрасно помнишь, каково это — быть светом. Или не быть? Принимать облик? Ты не совсем понимаешь, в чём разница!
— Ты двигалась быстрее скорости света в среде, — замечает Мэрэди, материализуясь, или, наверное, «светопризракозуясь» перед тобой. — Теперь ты понимаешь, что такое настоящая смена якоря — это не переодевание тела, это переодевание разума и души. Ты была самой собой — но вместе с тем, это была не ты-девушка, а ты-свет. Понимаешь?
— Наверное? — вздыхаешь ты.
— Одни и те же люди могут быть величественными или жалкими, сильными или слабыми, яростными или спокойными. Обычный человек может научиться контролировать свои чувства, эмоции и даже мысли, чтобы выбрать, каким ему быть. Профессиональные актёры могут это в значительно большей мере — а ещё они могут одеться так, чтобы максимально соответствовать новому поведению, новым чувствам и мыслям. Но не каждый актёр может играть каждую роль, не каждый человек может стать каким угодно — для актёра формой его будет личность и тело, и они не могут принять любой лик. Для нас же форма — разум, и мы не можем принять любой новый якорь, новый лик, пока наш разум таков, каким он является. Поэтому прежде, чем принимать новый якорь, мы должны изменить и нашу форму, наш разум. Но наша сущность, душа — остаётся той же самой. Ты осталась Луной, но ты была Луной-лучом, Луной-светом, изменив свои мысли и свои чувства так, чтобы свету соответствовать. Прежде чем менять свою форму так сильно, ты должна научиться при этом чётко ощущать свою суть и свою цель, иначе превращение может стать необратимым.
— Но ты не говорила мне этого! — возмущаешься в ответ.
— Конечно, — прохладная полуулыбка. — Ведь ты должна была понять на собственном опыте, каково это — застрять в новом лике. Нет, не думай так! Это не «чужой» и не «иной» лик — он твой собственный, твоя форма, твой якорь, твоё тело. Ты ведь помнишь, каково это? Ты можешь стать светом снова?
— Да, — голова от всего этого гудит! Ой. А ведь совсем недавно у тебя не было ни головы, ни рук, ни глаз, ни тела вовсе! То есть, было, но оно было лучом. Солнечный зайчик — вот ты какой!
— Ты-прежняя, помнящая свою жизнь, лики менять бы не смогла, — продолжает Мэрэди. — Теперь я бы хотела, чтобы ты запомнила: принимая новый лик, ты должна оставлять триггер, крючок, зацепку, которая обратит тебя обратно в человека! Или в любой другой лик, где ты мыслишь, как привыкла. Потом ты привыкнешь, что твои настоящие желания находятся в твоей сущности, а не в твоём разуме, но пока что — лучше так. Смена ликов — это самое главное оружие, которое можно использовать здесь, в непостоянных девяти кругах — всё остальное, даже подлинная магия, может перестать работать в грёзовороте, ну а сменяя лики, ты всегда адаптируешься, где б ни оказалась. А теперь повернись туда, в обратную сторону, и я покажу тебя, как оставлять триггер при превращении и как проходить защиту моего круга, когда я активирую её...
Лучом света скользнула ты сквозь круг покоя, отбросила собой образ-вспышку на хмуром не-небе первого круга, оживила этот образ и мерцающей иллюзией, незаметной со стороны, отправилась вниз, в ближайший мир. Здесь было холодно и серо. Кутаясь в липкие сырые облака, ты спустилась вниз, на грязные улицы давным-давно заброшенного города, и сильный, свежий ветер гнал сквозь тебя снег, а облачная мантия шелестела под порывами:
— Он здесь. Этот бедняга годы прятался в развалинах своего мира, который не смог удержать. Ты слышишь его плач?
— Да, — ты действительно услышала плач: он чувствовался в порывах ветра, в потёках грязи и трещинах серых зданий. Бедненький! — Это... его лик?
— Его лик, его якорь, его мир, отражение его души, разбитой и уничтоженной, — шептала Мэрэди, и облака её лика странным образом согревали, несмотря на сырость. — Чего он жаждал, Луна? Попробуй понять, попробуй ощутить...
Ты потянулась своим образом во все стороны, бликами иллюзорного света охватывая заброшенный город. Ты постаралась представить, каким он был раньше. Ты спрашивала об этом ветер, ты спрашивала об этом снег, ты спрашивала об этом прочные, сопротивляющиеся стихии стены, одиноко вздымающиеся вверх, спрашивала об этом пустые квартиры и офисы, грустно дребезжащее стекло и поблёкший мусор. И город ответил.
Ты увидела шпили, горделиво взметнувшиеся ввысь. Ты увидела яркие вывески и яркие одежды. Ты услышала, как город говорит — на удивление негромко! Здесь редко пользовались машинами, а машины были незаметными и не отвлекающими людей от... самих себя? Здесь люди не мешали друг другу, и свежий ветер, точно такой же, как в развалинах, заставлял их улыбаться. Здесь доверие было настоящей ценностью, но ценностью не главной. Главную ценность ты слышала в порывах ветра, в одиночестве кружащихся снежинок и в приятной тишине. Конечно же, свобода.
