— Ваша палочка, мистер Фергюссон... — печально вздохнул Олливандер. — Мне жаль, но её уже не восстановить.
Палочка? Прямо в твоих руках она... осыпалась пылью! Получается, это что-то вроде отката? А ты сам... Нет, ты сам был в полном порядке. Палочка выступила одновременно скальпелем и набором строительных инструментов — похоже, весь откат приняла на себя она! А ты отделался истощением, и то неполным, ощущение опустошённости медленно отступало, по мере как пульсировало кольцо, сотканное из света солнца и света мыслей.
— Вы очень многое для нас сделали, Грэм, — продолжил Олливандер. — Вы не откажетесь принять от меня в дар замену?
— Конечно... Гаррик, — тебе действительно может подойти палочка из чуждой реальности, в которой — ты уже чувствовал это! — вместо Солнца была Луна, а живое выглядело совсем-совсем не-так?
— Не просто может, а обязательно подойдёт! — воскликнул Олливандер, пока не-ты, следуя за Спраут, выбрались на освещённый ярким лунным светом Косой Переулок. — Вы упускаете такой феномен, как благодарность мира. Вы оставили на этом мире печать своей души, вернули ему воплощение и достойны награды! Позвольте... — Он прикрыл глаза, повёл рукой — и вытащил палочку прямо из воздуха! — Вам подойдёт любая палочка в нашем мире, но эта, полагаю, будет лучшим выбором. Попробуете?
С трепетом ты принял жёлтую палочку, на вид совершенно не отличимую от твоей прежней.
— Розовое дерево и сердце дракона? — вырвалось у тебя. — Это...
— Инореальный близнец, — с энтузиазмом кивнул Олливандер. — Очень твёрдая, ей не достаёт гибкости, но её более чем достаёт вам, а палочка, как известно, учится у волшебника в той же мере, в которой волшебник учится у палочки. Она будет верна вам и после смерти, а её сила ещё удивит вас. Конечно, это не легендарная Старшая Палочка, которой владеет ваш товарищ, но в ваших руках она будет творить настоящие чудеса.
— Спасибо, — кивнул ты, ощущая, как палочка подстраивается под тебя, становясь своереальной (или, лучше сказать, твоереальной?), отделяясь от окружающей реальности. Одновременно и ты отдалился от своей — но самую малость, несоразмерно палочке!
— Это вам спасибо, — глубоко поклонился Олливандер. — Они, — указал на оживлённый Косой Переулок, — никогда не узнают, что исчезали и появлялись, но я могу поблагодарить вас от лица всего нашего мира. Мне жаль, что не могу предложить ничего, кроме палочки — вы не иномаг реальности, чтобы суметь использовать любой другой дар безопасно для себя.
Ты молча кивнул, не находя слов. Потянулся одновременно ко Времени и Бет через кольцо. Дёрнул. Последнее, что ты услышал, уносясь сквозь вихрь пространств и времён, было громкое «удачи!» от Гаррика Олливандера. А первое, что услышал по прибытии: «Как ты мог так собой рисковать!» — от Бет.
Тропою Жизни: легенда о Разбойнице и Ведьме
Вы летите вперёд, и холод сжимает твоё сердце. Ты сделаешь, что должна, на этой планете... и отомстишь. Рука сжимает верный Нож, почти не гудящий, будто бы и его сковал холод в твоей душе. Феникс под тобой слушается мыслей. Сила. Всё это — сила. Почему же ты, такая вся из себя сильная, не смогла помочь отцу? Семья... Чем ты отплатила им? Ничем. Бездарно пропутешествовала, поучаствовала в боях, попомогала другим... не семье. Какое тебе было дело до ХОД-Дамблдора? Потом — да, ты обещала. А тогда... Полезла на рожон, и семья могла тебя лишиться. Но не сейчас. Сейчас у тебя уже есть сила — и тебе остаётся только направить её на защиту и месть.
Месть будет формой защиты. Ивицер, который убил столь многих, должен умереть, чтобы это не повторилось. Тёмная Луна? Ты чувствовала, что с ней всё проще. Да, она могла поступать как Ивицер... но не ради только развлечения. И с ней можно было договориться. И она могла быть холодным профессионалом. Её можно было ограничить и интегрировать в общество, Ивицера... Его можно было только убить. Непривычные мысли переполняли тебя, и ты не отмахивалась от них, как раньше. Раньше ты не желала решать. Раньше ты была Королевой на троне, за которую решала её прислуга, капризы и мимолётные желания. Сейчас... Сила — это ответственность? Ты стала слишком сильной, чтобы просто плыть по течению.
Ночь. Оранжевое свечение от алых перьев феникса под тобой. Холод. Исчерна-фиолетовое небо, безлунное и беззвёздное, над головой. Тишина. Полёт над кажущейся бесконечной равниной, уже без телепортов, чтобы не упустить цель. Нож в правой руке. Холод в сердце. Мысли, мысли, мысли!
— Слишком много тёмных мыслей, — хмыкнула Тёмная Луна, сблизившись с тобой. — Знаешь, что сказал бы Осси, мой наниматель, соратник, контролёр? Он был помешанным, хе-хе, тёмным, настоящим Принцем — помешанным на ролях. Инверсия роли! Была Разбойница Жизни — стала Рыцарем Рока. Нравится быть Рыцарем, одиноким воином, творящим справедливость и закон, мстителем — право имеющим? Каково это — быть уверенной, что решаешь ты, что решеньице твоё — лучшее-прелучшее, а не сработало — ну судьба такая, хе? Не думала, не гадала, а ролевая эта штучка работает ведь, хих!
— О чём ты? — сбилась с мыслей. Посмотрела на Луну. Какой же она была страшной! Милое личико казалось кукольным, а в глазах — жёлтые огоньки, а зубы острые, как у хищника, не человека!
— Мозг включи, дура! — и вместо желания прыгнуть к ней и ударить, которое бродило где-то внутри, — на тебя будто воды холодной вылили! — Лучше? Теперь слушай сюда, доморощенная мстительница. Ивицера я прикончу, это факт. С тобой или без тебя — не важно. А ты важна нашей дорогой Хранящей (Алиска-сосиска совсем тут не причём!), и важна не как Рыцарь Рока, а как Разбойница Жизни. О, Джин-Джин, в безумии я понимаю поболе твоего — так что засунь эту иномагическую муть себе в задницу и осмотрись-ка трезвым взглядом! Я не собираюсь за тебя решать глупые загадки Игры, мне нужно другое — а вот Хранящая просила адекватную тебя. Она просила присмотреть — я присмотрю, — холодок пробежался у тебя по коже — холодок страха. — Проняло, наконец? Догадываюсь, что за глупое безумие поселилось в твоей головке — усмири его и делай, что должно, а не что безумие нашепчет. Люди, знаешь ли, умирают, люди смертны — и внезапно смертны тоже. Не Ивицер — случилась бы войнушка с Волдемортом. Не Волдеморт — ещё какой затейник бы нашёлся. Всем мстить, за всех решать — с ума сойдёшь. На меня посмотри! Могучая, свободная, живая! Моё безумие меня не ограничит — а твоё тебя, Джин-Джин? С ума сходят с умом, знаешь ли, иначе — без толку, зазря.
— А зачем тебе Ивицер? — неожиданно спросил Том.
— Мой заочный ментор, мой нелунный вдохновитель, тень моего будущего величия? — рассмеялась Тёмная Луна. — Он хранит в себе все секреты, исток подлинной некромантии, древнейшей иномагии, ну конечно, я жажду им немедля овладеть! Его лучшие тайны, его вкуснейшая душа, его нестареющее тело, его яркий разум, с Нелуной связь глубокая — хочу-хочу-хочу! — она снова рассмеялась и оскалилась — ты едва не свалилась с феникса, такова была сила её желания, заполнившего всё вокруг. Неожиданно осознала, насколько глупыми были мысли о том, что с Тёмной Луной можно договориться, и о том, что она в чём-то адекватна и разумна: такое желание, такая жажда не могли принадлежать договороспособному существу!
— Ты просто хочешь его поглотить? — удивительно спокойным тоном уточнил Том.
— Не «просто», — улыбнулась она. — Поглотить нечто столь большое не может быть «просто». Я шла к этому половину своей жизни, всегда алкала, всегда желала, всегда хотела... И он, Ивицер — он то, что жажду может утолить! — она смотрела на вас — жуткая гримаса, пугающая, но в то же время невозможно болезненная. Ей было больно? Но почему? — Я проклята, убита, уничтожена, раздроблена на мелкие куски! Не видишь, глупая Джин-Джин? Не видишь, глупый Томас? Все мы прокляты! Все иномаги, все, кого коснулась Тайна, кто обрёл над нею Власть! Но я вижу дальше, я вижу, что не одна такая, я вижу, какова плата, я знаю, что такое Принцип Равновесия. Клинок духа, Джин-Джин? Чем заплатила за него ты, маленькая девочка? Куском души! Ты неполна, в душе твоей кровоточащая рана, ты ищешь, сама не сознавая, как рану ту закрыть. Смертью Ивицера хотела, справедливостью и хладом — но я не дала и не дам сойти со своего ума в чужой; тебе пока рано, Джин, мала ты больно! А ты, Том? Ты, тень тени, иллюзия души, вечно ищущая настоящесть, обречённая быть в тени и стремиться к свету, зная, что свет тебя тот уничтожит, обратит в ничто, из которого Хранящая и сотворила... Вытянутый из небытия, ты обречён желать бытия так сильно, что эта жажда не даст тебе стать настоящим — никогда, во веки всех веков! Вы думали, я слепа, Джинни Уизли и Том Риддл? Я вижу проклятия, я вижу плату, я знаю, каково это — платить собой за силу, я знаю, чем платил Ивицер, я знаю, чем платил Райс и что оставил той стороне Дамблдор — каждый из нас! Райс не рассказывал об этом? Тема не для старших курсов — тема для взрослых, для тех, кто понял, что бесплатный сыр лишь в мышеловке, для тех, кто понимает, что нельзя менять, не меняясь, нельзя меняться, не меняя.
Она сделала небольшую паузу, смотря на вас: страшная тень, обречённая, проклятая... Как и сами вы. Как и все иномаги. Ты чувствовала, что она права — и это было страшно. И... И Райс платил? И Дамблдор? И... и ты? Это твоя плата? Этот холод, этот недостаток, эта пустота, это желание возместить, отомстить, это умершее, убитое собой же детство, эта ледяная корона, сжимающая голову?
— Да, Джин, я вижу, ты начинаешь понимать, — оскалилась она — и это выглядело столь же пугающе, сколь и... жалко? — Я — пленница своей жажды, лишённая полноты, я буду, я должна искать то, что вернёт мне целостность, что возместит плату, с каждым шагом погружаясь в бездну дальше, глубже, по пояс, с головой... Как и ты. Как и каждый иномаг. Мы все прокляты, Джинни, мы все коснулись того, что утянет нашу душу в неназываемые пределы, наше могущество отравлено, наша сила извращена, мы — живые ошибки, баги мироздания, как сказала бы Алиса, мы — не то и не там, иные, инакие, шагнув в нереальность, мы потеряли часть своей реальности, полноты и бытия! Но здесь, Томас, Джинни, чувствуете? Оно пытается заполнить, оно проникает через поры духа, оно овевает наши души, прекрасное, волшебное... другое. Не наше, чужое — волшебство поточное, идейное, ноосферное, оно могло бы дополнить, но мы не владеем им, не овладеем никогда...
— Причём тут Ивицер? — устало спросил Том. Слова Луны будто бы вытянули из него силы... Из тебя — тоже. Ты чувствовала себя, будто только что взобралась на гору и тебе сказали, что теперь — спуск, никакого передыха! — Как он связан с твоим... проклятием?
— Нелуна, — безумно хихикнула она. — Нелуна — это полнота! Это предел пределов, это окончание, это слияние, возвышение, то, что душу мою починит, завершит! Вы же хотите этого? Ты плачешь ночью, Джин? Тебя терзают кошмары, Том? Вы чувствуете, чего лишились? А я чувствую, что могу вернуть! Ивицер — это ключ!
— Почему ты просто не попросила его? — вздохнул Том, столь разбитый и потерянный, сколь и ты.
— Он отверг меня! — воскликнула Луна. — Я просила, я молила о личной встрече, я предлагала, обещала: мой талант, мой дар, мои силы — могли бы быть в его руках, захоти он на мгновенье... Он отказался. Я была ему не нужна — но теперь, теперь коснулась я Нелуны и ощутила, что она может дать! Теперь я вырву из его души, его разума и тела все секреты, я съем его с потрохами, переварю и буду всем!
— Безумие, — просто сказала ты. Это должно было быть вопросом, но стало утверждением.
— Мы все безумцы, — неожиданно грустно и мягко ответила Луна. — Мы все с изъяном. Тот лист, все иномаги — мы лишились, лишены! Настоящее значение Принципа Равновесия, который так любим Хранящей Время, — это цена, которую мы платим. Мы жили в справедливом мире — каждому по заслугам, за всё своя цена, и каждая потеря возмещается сторицей, и каждый дар — всегда потеря. Вы знаете о крестражах?
— Знаю и Джинни рассказал, — ответил Том.
— Кто платит за могущество душой — тот поступает мудро: на то оно и жизни утро! — хихикнула Тёмная Луна. — На то и душа, чтоб ею заплатить! Мы платим вслепую, волшебники, создающие крестражи — делают всё сами. И они могут даже вернуть частицы души обратно, собрать целое из частей, не то целое, не те части, но то полнота, неправильная, но полнота... — и замолчала, уставившись вперёд, в фиолетовую чернь небес.
Это было больно. Больно было думать, даже осознать то, о чём говорила Тёмная Луна, о чём она сказала прямо — о чём ни ты, ни Том предпочитали не вспоминать. Ты ведь и вправду плакала по ночам. Ты ощущала это. Душа, разбитая душа! Душа с изъяном, так она сказала? Проклятие, неполнота, плата за могущество... Какая-то часть тебя всё ещё думала, что оно того стоило, но другая — ей просто было больно.
Месть? Ведь ты действительно хотела отомстить! И только когда Луна выразила прямо, осознала, что это желание, жажда «улучшить» мир — это от неполноты. Часть тебя корчилась от боли, но не физической — то была сосущая пустота, болючий шрам внутри тебя, кровоточащая язва, отравляющая каждый миг. И месть, ледяная месть — ты могла бы в ней забыться. Рана бы... замёрзла? А потом? На что бы ты пошла потом, чтобы сохранить холод на душе, чтобы избавиться от боли?
Ты вновь посмотрела на Тёмную Луну, смотрящую вдаль; ты видела слёзы на её глазах, и оскал её казался совсем не страшным — как беззвучный крик, как мольба о помощи, когда знаешь, что некому помочь... А ведь она, в отличие от тебя, смогла обуздать своё безумие, смогла собраться и найти то, что может исцелить, прошла далёкий путь к своей цели — и кто знает, какие жертвы принесла на том пути? Может быть, вся её жестокость — это просто слепота? Может быть, было больно так, что чужой боли она уже не замечала, отмахивалась как от чего-то несущественного?
— Какой изъян у Хранящей... Провидица Рока? — неожиданно спросил Том — спросил на удивление спокойным, нарочито равнодушным тоном. Ты знала этот тон и знала, почему он спросил — чтобы отвлечься от гложущих мыслей. Провидица Рока? Это как Рыцарь Рока и Разбойник Жизни — так же Провидица Рока и Ведьма Жизни?
— У этой грубой старухи? — обернулась Тёмная Луна, и снова тебе показалось, что любое выражение её лица можно трактовать не как злобу, а как боль. Высшую степень боли и высшую степень злобы — на боль, на саму себя и на весь мир. — О, изъянов у неё полным-полно, поверь, мальчишка Том! Но есть и главный, тут ты прав, её личное проклятие, вечная тяжесть на душе, с которой она обречена скитаться до конца своих дней. Ты ведь чувствуешь это? Ты чувствуешь лёгкость в воздухе, парящее вдохновение? А ты, Джин-Джин? Тебе уже приходило в голову, что хочется попробовать что-нибудь новое?
— Да? — с лёгким удивлением — сильно удивляться ты уже не была способна. — К чему ты ведёшь?
— К тому, подруга, — оскалилась Луна, — что Хранящая этого не чувствует. Вдохновение, жажда новизны, творческий порыв? Она лишена, не может, не способна, скучная старуха, обречённая хранить да разрушать! Это бьётся в её жилах, это стучит в её сердце, пульсирует в её мыслях, дрожит в её воле, скрипит в её костях: не творец, не творец, не творец! О, она может механически компилировать чужие творенья, она может соединять чужие мысли и чужое вдохновенье — не своё, не своё, не своё! Знаешь, как это сладко — знать, что кто-то страдает сильней, чем ты? Знать, что она сама себя обрекла, знать, что она заплатила за своё мнимое могущество искрой творца — и каждый миг осознаёт свою калечность? Не худшее из проклятий, нет — но глубочайшее, хе-хе. И это ещё не всё.
