— В общем, иное — это неведомая фигня, каждый раз с ней нужно быть параноиком и надеяться на иномага, так? — уточнил Седрик, пока Гермиона напряжённо хмурилась.
— В целом, да, — кивнул ты, обратив внимание, что вас окружало мягкое сияние заклинания приватности. Кто его успел наложить? Не Гермиона, значит, Седрик или Гарри — не Бет же!
— Что с этим якорем? — хмуро спросил Гарри. — Что мы должны делать?
— Мне нужно подумать, — и разобраться в ощущениях. — Вы можете подождать?
— Тебя накрыть приватностью? — уточнил Гарри.
— Давай, — улыбнулся ты. И окунулся в то неназываемое, что мигом стёрло улыбку и вообще все выражения с твоего лица.
Сфера времени — это сфера тонких нитей и связей, сфера следов и не-следов, сфера порядка и связи, сфера причинности и беспричинного, и иномаг времени порой подобен пауку, сидящему на паутине бесконечной сложности, паутине, протянутой над бездной, дрожащей на её ветру. Ветер Перемен! Никто из иномагов, действительно соприкоснувшихся с Ветром, его чудесным не считает. А есть и те, кто, гуляя по «паутине», не замечает вовремя, что очередная нить оборвана, — и срывается, порой утягивая за собой и личную паутинку. В реальности всё связано со всем, и нереальное — это обрыв связей, беспорядок, неправильный порядок, не-порядок, царящий на фундаментальном уровне. Но даже из оборванных историй, из перемешанных отрывков сказок и легенд можно восстановить если не картину (не-рисунок!), то хотя бы ощущение.
Ты оставил своё время (своевремя!) позади. Ты оставил позади свою реальность. Ты оставил позади свою память. Ты оставил позади всё, кроме намерения и следа иного в своём разуме, в своей душе и своём теле. Ты отправился вдаль по дороге, сотканной из отпечатков и теней, отбрасываемых реальностью на инореальность и наоборот. В безумной паутине, сотканной из шёпотов и отблесков, прошлого, будущего и настоящего, сплетённых в один клубок, не было чётких направлений и каких-либо ориентиров, кроме интуиции и опыта. И интуиция, и опыт сами по себе были нитями и следами, вдоль которых можно было устремиться — не один и не два иномага времени запутались в самих себе, заблудились в лабиринте собственных образов, подобно иномагам отражений...
И всё это было иллюзией. Ненастоящим. Воображаемым. Несуществующим. И оттого вдвойне неправильным казалось, что иллюзия, ненастоящее, воображаемое, несуществующее может влиять на реальный мир, быть провалом в страшный и чудесный мир, которому названия — нет. Удаляясь из бездны с собранным из осколков пониманием, ты с трудом сумел убедить себя, что увиденное помнить целиком — нельзя. Ты отбросил это, скормил голодной бездне, бесстрастному Принципу Равновесия, с трудом и облегчением сбросил инореальную лёгкость и принял своереальную тягость собственного «я».
Открыл глаза. Заклятье приватности исчезло. Ты не мог контролировать его исчезновение — оставшееся на краю сознание ощущение бесконечной паутины попросту стёрло, втянуло в себя волшебное ограничение. Усилием воли постарался ты выгнать всё лишнее из себя, но вышло так себе. Можно было обойтись не усилием воли, а кое-чем другим. Можно было не ждать. Ты видел таких — не лично, а в воспоминаниях профессора Райса и в записях иномагов, которые можно не только читать, но и смотреть. Люди, скармливающие иному частички себя: их сущность, их форма и их якоря напоминали сыр. Дыры, в которых селилась плесень. Меньше, чем люди. Не в силах отказаться от иномагии, но зашедшие в своём страхе отката слишком далеко. Уж лучше пустить в себя бездну с открытыми глазами, чем таять медленно и страшно!
Отпускало. Бет с восхищением иномага-новичка уставилась на тебя, Гермиона вздрогнула, Седрик сжал зубы, а Гарри бросил:
— У тебя глаза неправильные.
— Не только глаза, — эхо паутины шелестом голосов разошлось от твоих слов. — Это пройдёт. Просто след. Там, в лавке... я. В смысле, не-я.
— Твоё отражение? — переспросила Гермиона. — Откуда зов? Оно хочет тебя заместить?
— А ты много всего прочитала, — невольно усмехнулся ей. — Ты можешь... не читать больше о таком? — и тут же ответил на недоумённый взгляд. — Некоторые книги могут отражать прошлое слишком настояще. Ты ведь не хочешь поменяться местами с героями таких книг?
— Нет, — сузила глаза, просто приняв к сведенью. Осознала ли она всю серьёзность ситуации? — Как такие распознать?
— Тебе — никак, — хмыкнул ты. — А я с мадам Пинс и старшими библиотекарями отправил такие книги в специальную секцию. Я знаю, что мантия-невидимка Гарри может помочь туда проникнуть, — небольшая пауза. — Пожалуйста, не делай так больше, — в воздухе повисло невысказанное тобой «если хочешь жить».
— Поняла. Спасибо, — резко кивнула она. — Что ещё узнал?
— Я... справлюсь с этим, — не сразу ответил ты. — Или мы. Не очень чётко. Но извне оно неуязвимо — это... обрыв. Рана. Если мы будем просто взрывать этот дом заклинанием, он только станет больше. С ним нужно справиться как-то изнутри.
«Живое стремится жить... даже за счёт других», — шепнул Инфуцор.
«О чём ты?» — как минимум, Инфуцор не хочет твоей смерти, а значит, ему можно если не доверять, то хотя бы не игнорировать.
«Представь себя на их месте, — тихо, но чётко сказал он. — Представь себе, что ты, иномаг, осознал себя всего лишь отражением, тенью, следом давно угасшей реальности, которому повезло остаться полубыть. Они сознают свою неполноценность и желают, жаждут жить каждой частицей своей искажённой реальности. Волшебство — это энергия, это сила, это власть, это чудо! Естественно, что они впитывают силу чуда, чтобы жить, подобно тому, как поглощают силу Времени, постепенно избавляясь от Девиных оков. Будешь ли ты их добычей, их смертью или их путём назад?»
— И я, — продолжил, как ни в чём не бывало, когда ход «внешнего» времени вернулся в норму, — узнал, что они очень сильно хотят жить.
— Они? — тихо повторил Седрик. В отличие от хмурого Гарри, он фонтанировал тревогой. Тревогой — но не страхом. — Они разумные?
— Не знаю, — вздохнул ты. — В каком-то смысле, да, в каком-то смысле, нет. Это тени, что-то вроде памяти листа о прошлом, будущем или настоящем. «Формой» они обычно совпадают с тем, от чего отпечатались, но «материал» у них другой: нереальное, грёзы, зазеркалья, сны и всё такое.
— Как другая жизнь? Кремнийорганика или мышьяк вместо фосфора? — вставила Гермиона. — Признаки те же, но форма отлична из-за другого основания?
— Только отличие сильней, — качнул ты головой. — Вплоть до неузнаваемости. Не знаю, как они себя поведут и «поведут» ли вообще, но нам придётся как-то с ними разбираться изнутри. Но сначала якорь.
— Тебе помочь? — тут же спросила Бет.
Ты снова вздохнул — на этот раз про себя. Бет только ступила на путь иномага, а уже считала, что сила — это всё. Сила — и всё? Ты мог только невесело рассмеяться на это — и вспомнить всех ушедших. И надеяться, молиться неведомым богам паутины, что Луна осталась жива, что Джинни понимает, какова была цена, что Энтони хватит воли не заблудиться в себе, что, наконец, сам не свалишься в бездну, скользя по тонким нитям в поисках ответов. Бет ещё не понимала, была полна энтузиазма и отмахивалась от того, что считала запугиваниями или просто техникой безопасности.
...С Робертом Бойлом вы встретились в Ажурных Залах, сама обстановка которых напрягала тебя. Именно поэтому ты выбрал именно Залы — здесь твой страх мог стать оружием. Вы встретились не для того, чтобы скрестить волшебные палочки. Вы встретились, чтобы скрестить воли. Вы встретились потому, что ты был не согласен с пожеланием Бойла учить Бет иномагии. Вне зависимости от его и её мотивов. Ты не желал, чтобы она прикасалась к Ноэли. Ты не хотел, чтобы она однажды сгинула в бездне.
Вашей схватки не было. Не спускал ты с цепи тени ксеноморфов, не обращал лёд в завораживающие, затмевающие ум фракталы Бойл, не оказывался он распятым в паутине собственных страхов, не искажал их в существ, жаждущих тебя. Ты никогда не проявлял в реальности зеркало кошмаров, он никогда не размывался в нём миллионом образов, заполняя собой все Залы. Никогда не обращался ты его тенями и не выворачивал ему сущность — сотням тысяч таких же, как он! Никогда не вели вы сраженье в мрачном зазеркалье, не разбивал его ты и не ранил Бойла осколками того мрака. Никогда не отражался в них Бойл и никогда не становился тем, что называть нельзя. Никогда.
Вы сделали это вместе. Из книжной пыли сотворил ты пергамент. Из эха могущественных чар раздобыл он яркость, сделавшую пергамент сущим. Ваши собственные тени заменили тень обычного библиотечного пера, а его собственная тень стала тенью пергамента, чья тень, в свою очередь, не существовала (никогда). Собственной кровью переписали вы грядущее, и ты держал пергамент, а он вёл перо. А после, когда ледяное дыхание бездны отпустило ваши едва бьющиеся сердца, когда тени нехотя вернулись к вам, когда пергамент осуществился, а перо было торжественно сожжено, вы пожали друг другу руки, скрепив договор, ни слова из которого не прозвучало вслух.
Так ты впервые не-поучаствовал в настоящем столкновении двух иномагов. Так ты до глубины души осознал, почему иномаги столь редко конфликтуют. Так ты прошёл по краюшку Бездны, остался жив и вынес из этого «путешествия» бесценный опыт и капельку могущества. Так ты увидел, что действительно могучие иномаги — это нечто страшное и чуждое и что каждая пылинка оставшейся в них человечности — бесценна. Так Роберт Бойл понял, что ему есть с кем считаться на иной стороне Хогвартса, есть с кем там дружить. Не единожды приходил он к тебе на «консультацию», не единожды проводил тебя в отражения, где проводником выступал уже ты. Вы находили следы ушедших и никогда не существовавших, делали всё, чтобы они и дальше не существовали, не возвращались в явный мир! Потому что кто, если не вы?
И теперь ты смотрел на Бет, в призрачном облике которой уже мелькало что-то не то — пока незаметное простыми волшебниками — а может, они и не заметят никогда... Даже ты видел эту метку только как отголосок «инерционно грядущего». Видел её и знал, что Миртл уже принадлежит иная сила... или она ей принадлежит. Ты не был уверен, какую сферу она выберет в итоге, но был почти уверен, что не твою.
Возможно, сфера отражений, которую давно уж перерос Роберт Бойл? Или всё же самая страшная — нереальности? Или сфера невинного на вид профессора Райса, который и прямо обращался-то к ней единицы раз? Ты знал, почему — сфера времени позволяет порою знать больше, чем любая другая (больше, чем хотелось бы знать!). В душе Райса ты видел свернувшегося змея, чужеродное нечто, по сравнению с которым вся чуждость Варсиэра казалась понятной и предсказуемой... А может, Элизабет выберет блуждающие дороги сферы разума?
Ты не знал. Её первоначальное стремление и влияние Бойла не обязательно определят, какую грань Ноэли она испугается меньше. Именно это определяло выбор сферы чаще всего: не личные качества, не наставник и даже не всемогущие якобы Принципы. Страх. И нельзя было предсказать, что испугает её больше, нельзя было даже окончательно решить, будет это её выбор или выбор той стороны. Ты никогда не слышал о тех, кто выяснял настоящую причину — признак того, что выясняющие ушли или что похуже...
Итак! Тебе нужно защититься от зова. Теперь ты знал, что зов этот изменчив, родом из сферы отражений, и в каждом отражается по-разному. Ты видел два выхода: сделать якорь столь же изменчивым или, напротив, привести всех к одному образцу. Будь ты иномагом отражений, то выбрал бы, безусловно, первый вариант. Иномагу же времени ближе и проще вариант второй, не говоря уж о том, что тебе лично он казался безопасней. Изменчивые якоря, зовы, внешности, сущности и прочие характерные черты иномагов отражений — ты этого боялся. Первое, что ты решил, ещё до того, как Райс принялся за вас всерьёз, — это ни в коем случае не выбирать сферу отражений. Пока не узнал, что есть сфера ещё страшней!
— Нет, — грустно улыбнулся ты Бет, привычно вырываясь из воспоминаний и рассуждений. То, что делает Инфуцор, может повторить и иномагия времени; ты не был даже уверен, не пользуется ли он твоими способностями искусней, чем ты сам? — Ты с нами не идёшь.
— Грэм!
— Бет, — строго посмотрел на неё, автоматически, почти интуитивно повторяя голосовой след одного из любимых авторов. — Из всех нас к зову ты уязвимей всего. Ты — полупризрак, начинающий иномаг, близкая к иному, но ещё не научившаяся от него защищаться и им управлять. И я боюсь, что твой фамильяр слишком соблазнителен для них.
— Фоукс! — встревоженно воскликнула Бет — и феникс тут же появился рядом с ней. Хозяйка и фамильяр встретились взглядом. — Хорошо, — разочарованно мотнула головой она. — Я остаюсь. Но если вы там влезете в опасность — просто позовите меня! Фоукс вытащит вас откуда угодно!
— Конечно, Бет, — улыбнулся ты, протягивая ей серебряное кольцо в форме змеи, кусающей саму себя за хвост — Уробороса, символа вечности, но вместе с тем начала и завершения. Как Янус (как ты сам). — Мой якорь. Отправишь Фоукса через связь, если что? Будешь нашей страховкой?
— Конечно! — ответная улыбка. Седрик кивнул тебе из-за её спины — всё правильно, мол, сделал, она не будет думать, что бесполезна.
— А теперь... — ты вздохнул, настраиваясь на иноволшебство. — Гермиона, подлети, пожалуйста. Так, — потянулся в глубину себя-не-себя, через след, оставленный зовом, к его первоисточнику, создавая коридор через себя — или, лучше сказать, узенькую щёлочку, через которую не навредишь. Коснулся её лба, ощущая себя тонкой трубочкой, соединяющей два сосуда. — Чувствуешь что-нибудь?
— Нет. Почти, — зажмурила она глаза. — Чуть темней. Сложно объяснить. Что-то пытается нарушить ясность. Не понимаю.
— Это зов, и он на тебя не действует, — как ты и предполагал. Или видел? Или предвидел? Есть ли разница? Для иномага времени она стирается, становится изменчивой, но лишь иллюзией, не более того. — Ты будешь нашим якорем.
— Я?! — искреннее, почти детское удивление резко контрастировало с её ясным, сухим мышлением. Сейчас, касаясь её лба, ты осознавал её состояние как никогда ясно. Свет. Чистейший свет познания и логики, противоречащий, бросающий вызов любой тьме, любому страху... любому зову, любой иномагии. Идеально!
— Ты, — улыбнулся ей, свободной рукой тянясь к солнцу, подхватывая ниточки его лучей, предавая им форму пальцами и волей. Время — это сфера причин и связей. — Гарри!
Тот без колебаний надел на палец кольцо, сплетённое из света солнца и разума Гермионы Грейнджер.
