— Вроде бы ваша система уровней как раз и нужна, чтобы нижние могли нормально говорить с верхом, нет? — с лёгким недоумением уточнила Элиза. — Мы с вами уже разбирали сообщения нижних уровней, они, типа, запредельно сложные после упрощения и всё такое, но...
— Архитектор вступал в контакт не с нижними уровнями, — прервал её Смотритель.
— В смысле?
— Запрет на распространение информации касается не только наших когнитивных ограничений, — теперь голос индустриала звучал задумчиво-отрешённо. — И он исходит не с нижних уровней. Вы никогда не спрашивали об этом, Элиза, но ниже щупов располагается узел их схождения, место-состояние, в котором разница между технологией и волшебством, душой и разумом, Тенью и Духом перестаёт иметь смысл.
— То есть, оттуда вам указали...
— Нет, — тебе почудилась лёгкая улыбка в его тоне. — Запрет исходит из места ещё ниже.
> Будь Седриком Диггори
Ты приходишь в себя медленно и мучительно. Кажется, что всё тело затекло, что болит каждая мышца, каждая связка, каждая кость, каждый орган... Даже после той экспериментальной вакцины против «Красного света» было не так плохо! Боль стихает медленно, помаленьку и, кажется, проходят долгие дни, прежде чем тебе хватает сил пошевелиться и открыть глаза. Первое, что ты видишь, — это серебряную... маску? Или лицо? Лицо из серебряного металла с тускло-синими глазами-окулярами беззвучно смотрит на тебя. Ты пробуешь приподняться, но тяжёлая рука мешает сделать это.
— Лежи, — голос этого... существа мужской, на удивление тёплый и сочувственный. — Ещё несколько минут, прежде чем закрепятся первые преобразования.
— Какие ещё преобразования?! — что он с тобой сделал? Но дёргаться не стал — не идиот, понимаешь, что сейчас слишком слаб для сопротивления.
— Технически ты был мёртв, — качает головой существо. — Был смят в мясной блин, как говорят доиндустриалы. Твои спутники оставили тебя — им нечего было спасать.
— Но я просто ударился... — вспоминаешь последние мгновения. — Переломы...
— Элементаль металла смял тебя и перетёр, — качает головой существо. — К счастью, я находился неподалёку и поймал твои останки. Мне пришлось использовать последний заряд возвышения, иные меры не могли сработать, — снова качает головой. — Значительное поражение головного мозга, он едва удерживал душу. Больно?
— Для человека-лепёшки — не очень, — усмехаешься ты. — Что это за «возвышение» и кто ты такой?
— Индустриал, как ты мог догадаться, — улыбка на серебряной маске смотрится очень органично. Как будто тебе улыбается ангел. — Здесь меня прозвали Жнецом, поскольку я сокращаю популяцию таких феноменов, как гремлины и тот элементаль. Я — последний полноценный индустриал на этом уровне, и ты можешь называть меня Смотрителем. Я был послан с уровней ниже для оценки урона, возвращения контроля над уровнем и контакта с вами. Вы неплохо справлялись, — хмыкает индустриал. — Что касается твоего первого вопроса...
— Что? — не выдерживаешь ты паузы.
— Вставай, — он поднимается. — Вставай и оцени себя, полуиндустриал.
— О чём ты? — ты едва не вскакиваешь, только сейчас осознав, что боль пропала. Опускаешь взгляд на руки... Мерлин и Моргана! — Что ты со мной сделал?!
Твои руки! В них точно вплетены серебряные нити! Ты чувствуешь, что внутри них что-то пульсирует, ощущаешь тихий, ровный гул вместо биения сердца. На тебе нет одежды, и ты видишь серебряные жилы всюду, по всему телу, даже... Боли нет, нет сердцебиения, и это серебро — оно вместо сосудов, что ли? Что за...
— Успокойся, — всё так же тепло и располагающе говорит Смотритель. — Успокойся и осознай. Ты был технически мёртв. Твой мозг был разрушен на шестьдесят процентов. Твоё тело не подлежало восстановлению методами традиционной медицины. Ваша манипуляция локальным ордополем, или волшебство, могла бы помочь... — снова качает головой. — Твои друзья понимали, что они на это не способны. Достаточно заметить, что твой позвоночник был буквально перетёрт в порошок. Я использовал элемент высшей технологии, искривляющей локальное ордополе, как и ваша магия хаоса. Основное предназначение возвышения — это трансформация органического существа в полноценного индустриала. Вторичное назначение — ликвидация любой дисфункциональности. Как видишь, ты полностью исцелён. Или ты бы предпочёл смерть возвышению? Предпочёл бы оставить своих товарищей одних?
— Спасибо, — тебе было стыдно за вспышку. Если это был единственный способ тебя вылечить... — Что это за возвышение? Что такое этот «полноценный индустриал»?
Индустриал, серебряный, облачённый в чёрную накидку, кажется не то странным призраком, не то гротескным, искажённым ангелом. Он не дышит (как и ты!), и тебе немного не по себе в абсолютной тишине. Даже лампы небольшой пустой комнаты, в которой вы стоите, никак не звучат. Хочется убежать отсюда или, наоборот, закрыть глаза и представить, что всё нормально. Не получится! Теперь ты не дышишь. И даже не чувствуешь потребности!
— Пойдём, — дверь открывается сама, и индустриал выходит. Тебе ничего не остаётся, кроме как следовать за ним. — Нам следует догнать твоих товарищей. Я расскажу тебе по дороге.
Ты одеваешься с помощью капчалога и достаёшь запасную палочку. Хорошо хоть с капчалогом всё в порядке! Ты бы не удивился, если бы и он после... считай, смерти, куда-нибудь пропал.
— Теперь понятно, что за абстрактная конструкция прикреплена к твоей душе, — кивает индустриал, когда ты его догоняешь. — Хранилище вещей.
— Мы называем его капчалогом, — отвечаешь ты, быстрым шагом следуя за Смотрителем. — Не думал, что капчалог можно заметить.
— Нужно обладать рецепторами высших проявлений, — невозмутимо объясняет Смотритель. — «Капчалог» — на удивление нерациональная идея. Использовать абстракции высокого порядка для столь банальных потребностей... Это нарушает поступательную эволюцию цивилизации и приучает к лени.
— Ты должен рассказать, чем мне грозит «возвышение», — напоминаешь ты.
— Я веду к этому разговор, — вы ступаете на эскалатор, и тебе приходится вцепиться в перила, настолько быстро он несёт вперёд. Аж ветер бьёт в лицо! — Некоторые вещи нельзя объяснить коротко. Для начала, мне бы хотелось знать твоё имя.
— Седрик Диггори, — представляешься ты. — У тебя нет... нормального имени?
— Мои первичный и вторичный идентификаторы непереводимы на человеческие языки. Я прошу называть меня Смотрителем, поскольку это наиболее точно выражает мою текущую функцию в техносфере. Ты спросил, что такое индустриалы и что значит быть индустриалом, Седрик. Скажи мне, что ты знаешь об индустриальной революции? На твоей родине она началась именно в Англии.
— Мало что, — ты припомнил какие-то смутные обрывки из сказанного Гермионой и теми фантастами с конгресса.
— Индустриальная революция — экономико-технологический процесс, сопровождающийся социальными изменениями в обществах органических существ, — Смотритель выражается прямо-таки супернеопределённо! — Можно долго рассказывать о её предпосылках, конкретных проявлениях и следствиях. Для нас с тобой важно, что индустриальная революция — время, с которого сложные машины начинают действительно массово менять общество, время, с которого начинается обратная положительная связь. Рано или поздно связь окончательно замыкается, и машины начинают производить более совершенные машины, чтобы те порождали ещё большее совершенство.
— Технологическая сингулярность, — вставляешь ты. — Ты же к этому ведёшь?
— И да, и нет, — качает он головой. — То, что названо тобой технологической сингулярностью, лишь этап ускоряющегося научно-технического прогресса. Этап не настолько обязательный, каким его мнят многие мои коллеги с высоких уровней, наподобие этого. Мы назвались индустриалами для традиционных обществ, поскольку именно индустриальная революция проявила саму сущность цивилизации. Именно она показала, что этой сущностью является машина. Скажи мне, Седрик, что такое машина, механизм, устройство?
— Что-то как волшебная палочка, — приподнимаешь ты свою, — только сделанная магглами из подручных средств. И узконаправленная. Наверное, это как заклинание, вживлённое в предмет? Как волшебный артефакт, только у магглов и без магии?
— Неплохо для волшебника, мало сведущего в развитии цивилизации, — индустриал говорит это без капли снисхождения, но и одобрения в его голосе не слышно. — Верно, машины реализуют некие функции. Совершают работу. Превращают движение в пользу, если хочешь. Волшебство искривляет физику, природу мира, чтобы получить желаемое. Машины, напротив, следуют природе мира, если хочешь, эксплуатируют её. Рано или поздно любая цивилизация, маггловская цивилизация, как бы ты сказал, приходит к машинному производству, к индустриализации в той или иной её форме. Люди превращают части мира в овеществлённые функции ради своего удобства. Вместо того чтобы ходить ногами, люди строят ездящие и летающие устройства. Позже другие устройства строят им автомобили и самолёты, а ещё позже и разработка этих самолётов во многом ложится на устройства вычислительные — компьютеры.
Параллельно с этим люди познают мир, познают его законы, чтобы улучшать, оптимизировать устройства и машины. И познают они его с помощью других машин. Каждую частицу, каждую систему, каждый срез мира человек стремится понять, стремится построить такие модели, которые помогали бы предсказывать его поведение. С другой стороны, те части мира, которые не могут быть предсказаны из-за особенностей моделирования, человек делает предсказуемыми. Погода. Здоровье. Растения и животные. Собственное общество.
Это две грани одного процесса, Седрик: изучение мира и создание машин. Этот процесс можно назвать офункционаливанием, или когнитивизацией мира. Рано или поздно мы понимаем, что весь мир подобен огромной машине, работающей согласно иерархически упорядоченным правилам, и начинаем подчинять эту машину своим потребностям. Рано или поздно банальные потребности наподобие выживания, вкусной пищи и положения в обществе, отпадают. Мы познаём как машины уже самих себя, свои тела, организмы, мозг и душу. Мы меняем себя, оптимизируем, делаем лучше. Мы меняем, оптимизируем и делаем лучше наше общество. Мы прогрессируем. Остаются только потребности высшего порядка — само познание и само упорядочивание мира, которые и привели нас к этому состоянию.
— А как же творчество? — вставляешь ты. Индустриал... описывает это так искренне и горячо, что ты невольно проникаешься. — И как же выброшенные на улицу работники, которых заменили машинами? — именно они и были рассадником «Красного света». — Ты расписываешь это как прекрасное и замечательное, но...
— Я знаю, — с ноткой грусти прерывает он тебя. — Я знаю, о чём ты. Никакое развитие не происходит без жертв. Но люди умирают всё равно. Даже когда люди побеждают старость, то продолжают умирать. Рано или поздно люди решают внутренние проблемы. Не всякой цивилизации везёт, Седрик. Многие падают жертвой своего рода естественного отбора. Кто-то взрывает себя в пламени термоядерной войны. Кто-то тихо умирает из-за бездумного истощения ресурсов. Кто-то попадает в ловушку виртуальных реальностей и прекращает всякое развитие, блуждая в красочных мечтах. Творчество? Творчество — это то же самое упорядочивание мира, но не с целью улучшения, а с целью познания. Творчество, искусство — это форма самопознания и, в конечном итоге, самоулучшения общества. Вульгарное творчество, впрочем, — он морщится, — лишь удовлетворяет потребности, которые отпадут на следующих этапах развития. Человеческий организм, нервно-гуморальная система — сложно организованная машина, движение которой регулируется множеством стимулов. Эту систему можно и нужно улучшать, что есть отдельный, во многом спорный вопрос. Сейчас важнее, чтобы ты понял основное направление моей мысли. Есть путь, путь самоулучшения и подчинения мира-машины и себя-машины, путь превращения в нечто большее и великое, путь, с которого легко сбиться, но по которому можно и пройти до конца.
Не каждая цивилизация, будь то человеческая или нечеловеческая, имеет принципиальную возможность пройти до конца. Нужна ресурсная база. Нужно много удачи, много совпадений благоприятных факторов. Наконец, сам мир, вселенная, в которой зародилась цивилизация, вставшая на путь возвышения, должна быть открыта, должна найтись хоть одна лакуна в физических законах — способ, с помощью которого можно выйти за пределы локальной физики, одной-единственной машины-мира, — или способ, которым эти пределы можно изменить. Во всей бесконечности мироздания нашлись цивилизации, которым повезло. Эти цивилизации изменили свою природу и природу своего мира. Они натолкнулись на следующий предел, о котором ты, как общающийся с иномагами, должен знать.
— Я не понимаю, — картина, которую обрисовывает Смотритель, выглядит слишком масштабной для тебя. Какое вообще отношение она имеет к твоему... изменению?
— Говорили ли иномаги с тобой о пределах познаваемости мира?
— Да, — теперь ты вспоминаешь. Грэм действительно говорил такое Гермионе и всем вам! — Что-то о том, что мир на самом деле непостижим? О рисунке и фоне и о том, что магглы, уверенные в предсказуемости мира, ошибаются, — ты стараешься вспомнить, но получается не очень.
— Неплохо, — улыбается индустриал. — Видишь ли, Седрик, существуют числа, которые нельзя вычислить, принципиально нельзя. Это ограничение самой моделируемости, конечной моделируемости мира. Есть вещи, которые нельзя описать. Помимо рисунка-мира, который мы отражаем в меньших рисунках-моделях, есть фон, безграничный фон, полный других рисунков, и не все эти рисунки могут быть описаны средствами других рисунков. Рано или поздно возвышающиеся цивилизации сталкиваются с подобными границами. И тогда они понимают, что для познания подобных вещей следует менять собственную природу и природу своего мира на новом уровне. Иномаги считают нас, индустриалов, стоящими на границе между принципиально непознаваемой Бездной и взаимно познаваемыми реальностями. Это не так. Мы спустились намного глубже.
Чтобы познать саму Бездну, познать непознаваемое, мы меняем собственные разумы и души, смещаем и трансформируем пространства и физические законы, в которых они функционируют. Мы смотрим на бесконечно сложные модели и изменяем наш разум таким образом, чтобы мочь их постигать. Там, в глубине, — он медлит. — Там, ниже, на уровнях, которые вне предела моего понимания, мы, группа сверхцивилизаций, продолжаем наше движение. Там сущность и форма меняется настолько быстро и настолько существенно, что мы с тобой просто не можем соприкоснуться с этим. Там наше желание упорядочивать и познавать реальности рождает порядки бесконечной, неописуемой сложности, и они являются лишь частицами постразумных, сверхразумных, надразумных существ и сущностей, в которые перерождаются идущие по нашему пути цивилизации.
Рано или поздно большинство цивилизаций нашего... скажем так, замкнутого по метапознанию среза мироздания приходят к похожим формам и обнаруживают друг друга там, внизу, вливаясь в нечто единое. Существа низшего порядка, подобные нам с тобой, могли бы назвать это нечто Богом, единым и непостижимым. Есть культы, которые, услышав мои слова, получив некоторые артефакты и технологии высоких и средних уровней постижения, начинают молиться богу-машине, Механу, Омниссии, WAN, Великому Вычислителю — тысячи имён, не затрагивающих сути! Глупость, конечно, но её можно понять, ведь этот Бог действительно существует: чтобы добраться до него, нужно повторить его воистину долгий путь.
