ГГ: Мне нужна психологическая консультация.
УУ: Оу. Ты понимаешь: я не настоящий психолог? В смысле, я — не закончила университет? У меня — нет сертификата? И — не хватает практики? Насколько срочен — твой вопрос? Сгладить психотравму я могу быстро — но более серьёзные отклонения: неврозы, расстройства идентичности, комплексные расстройства поведения и т.п. — требуют времени. Особенно долгой работы требуют проблемы на грани с психиатрией. Можешь уточнить — что от меня требуется?
ГГ: Если говорить простым языком, то мне нужно найти себя. Найти новую цель или смысл. Я не уверен.
УУ: Это связано — с иномагией?
ГГ: Да.
УУ: И у тебя — мало свободного времени...
ГГ: Откуда ты знаешь?
УУ: Теперь — я знаю чуть больше — чем должна. Кажется, я — нащупала тебя! Скоро буду:) Как говорит мой Обитатель: не думай — делай!
ГГ: ?
ГГ: Джулия, сюда нельзя аппарировать, Ханна защитила «феникс»!
ГГ: Джулия?
> Будь Энтони Даффи
— Привет, — говорит Джулия Сайнс. — Это просто я, — и улыбается в ответ на вспыхнувшее лезвие искажение у своего горла и палочки — твою и Ханны. Ты уверен, что Ханна успела выпустить пару чар... но «просто Джулия» их «просто не заметила».
Просто Джулия... Просто? Её присутствие... Ты ощущаешь мир не так, как остальные иномаги. На самом деле, каждый иномаг «ощущает мир» по-разному. Каждый — уникален, и никакие сферы этого не поменяют. Ты чувствуешь Джулию. Но никогда не чувствуешь ничего, к чему не потянешься сознательно — минусы и плюсы иносферы разума. Но к Джулии не нужно тянуться. Она даже не касается — она раскинулась вокруг, пронизывая собой весь «феникс» и частью себя уходя куда-то в беспредельную даль. Она не давит — «просто» оборачивается вокруг.
Джулия Сайнс — именно такая красавица, какой ты её себе представлял. Светлые волосы, гармонирующая с ними кремовая мантия с узором из зелёных листьев и практически идеальные черты лица. Не убавить, не прибавить. А вот её присутствие и её глаза — зеркало души... Они — впечатляют. Ты догадываешься, что раньше — до того невыразимого, что с ней произошло, — эти глаза были ярко-голубыми. Сейчас они не имели одного цвета. Нет, какой-то частью себя ты понимаешь, что это обычные красивые глаза. Но большей частью — видишь в них отражение утренних небес и отблески миллионов рассветов. Ты слышишь пение птиц, чувствуешь бодрящую прохладу, различаешь шелест трав и запахи цветов. А когда Джулия улыбается — это похоже на улыбку самого утра, на первые лучи солнца, на саму надежду, пожелание всего самого лучшего, что только в голову придёт!
Взгляд Джулии встречается со взглядом Теромоса. Два разума распахиваются друг другу полностью, абсолютно и без компромиссов. С трудом удерживаешься, чтобы не упасть «в них» — в этот водоворот зеркал и осознаний. А потом протосс склоняет голову и молвит:
— Приветствую на моём корабле, Принцесса Свежести Утра.
— Лучерождённая? — невольно вырывается у тебя. Не зря вытащил из шляпы тот потёртый том! — Но как?
— Само получилось, — на первый взгляд кажется, будто она отмахивается от ответа, но это не так. Вольно или невольно, но Джулия добавляет крупицу знания в свои слова. Это действительно «само получилось»! Сколько же... чистоты? искренности? желания? — нужно, чтобы получилось взять — и стать лучерождённой? А ещё ты понимаешь, что твои мысли — не секрет. Они — как на ладони для неё. Причём, в отличие от Теромоса, ей даже не надо прикладывать усилия — она просто сверхъестественным (никакой иномагии!) образом знает, что ты думаешь, и, одновременно, видит твои эмоции и образы в твоей голове. И никакие защитные приёмы не помогут. Как с Теромосом — но хуже. Потому что он — холодное, полуравнодушное внимание, а она — светлые лучи сочувствия и понимания. То, как она на самом деле, ни капли не скрываясь, окутывая сознанием-присутствием, относится к тебе... От неё не получается, не хочется защищаться, ни в прямом, ни в переносном смысле.
— Ты можешь помочь Энтони и мне? — спрашивает Ханна, пока ты не можешь вымолвить ни слова.
Джулия улыбается ей — улыбка самого утра! — и Ханна замирает, как ты секундой раньше, поймав её взгляд. Берёшь себя в руки и спрашиваешь сам:
— Что ты видишь во мне?
— Одиночество, — грустно улыбается она. — Смерть. Пустоту.
И ты видишь их тоже. Она отражает тебя — всего целиком! Твой образ, твою пустую, бессмысленную, раненую душу... Но она (и ты вместе с ней) — видит больше. Перед твоими глазами проносится бесконечный страх, вечная тревога, гложущая душу, опасения, проверки и перепроверки. Ты вновь чувствуешь прикосновения чужой души — как в первый раз. Образ Ханны, чистый и близкий, полный тепла и света, мелькает перед мысленным взором. Ты успеваешь осознать, что твой лоб обхватывают прохладные ладони, прежде чем реальность окончательно перестаёт иметь значение.
Ты стоишь во внутреннем мире, на знакомой улочке, и камень её исчерчен чёрными трещинами. Всё почти такое же, каким и должно быть, — кроме одного. Солнца. Никогда раньше твоё небо, яркое небо внутреннего мира не светило солнцем. Равномерный, спокойный свет — тебя это устраивает больше. Но сейчас у границы небосвода приветливо сияло именно оно. Не солнце даже. Солнышко. Ласковое и тёплое, но вместе с тем бодрящее и наполняющее силой солнышко, под лучами которого трещины ускользали в тень.
— Снова привет, — ты резко оборачиваешься. Джулия стоит перед тобой как ни в чём не бывало. Как будто бы она не заглядывает во внутренний мир иномага разума! — Прости за это, но ты сам попросил. Отсюда я смогу сделать больше, чем извне.
— Я... не против, — выдавливаешь ты. — Добро пожаловать? — наверно, это звучит так, будто бы ты ищешь повод, как её прогнать.
— Здесь уютно, — улыбается Джулия. Переводит взгляд в тень, на движущиеся и порой сливающиеся в не-фигуры трещины. — Как ты сделал Бездну такой уютной и послушной?
— Иномагия разума, — как ей объяснить? Как объяснить слепой, что такое свет? — Я...
— Я поняла, — вновь улыбка. Её частые улыбки не раздражают, и это беспокоит. — Генерализированное тревожное расстройство, Энтони. Но это мелочь по сравнению с этим, — указывает на трещины, разглядывая их, — а ты стараешься ограничиться быстрым взглядом. «Сбежав» в тень от солнца, трещины срослись друг с другом, образуя почти проломы. Ты не хочешь думать, что будет, если туда упасть.
— Ты можешь мне помочь? — она молчит, всё не отрывая взгляда от трещин, и ты спрашиваешь сам.
— Это важно — чтобы инициатива исходила от пациента, — кивает она, переводя на тебя взгляд. Как и трещины, её глаза-небо кажутся бездонными, но эта бездонность — не пугает. — Пожалуй, я сделаю сначала так.
Ты не сразу понимаешь, что изменилось. Всё остаётся таким же, каким и было... Нет. Внутренний мир не меняется. Но меняешься ты. Как будто тебе до этого что-то мешало дышать, что-то давило со всех сторон — и сейчас ты с наслаждением вдыхаешь иллюзорный воздух. Что она сделала?
— На тебя много чего давит, Энтони, — отвечает она на незаданный вопрос. — Я убрала тревожность и давление, сняла напряжение и восстановила эмофон спокойствия. Это не навсегда — тревожность и напряжение вернутся, пока существуют определённые триггеры, привычки души. Теперь скажи мне, чего ты хочешь?
Перед глазами прокручиваются видения, видения тревожные и страшные, видения того, чего бы ты хотел избежать. Но ты понимаешь, что они страшные и тревожные, — именно умом. Они не касаются твоих эмоций. Джулия окутывает тебя своим светом, и никакие страхи не могут пробиться через этот покров. На короткий миг ты осознаёшь огромную усталость где-то там, в глубине, о которой и не подозревал... И усталость тает, исчезает под лучами Джулии. Ещё никогда ты не ощущал себя так хорошо!
— Ты хочешь, чтобы этого не произошло, — констатирует она. Её ровный, не мягкий, но и не твёрдый тон не задевает твою гордость. Она просто сделала то, что должна. Так странно... Она смотрит туда, куда ты не пускаешь не то что Ханну — порой и самого себя! Но это никак тебя не задевает. Она вся открыта, вся видима, вся здесь — и она не смотрит на тебя свысока. Её внимание подобно вниманию целителя с той разницей, что целитель обычно знает, с чем имеет дело, а она помогает тебе определить это «что-то».
— Не хочу. Но это... это не самоцель, — понимаешь ты. — Это просто мои страхи.
— Верно, — кивает она, и в этом кивке нет одобрения. Нет, впрочем, и критики. Она просто соглашается — не больше и не меньше. — Этого не будет.
Её слова в одно мгновение меняют твоё понимание. Этого действительно не будет! Как ты вообще мог пугаться таких глупостей? А что будет?
— Решай сам, — качает она головой. — Вы победите — вдвоём с Ханной. Вы вернётесь домой, в Гильдию. Всё будет хорошо. Что дальше, Энтони? Что ты будешь делать дальше?
— Я... я стану ещё сильней? — думается с трудом. Ты и вправду никогда не заглядывал так далеко! А вы ведь победите в худшем случае через несколько дней! Почему ты даже не задумывался о будущем?
— Ты станешь сильней. У вас с Ханной всё будет хорошо, — утверждает она. — Что дальше? Каким ты видишь свой путь? Ты останешься на Хогвартсе?
— Нет, — неожиданно для самого себя отвечаешь ты. — Гильдия мне надоела. И гильдийцы справятся без меня, ведь так?
— Справятся, — улыбается Джулия. — Куда ты отправишься?
— Не знаю, — ты и вправду не знаешь. Что будет, когда вы победите?
— Лист снова будет доступен тебе, а может — Древо. И тысячи новых миров — какие бы ты пожелал посетить?
— Миры будущего? — ты сам не уверен, просто такие мысли иногда мелькали, когда ты разглядывал очередную безделушку от Эллстар. — Найти мир, откуда родом Эллстар?
— Тебя влекут знания? Эмоции? — предполагает она.
— Эмоции, наверно, — тебе кажется, будто бы каждым словом ты ступаешь по тонкому, едва удерживающему, покрытому трещинами льду. — Отец много путешествовал, и я хочу побывать во всех местах, о которых он рассказывал. Увидеть, как живут люди... Собрать свою сокровищницу?
— Только не ценностей, а сувениров, — кивает она твоим мыслям. — Сокровищницу впечатлений и фотографий. И ты хочешь, чтобы Ханна была с тобою вместе. Ты хочешь показать ей мир. Все миры, о которых вы гадаете перед сном, вспоминая очередное чудо, выуженное рыбаками. Там, в других мирах, ты найдёшь новых знакомых и друзей, проживёшь совершенно новые приключения, научишься новым трюкам.
— Да, — ты вдруг понимаешь, что широко улыбаешься в ответ на улыбку Джулии. — Я хочу этого.
В тот же миг, когда ты сказал последнее слово, холодком пробегается страх, тревога проникает ледяными спицами, и давление целого мира обрушивается со всех сторон... Это больно. Это дико, нестерпимо больно! Перед глазами снова проносятся образы — и каждый из них провоцирует задрожать, забиться куда-нибудь в уголок, выставить перед собой широкие спины телохранителей! Целую вечность ты пытаешься прогнать такую знакомую и такую незнакомую боль, не в силах смириться, что она не уйдёт, что она — часть тебя, и что...
— Скажи мне слово, — тихий и ясный голос Джулии точно вырывает из пучины. Ты встречаешься с её взглядом и видишь как сострадание, так и холодную безмятежность. — Чего ты хочешь на самом деле, Энтони?
С трудом размыкая губы, ты проталкиваешь сквозь них звуки, и звуки складываются в слово, колючее и манящее, негромкое, но весомей веских слов:
— Свободу.
> Переведи взгляд на Сайика
Вортигонты смотрят сквозь покровы, истину усваивают они напрямую, касанием сознания, и в этом сходны с самими Зел-Нага. Но различны тем, что их псионическая сила и по сравнению со слабейшими из Зел-Нага — попросту ничтожна. Однако она вполне значима для профессиональных псиоников среди протоссов, не говоря уже о людях-«призраках» вселенной Starcraft. Безусловно, вортигонты не в весовой категории Теромоса, однако гибкость способностей и тонкость восприятия сделала бы одного из них неприятным противником даже для древнего учителя тёмных тамплиеров. Однако оставим эти гипотетические сравнения, которые охарактеризовали способности, но совсем не личность пробуждённого пленника Альянса.
— Больше, чем человек, — тихо сказал вортигонт. — Но ты — не он. Этот благодарит за помощь.
Параллельно — и Сайик прекрасно это ощущал — вортигонт манипулировал эссенцией, возвращая мышцам прежнюю силу, а разуму — свежесть и остроту. Тонкие манипуляции, интересные — гораздо более качественные и комплексные, чем те, что произведёт Элла Мэйдж.
Сайик не мог полагаться на свои чувства в полной мере, ощущал себя ослепшим, однако и остатков предвиденья хватало, чтобы представлять недалёкое будущее игроков. Даже Эллы, защищённой, казалось бы, от подобного. Она исчезала, облекаясь в Мантию, но Сайик легко реконструировал, что же она в ней совершит. В конце концов, люди предсказуемы. Мир предсказуем. И он, Сайик, был одним из тех, кто вносит толику хаоса в этот детерминизм, хаоса слишком слабого, чтобы всё разрушить, но достаточно сильного, чтобы спровоцировать каскадную смену прежнего порядка — новым. Стоящий на тонкой грани порядка и хаоса, вестник перемен — таков был Сайик, порывистый и странный.
— Это мой долг — разрушать темницы, в коих страдают слишком долго, — поклонился лучерождённый. — Каким же будет твой долг, о вортигонт?
— Нельзя освобождать их — слишком рано, — молвил тот, повернувшись ко своим сородичам. — Комбайны будут здесь, и нам их мощь не удержать. Не в этом месте, не в этом времени. Время, м-м-м, место... — вортигонт прикрыл все свои глаза, вслушиваясь в колебания эссенции, в поле бесконечного потенциала, простирающееся в вечность. — Это место необычно. Нова Проспект отрезан, одинок. Координатор пробудился. Советник будет скоро пробуждён. Струны порваны, искривлены... Некто сдерживает искривленье, не даёт энергии выйти из-под контроля Альянса. Но нужна ли ему благодарность? Нужна ли благодарность круговороту ворт-эссенции? М-м-м, — он открыл глаза. — Что же задумал ты, освободитель?
— Сайик, — представился тот, улыбнувшись. — Принц Наступающей Весны — там меня можно называть. Задумал? Ничего. Я делаю толчок — а дальше всё случается само собою. Чего бы хотел ты, вортигонт?
— Мы разделены, — большой красный глаз в центре головы вортигонта видел больше, чем положено просто глазу. — Мы разобщены. Не Альянс сделал это. Связи порваны искажением и не могут быть возвращены. Мои собратья здесь, — он качнул головой в сторону капсул. Сайик откровенно любовался движениями тела вортигонта. Гибкое и выразительное — эти существа выражали эмоции всем телом, гораздо ярче, явственней, чем люди. Если знать, куда смотреть. Сайик знал. — Отрезаны. От нас всех. Я одинок. Мы одиноки. Мы желаем обрести целостность и исцелить разрывы.
— У меня есть знакомый целитель, — улыбнулся Сайик. — Я мог бы организовать встречу.
— Манипуляция ворт-эссенцией...
— Вполне доступна таким, как мы, — Сайик подхватил потенциал и изменил его. Вортигонт склонил голову (вернее, тело целиком — жесты вортигонтов, в связи с другой пластичностью костно-мышечной системы, отличаются от человеческих, и жесты их обыкновенно сопровождаются движением позвоночника, более гибкого и прочного, чем у людей — О.Н.), ощущая изменение.
