Ты видел Луну. Потерявшаяся в себе, не имеющая ни жёсткости Джинни, ни стержня Грэма, ни твоего упорства, она казалась беззащитной, но при этом была последней, на кого бы решился ты напасть. Непредсказуемая, странная, страшная и настолько иная, насколько и могущественная. Глядя на Луну, ты сомневался, а не зря ли осторожничаешь, а не стоит ли ступать по иномагической тропе быстрей?
— Какой... Риск ты придумал для меня? — спросил Теромоса.
— Страх или Риск — зависит от точки зрения, — молвил тот. — Мы не используем твои сильные стороны — твоё терпение и упорство, твою жажду достигнуть цели любой ценой, готовность идти на жертвы и убивать ради результата, — впервые он озвучил то, что ты убийца — озвучил без капли пиетета, точно что-то ординарное. Должно быть, для него, древнего протосса, принявшего бездну трудных решений, давно их пережившего, то, что ты сделал, было попросту игрой в песочнице. — Твои сильные стороны раскрываются, если у тебя есть время, но времени у нас нет. Вместо этого мы используем твою слабую сторону — уязвимость, брешь, рану, уже зажившую, но всё ещё обладающую... потенциалом.
Ты подавил желание напасть на Теромоса прямо сейчас — в том числе потому, что это бесполезно. Даже со всеми тренировками, со всеми уроками, в том числе, взятыми у самого Волдеморта, ты сомневался, что мог даже коснуться его заклинанием. Пустота... Её энергия окутывала протосса, пронизывала его, переливалась запредельными оттенками, видимыми только с помощью Кольца — и ты чувствовал, что Пустоту Теромоса взять под контроль нельзя. Пустота вокруг и внутри него была неотделима от воли протосса.
— Кто ещё знает? — прошептал ты, опуская рефлекторно поднятую палочку.
— Мы, тёмные тамплиеры, предпочитаем не распространяться о личном без особой нужды, — мягко ответил Теромос. И добавил: — Не важно, кого ты убивал, пока это не коснётся нашей общей цели, — встретился с тобой немигающим сверкающе-зелёным взглядом глаз — не угрожая, а акцентируя. Но сила этого акцента была не хуже иной угрозы! — Тобой занимаюсь я, Энтони Даффи, — никто более из моих собратьев не будет читать твою память. А теперь ступай за мной. Тебе предстоит увидеть то, что считаю личным я сам.
Ваши шаги гулко звучали в окружающей тишине, тишине плотной и даже липкой — она казалась тебе такой из-за Пустоты вокруг Теромоса? Или это было свойство храма Зел-Нага? Вы молча шли в зелёном полумраке по древней мозаике — Теромос, казалось, стелился вдоль земли, и Пустота периодически окутывала его ступни чёрной дымкой. Ты ощущал его мрачную решимость и понимал, что он действительно хочет поделиться чем-то... сокровенным.
Здесь не было ни протоссов, ни «войск Пустоты», бесконечно порождаемых по воле давно мёртвого Амуна. Стены этого тоннеля не хранили и знаний Зел-Нага. Чувства иномага, которым ты привык скорее доверять, чем опасаться, шептали, что здесь нет ничего. Совершенно ничего. Ничего? Пустота, ну конечно же! Пустота что-то скрывала там, дальше, и все твои чувства тонули в ней. И раз протосс двигается без опаски, то это Пустота тёмных тамплиеров, неразимов, а не Амуна или кого-нибудь ещё.
— В тебе шепчет Страх, — заметил на эти мысли Теромос. — Ты ищешь подвох и угрозу даже в отсутствии, пустоте. Усмири свои чувства — в отличие от энергии Кхалы, Пустота не может быть направлена «естественно», сама собой. Подобно тому, как светлая энергия податлива и послушна, отражает сами чувства, тёмная — строптива и агрессивна, её должно покорить. Неразимы охотятся за Пустотой, с помощью воли и концентрации принуждают её поделиться тёмной мощью. В кораблях, подобных моему, всегда требовался тёмный тамплиер для работы генератора поточных полей. Светлая энергия, соединяясь с тёмной и фокусируясь в единый луч, способна прожечь самую прочную защиту, но для работы такого устройства был нужен тот, кто её направит — искусный неразим.
— Ясно, — только сейчас ты почувствовал незаметно накопившееся внутри напряжение и постарался избавиться от него, глубоко вздохнув. — А как же эти... пустотные создания?
— Это лишь свидетельство моего тезиса. Некоторые существа способны продлевать свою волю во времени, вкладывать её в саму Пустоту, но все они — Зел-Нага. Мы, неразимы, веками исследовали Пустоту, но не смогли добиться подобного. Я полагаю, это исключительно вопрос качества силы — не мастерства.
— Тёмные архоны, — напомнил ты одну из лекций самого Теромоса.
— Они, безусловно, могущественней обычных неразимов, — согласился Теромос. — Но я рассказывал тебе — они недолговечны, а их могущество слишком... безудержно. Из этого правила есть исключения, которые мы не желаем вспоминать, и есть причины, по которым в эту экспедицию не был взят ни один тёмный архон, и ни один не был создан в Пустоте. В твоём сеансе нет неразима, способного надолго или навсегда придавать форму Пустоте, и чувства не подводят тебя. Здесь просто нет никого разумного, но есть кое-что иное.
— Иное, — ухватил ты. — Что-то подобное разумному, но не разумное, не-разумное?
— Что-то, подобное душе, но не душа, — поправил протосс. — Ступай за мной, Энтони Даффи. Ты увидишь.
Дверь, если можно назвать так растворяющийся в зелёном свете камень, пустила вас в небольшой зал. Он был пуст, и изумрудные узоры на потолке и полу едва разгоняли мрак. Теромос наклонился и поднял с пола тусклый кристалл, в мгновение ока вспыхнувший насыщенно-сиреневым. И только сейчас ты ощутил... не жизнь. Душу! В кристалле была заключена... душа? Нет, меньше, гораздо меньше — это же был... крестраж? Частица чужой души? Но как?
— Это сравнение оскорбляет её, — холодно заметил Теромос, подняв на тебя взгляд ослепительно-зелёных глаз.
— Кто она? — спросил ты, заворожённо разглядывая (если это можно так назвать!) душу. Это была душа, вернее, часть души протосса, кристально чистая, яркая, и твои крестражи были подобны серой гальке по сравнению с огранённым алмазом этой души. Она была чудесна! Теромос был трижды прав, посчитать такое крестражем — настоящее оскорбление! И уж точно эта частица не была отделена с помощью убийства — убийство слишком кощунственно, чтобы получить такую красоту! Тебе пришёл в голову единственный способ, как такое возможно, как частица души не утратила чистоты и стала ещё прекрасней. И это...
— Добровольная жертва, — кивнул Теромос. — Шарас была моей ученицей, одной из лучших, и волей судьбы оказалась хранительницей особого кайдаринового кристалла, наследия самих Зел-Нага. Такие кристаллы способны не просто хранить псионную энергию, тёмную или светлую, но и нечто большее. В одном из бесчисленных сражений с Амуном Шарас была ранена. Она умирала. Энергия кристалла не могла спасти её от телесных ран, но могла помочь в другом.
— Она заключила внутрь часть себя, — понял ты. — Она потеряла память?
— Нет, — второй раз ты ощутил от Теромоса улыбку, на сей раз — печальную. — Кристалл был слишком мал — перед ней стоял выбор. Она могла лишиться памяти и сохранить сознание, а могла оставить свою память, пусть не всю. Шарас поступила иначе. Она без колебаний отдала самое ценное, что у неё было, пожертвовав и личностью, и памятью. Оставила то, что нужно тебе.
— Навыки, — медленно произнёс ты. Так вот почему эта частица души не ощущалась живым и разумным — это были просто навыки! Нет. Не просто! Это был настоящий шедевр. Одна из лучших учениц — так сказал Теромос. Управление Пустотой требует воли и концентрации — об этом он говорил. Но смотря на кристалл души, ты видел нечто большее, чем просто волю или концентрацию. Способность, умение, мастерство, даже искусство, заключённое в нём, было сложным и многогранным, но его ясность, его чистота заставляла задуматься, как же Теромос хорош, если подобного достигла его ученица.
— Она не успела превзойти меня в мастерстве, — с сожалением заметил он. — Шарас была талантливей меня — ей не хватило лишь времени. Но и того, что она достигла, — он поднял на тебя взгляд, взгляд пронизывающий и холодный — должно быть, таким взглядом и обладала бы сама Пустота, — достаточно. Брешь в твоей душе будет заполнена её наследием. Ты станешь цельным и получишь мастерство, которого никогда не был достоин.
Тень возмущения этим «не был достоин» мелькнула и исчезла на фоне осознания предложенного. Вобрать в себя частицу чужой души — стать цельным. И лишиться могущества! Грэм черпал своё тонкое, прочим незаметное могущество из книг, Джинни — из странного безумия, Луна — из своей легкомысленной веры, а ты — расколотой души. Теромос предлагал обменять иномагическую силу на контроль Пустоты. Стоило ли оно того?
— Ты не пытался осознать уроки Этана Райса, — прервал протосс твои мысли, и мыслетон его был переполнен осуждением. — Брешь в душе меняет твою точку зрения, позволяет смотреть на мир иначе, открывает врата внутреннего мира вовне. Но теперь, когда ты уже открыт и привык быть таковым, брешь ничем не помогает, но служит уязвимостью, болящим шрамом.
— Почему Дамблдор... — и осёкся. А Дамблдор-то предупреждал! Он намекал, настойчиво намекал, что ни одно могущество не может быть бесплатным! Ты думал, что он говорит про эксперименты с Кольцом, и Дамблдор не захотел тебя разубеждать. И действительно — зачем ему? Ему-то это выгодно! — Что значит эта открытость?
— Тысячи барьеров сковывают душу каждого человека, — медленно, веско ответил Теромос. — Эти барьеры защищают её от иного, не позволяют его видеть, о нём думать, касаться его — не позволяют иному сделать то же самое. Откуда я это знаю? — прочитал он твои мысли. — Долгие годы я провёл вместе с Морулисом — был его наставником и его учеником. Мы обсуждали и тебя, Энтони Даффи, и тот способ, которым ты стал сильнее, и то, как нам обратить эту уязвимость в подлинную силу. Когда человек становится иномагом, падает первый, самый важный из барьеров, открывая его инореальному и открывая иное ему. Те иномаги, кто не желает риска, старательно укрепляют оставшиеся барьеры, а некоторые пытаются возвести тот, главный барьер — заново. Иногда у них получается — или они хотят верить, что получается. Те же, кто желает вкусить отравленной силы иномагии, открывают оставшиеся барьеры один за другим. Самые осторожные учатся лишь приоткрывать их, чтобы мочь вовремя закрыть.
Но ты, Энтони Даффи, в поисках силы выбрал самый жёсткий способ. Брешь в твоей душе одним разом сорвала все барьеры, кроме самых сокровенных, открыла тебя миру и открыла мир тебе. Твоё восприятие расширилось, тебе стало проще управлять иным: теперь ты видишь и можешь больше — ведь ты сам сорвал естественную защиту, мешавшую зайти столь далеко! Осторожность Наследника Страха уберегла тебя от действительных опасностей, но иное тянется к тебе: во сне, когда ты рассеян, когда ты один, когда вокруг темно, когда ты боишься, когда уязвим или думаешь, что уязвим.
— Да, — выдавил ты. — Я... я замечал. Я думал, что это плата, что моя сила привлекает, как сила Луны, и...
— Луна Лавгуд сильна своей чистотой, — оборвал твоё... лепетание, иначе не скажешь, Теромос, и ты был ему скорее благодарен. Протосс ничем не показывал, что осуждает тебя или что сочувствует — сейчас его прохладная невозмутимость была как никогда кстати. — Сила её веры и свет её взгляда таковы, что реальное следом за нереальным становится таким, каким она его видит или желает видеть. Ей хватает искренности менять изменное и честности не достраивать незнамое. Ты же, Энтони Даффи... — впервые расслышал нотку неприязни в его мыслеголосе. — Трижды ты коснулся своей души тенью ухода. Это оставляет отпечаток, о котором не расскажут ваши «невыразимцы», который не заметил твой наставник, профессор Райс, о котором тебя некому было предупредить. Смертная печать пятнает твою суть, и с каждым годом твоя кожа бледнеет, сердце холодеет и черствеет душа. Ты ищешь тепла у живого, неволшебного огня, твоя Гильдия удивляется, что ты так дорожишь настоящей древесиной. Ты ищешь тепла живого, смертного тела, но не решаешься предложить Ханне Аббот нечто большее, потому что сердце твоё шепчет, что умирающим негоже...
— Довольно! — не выдержал ты. — Хватит! Я понял. Я всё понял!
— Душа есть загадка, — мягко молвил Теромос. — Живая душа устроена не проще, чем тело. Подобно телу, душа способна на иммунную реакцию, способна адаптироваться к нагрузкам, восстанавливаться после болезней и перерастать ограничения. Твоя душа, ослабленная брешью, запятнанная смертью, борющаяся с иным, продолжает жить и расти, ищет средства исцеления, пусть ты и не сознаёшь того, — не желает умирать. Своим отчуждением, своим страхом и недоверием ты мешаешь исцелению, но даже так оно будет завершено — рано или поздно. Если ты не станешь воспринимать свою печать и свою рану как источник силы! Силу ты уже получил: отрава проросла в тебе, пустила корни вглубь. Пришло время избавиться от слабости, Энтони.
— Как? — наконец, собрался ты, дыхательным упражнением и усилием воли выбросив отвлекающие и ранящие мысли подальше. Потом с ними разберёшься! — Нельзя просто взять и вшить в себя часть чужой души!
— Это так. Мы, протоссы, не умеем работать с душами других видов. В этом игровом сеансе есть тот, кто может носить звание мастера иносферы сущности, и имя ему — Ивицер Творцев. Он способен вплести в тебя наше наследие.
— Ивицер? Ты сошёл с ума?! — не сдержался, про себя ругаясь на потерянный самоконтроль. Но... Но какой вообще самоконтроль!
— Он вошёл в сеанс вместе со своим братом Марком, твоим соигроком. Его цель сонаправлена с нашей. Он не повредит тебе, сейчас он — наш союзник и невольный помощник Хранящей Время, пусть их пути и разойдутся в скором будущем.
Марк. Ивицер. Ты вновь уложил факты в голове. Да, ты знал об этом, но абстрактно. Тебе предстояло выполнить миссию здесь, на этом древнем куске камня, ты рассчитывал на взаимопомощь с Сэмом — и только. Абстрактное на глазах превращалось в реальность, с которой придётся столкнуться лицом к лицу. Ты был уверен — увернуться от этой встречи не получится. А ещё ты помнил Варсиэра — и не только издали, с Хогвартса, но и вблизи — слишком близко, слишком бессильно! Ты ненавидел зависеть от других, а сейчас...
— Судьба и Игра, проводник её, преподносят испытания, которые закаляют или ломают игроков. Закалишься ты или сломаешься, Энтони Даффи? — он не улыбнулся, но тебе почудилась тень улыбки, спрятанная в холоде Пустоты, точно в снежном саване.
— Закалюсь, — отрезал ты. — Когда и в каком составе выдвигаемся?
— Время, предоставленное Хранящей, утекает сквозь пальцы, — будто нарочито медленно произнёс Теромос, засовывая сиреневый кайдариновый кристалл в паз своей брони (а ты-то гадал, почему он пуст!). — Ты можешь взять одного человека — через двадцать минут мы выдвигаемся.
>Будь Ханной Аббот
Тебя зовут Ханна Аббот. Тебе девятнадцать лет, три из которых ты провела вместе со своим новым... боссом. Другом? Партнёром? Господином? Или даже...
Твой отец умер до твоего рождения. Твой дом был разрушен в первую войну с Волдемортом, и вам с мамой пришлось переселяться в то место, что позже станет Сумеречным кварталом. Твою мать поймали людоловы в твои четырнадцать, дом буквально вычистили... ты вернулась в Хогвартс тем роковым летом и ограбила его. Выгребла книги о боевой магии и была такова! Всё равно платить за следующий курс было нечем, а в кабалу Министерства лезть... Ну уж нет!
