> будь Энтони Даффи
Бесконечный кошмар кончился буквально мгновенно. Только что вы с Ханной едва-едва держали щиты, пока Роб и Олли переводили дыхание, — а вот уже висите перед очередным пустым местом, скованным силой Времени. Ни Роба, ни Олли, но ты уже знал, где они: отдыхают на корабле. Морриган — один из ликов древнего иномага Морганы, Моргана её побери! — повредила их души. Как и Миртл, как и Седрик, они вряд ли продолжат миссию. Нужно время, банальное время на восстановление, и все богоуровневые силы вместе, всё волшебство порой не может это время заменить...
Ты чувствуешь себя выжатым и разбитым, Ханна — не лучше. Джинни и Том, Марк и даже Дамблдор — выглядят не лучше. Почему же Джулия... Она здесь! Она была здесь, но ты заметил её последней — настолько естественно сливалась она с фоном.
— Джулия? — зовёшь ты.
Она оборачивается. Окутанная тусклым, но веским светом, она кажется выше и больше вас всех вместе взятых. Ты помнишь вашу первую встречу с Принцессой Свежести Утра. Уже тогда она была больше что тебя, что Ханны, и только Теромос был сравним. Не сейчас. Сейчас в хрупкой фигурке, полной света и прохлады, скрывается не только надежда и чистота. Внутри неё таится Мощь и Власть с заглавных букв. Не Принцесса — царствующая Королева встречается с тобою взглядом.
Во взгляде этом уже не утро. Ты видишь в нём движение. Ты видишь переворачивающиеся песочные часы. Ты видишь начала и исходы, закаты и рассветы, сменяющие друг друга, и понимаешь, что они — не Джулия. Джулия Сайнс, Королева Зорь и Надежд, ими не является — а управляет. Одним этим взглядом (причём посмотрев на всех сразу) она рассказывает о жертве Сайика и кратко описывает новую себя.
— Вам будет интересно, — неожиданно подмигивает она, и потусторонняя аура... нет, не исчезает. Остаётся. Будто бы на одном месте стоит две, три, а то и десяток разных Джулий! Ты переглядываешься с Ханной. Королева лучерождённых — вот, значит, что это такое. — Хм, — она протягивает руку к красному свету аспекта Времени. — Кажется, вот так? — на миг вокруг неё мелькает образ шестерёнок. Манипуляция аспектом Времени? Но она же...
Временная заморозка исчезает. И вновь реальность расходится — ты невольно вскидываешь палочку, вспоминая вторжение Морганы.
— О, привет! — любопытное лицо парня с кошачьими ушами оглядывает вас. — А мы вас заждались!
— Стол накрыли? Время отрегулировали? — строго спрашивает Джулия.
— А как же, Королева! — восклицает котопарень, широко улыбаясь. — Будет исполнено, Ваше Зорьное Величество! Прошу! — и прячется внутри.
Джулия ведёт рукой, и откровенно жуткий провал в реальности обращается обычной деревянной дверью. Она отворяет дверь и машет вам рукой, взмахом этим объясняя безопасность «чёрного хода» в нечто под названьем «Разноцветье». Не телепатия, не легилименция, не сфера иноразума — «просто» каждым движением она может больше, чем обычный человек. Это и раньше было заметно, но сейчас... Сейчас за ней будто спряталось не полтора человека, а не менее десятка.
Вы следуете за ней — всё быстрее и быстрее! — почти бежите по тесной пещере, подземному ходу, ведущему куда-то вглубь, и ты не успеваешь осознать, куда именно, но определённо в иное место, не-место, а быть может, и не-время... Мелькают по бокам жёлтые светильники, а впереди, рядом с котопарнем, ты находишь, простерев туда сознание, девушку, одетую в строгий, пожалуй, мужской костюм... с ушами кролика. Бессмыслица какая-то! Девушка-кролик регулярно поглядывает на часы на своём запястье и, похоже, котопарень подстраивает свой уже бег под её темп.
Вы ускоряетесь всё больше, больше и больше! Это уже не требует усилий, как будто само это место ускоряет, помогает вам! Светильники сливаются в две жёлтые линии, и вы уже не бежите, а летите, вас несёт вдоль этих линий. Ты вдруг осознаёшь, что пещерный ход давным-давно исчез, а линии тают вдалеке. Ветер, несущий вас в совершенной тьме, успокаивается, и ты понимаешь, что свободен. В этой нереальности не надо двигать руками или ногами, чтобы летать. Достаточно только мысли.
— Картинная галерея! — радостно объявил котопарень. — Наибыстрейший путь к званому обеду!
— Позволь распутать наших дорогих гостей, — обернувшись, церемонно поклонилась девушка-кролик. — Знаю, многие из вас, — остановилась взглядом сперва на Ханне, потом на тебе, — не склонны доверяться незнакомцам, но я верю, что наша репутация ещё жива. Мы — Художники, коллектив творцов и мастеров со всех линий ИМ-листа и нашей ветви! Я — Эбби, а мой непоседливый друг — Эшер. Мы вызвались...
— Вызвались? — громко хмыкнул Эшер. — Просто кое-кому отвлечься от рисуночка — трагедия столетья!
— Не преуменьшай важность сиюминутного вдохновения, — строго погрозила ему пальцем Эбби. — Мы, Художники, здесь, чтобы преподнести вам дар, передать эстафету и пожелать удачи. Я вижу, — лёгкая хмурость, — композитор не нашла на нас время, но это не страшно. Думаю, вас не затруднит передать ей наши пожелания и наш дар?
— Конечно, не затруднит, — улыбнулся ты ей, осознав, что ни Джулия, ни Джинни не хотят выступать в роли лидера вашей группки. — Боюсь, мы слышали о вас немногое, — по крайней мере, ты.
— Обычно те, кто о нас слышат, к нам и уходит, — заметил Эшер. — Мы редко приглашаем новичков!
— Мой друг хочет сказать, что редкий человек достаточно неординарен, чтобы присоединиться к нам, — пояснила Эбби. — Мы рады тем иномагам, кто стремится к свободному, ничем не ограниченному самовыражению, желать творить миры — настоящие и не совсем. Мы объединились, чтобы создать собственное пространство, в котором никакие ветры перемен не смогут повредить самым хрупким и изящным из творений.
Ты вдруг осознал, что было не так с этими двоими, не считая звериных ушей. Не люди! Они были людьми... только наполовину? Наполовину люди, наполовину... ушедшие? Всё, что ты знал о Художниках, — это короткая лекция Райса, посвящённая группировкам иномагов. Художников Райс называл иномагами с некоей особой интонацией, точно в кавычках. Какой была цена «стабильности» и «творческой свободы», о которых вела речь Эбби?
— О какой галерее и каком званом обеде вы говорили? — уточнил ты.
— Наше сообщество собралось, чтобы вручить вам долгохранимый дар. Мы посвятим вам торжественный обед, — размеренно отвечала Эбби; не представься она художником сама, ты бы поставил половину своего золота на то, что она — какой-нибудь чиновник. — Я имею в виду... — тень вины мелькнула на её лице.
— Она хочет сказать, что большинству из нас плевать на дела внешнего мира, — объяснил Эшер. — Нас будет совсем немного — кто не в творческом запое, кто не занят, кто не сторожит, кому интересно. А галерея — это галерея имени Книги, уж не знаю, какой.
— Составитель не назвала своего имени, — подхватила Эбби. — Она — одна из редких наших гостей, к Художникам не принадлежащих. Её привёл сюда сам Игнотус Певерелл, и она показала себя как прекрасный критик и составитель тематических галерей из готовых картин. Тематический замысел некоторых так и не был разгадан, но гармония — несомненна. Прошу за мной, — она развернулась и полетела во тьму. — Первая из картин называется «Тайна».
...Сквозь мрак летите вы, и мрак этот — часть картины, восприятие, окутывающее вас тьмой, но не проникающее внутрь; вы — яркие силуэты на фоне бесконечной темноты, столь же далёкой от нормального мира, сколь от чёрных провалов в Бездну.
— Пред началом, — шепчет Марк.
Тьма сгущается, становится почти ощутимой, густой, точно патока, ледяной, враждебной... Вдалеке — вспышка!
Она не была яркой на фоне вас, но на фоне темноты — слепящей. Фиолетовый свет проносится сквозь вас волной, и ты чувствуешь привкус чего-то приятно-неясного на языке. Слышишь шорох листвы и шум дождя, плеск волн и свист ветра. Ты слышишь песни — песни, предназначенные для таких, как Джулия, — не для тебя. Чьи-то огромные крылья заслоняют всё воображение и исчезают, будто призрак. Невероятно большие силуэты кажутся такими маленькими на фоне воистину необъятного, неопределённого, смутного... Чьи-то имена. Что-то далёкое, но в то же время зовущее, громадное, но знакомое, прекрасное и невыразимое, подобное мысли, подобное тени, иное — да не иное, светлое — но только на фоне абсолютной тьмы, чистое — и в то же время сложное, глубокое, непостижимое; чудо — но не волшебство.
На мгновение тебе кажется, что сейчас ты поймёшь нечто невероятно важное, всегда от тебя ускользающее, раскроешь фундаментальный секрет, который...
Мрак рассеивается. Вы летите в фиолетовой ночи, и холодные звёзды простираются внизу, не менее холодный, яркий, жёсткий даже свет — сверху. Тишина. Спокойствие. Тайна, до которой ты будто бы дотянулся, ускользает из рук, и никакая иномагия разума не помогает. Слишком эфемерно то, что ты увидел, будто бы отголосок чего-то настоящего, но произошедшего настолько давно, настолько далеко, настолько не с тобой, что...
— Красиво, правда? — молвит Эшер. — Говорят, первые художники нашли эту картину, когда только создали наш домен. Кто её написал? Как она сюда попала? О чём говорит? Тайна.
— Интересно, что некоторые детали техники исполнения не разгаданы до сих пор, — добавила Эбби. — Первые художники многому научились, изучая это полотно. Оно — классический образец первого художественного века наряду с «Основанием» и «Океанами рассвета». Согласно анализу мэтра Орландо, изображённое событие произошло во внешней реальности, а не воображении автора картины.
— Где и когда — никто так и не узнал, — пожимает плечами Эшер. — Как-то я тоже ходил в эти «экспедиции поиска Тайны». Было весело, а толку — ноль.
Молча летели вы над звёздным небом, осмысляя увиденное и прочувствованное, и художники молчали, очевидно, понимая, что вы пережили. Ты никогда не мнил себя знатоком искусства, но эта «Тайна», проникшая в душу, не заметив, точно Теромос, окклюменции и иномагии, была... не только искусством? Как не является только искусством архитектура, совмещая красоту и функциональность, а дизайн помещения естественным образом соединяет эстетическое и прагматическое. «Тайна» была именно такой — зерном не то желания, не то сомнения, которое неведомый автор дарил зрителям. Не манипулирующим, не принуждающим, а скорее намёком, приглашением... Не зря этот «мэтр Орландо», должно быть, потратил столько сил на анализ, а Эшер участвовал в целых «экспедициях».
«Тайна» не меняла, она... приоткрывала дверь? Но только тем, кто был готов, кто мог отвернуться от доступных удовольствий и простых желаний, ты был уверен, что даже не все художники, что... А ты — мог? Ты искал в инореальности могущество, силу, но, в конечном итоге, твоей целью была не она. Ты хотел свободы. И была в «Тайне» какая-то струнка, что-то невыразимое, и, должно быть, ты не выразишь это никогда... Что-то, показавшее инореальное с другой стороны. Свобода. Свобода быть иным. Свобода от навязанного обществом, свобода не как власть, а как возможность просто быть. Свобода открывать — имена, миры, действительно интересных людей... Ханна.
Может ли так быть, что рядом с тобой она не так свободна, как могла бы? Пока ты заглядывал в глубины трещин в реальности, она убивала для Гильдии... Какой, к чёрту, Гильдии? Она убивала для тебя. Ты разглядывал диковинки с очередной рыбалки, но как часто она могла к тебе присоединиться? Ты учился новым заклинаниям и расшифровывал древние фолианты, а она? Она разбиралась с «особо важными» посетителями, приглядывала за Гильдией и твоей спиной, пока ты становился сильнее! Ты спас её, она «заплатила» тебе настоящей преданностью, и это было намного больше, чем ты заслуживал. Что ты сделал не для «вас», а для неё? Из спасителя ты превратился в её тормоз, якорь в худшем понимании, того, кто забирает, а не даёт! Сначала вы занимались Гильдией наравне, но потом... она ведь никогда не возражала! А ты... слепой дурак! Когда всё закончится...
— Следующая картина чуток головокружительная, — предупредил Эшер, вырывая из мыслей.
Фиолетовое небо плавно, незаметно перетекло в синее. Погасли звёзды под ногами, и вдруг ты осознал, что там, внизу — невероятная глубина, которой не было границ и мерок. Солнце вспыхнуло над головой, диссонируя с тёмно-синим небом, и каждый из его лучей обратился колонной света, уходящей вниз, в безначальный мрак. Колонны эти были настолько же титаническими, насколько глубокой была пропасть под вами и насколько высокими — небеса.
Было холодно. Снежинки, ярко-белые, сверкающие, нелепые на фоне остального, падали с небес, и стоило тебе присмотреться к какой-нибудь, как она — для тебя! — росла, обращалась тысячей кристаллов, каждый из которых был человеком, вещью, явлением, идеей... Этот странный снег падал прямо в бездну, огибая вас — но не колонны. Там, где он касался световых столпов, снежинки таяли, превращались в капли, в пар с тихим шипением, и заключённые внутри видения вырывались наружу, заполняя колонны целыми мирами, полными хаоса и беспорядка.
Так продолжалось недолго. Фигуры, смутные, но безусловно могущественные, прекрасные, стоящие выше вас... Лучерождённые? Конечно, это были они! Лучерождённые возникли меж колонн, точно всегда здесь были. Кто-то из них просто радовался снегу и солнцу, но большинство касалось колонн, и хаос внутри сменялся порядком, обретал вес и значение. Обретал... реальность? Перворождённые делали это не одни: незримые, однако чётко ощутимые силы помогали им, силы могущественные, безымянные, силы, каждая из которых могла бы отдельного лучерождённого превратить в ничто — эти силы двигались в такт. В такт тихим, мелодичным, звенящим песням, которые напевали лучерождёнными, подыгрывая себе касаниями световых колонн, точно струнам арфы.
Эта была песня, вернее, тысячи песен, тысячи мотивов, противоречащих и гармонирующих друг другу одновременно. С каждым звуком, каждой нотой упорядочивались видения внутри колонн, а фигуры лучерождённых блекли, растворялись, будто вкладывали себя внутрь — до конца, а силы, помогающие им, становились частью колонн, их границами и, в то же время, опорой, не то подлинной, не то метафорической.
Колонны росли на глазах, но расстояние между ними росло тоже — а может, это уменьшались вы? Уже не между лучей видений, но меж миров летели вы, и калейдоскоп картинок, звуков, чувств внутри грозил захватить наблюдателя, втянуть внутрь, сделать своей частью, как делал частью снегопад, который, к слову, уже пропал. Только холодный, звонкий, как стихшие голоса лучерождённых, как мелодии их песен, ветер продолжал вихриться вокруг, налетая то с одной, то с другой стороны.
На фоне произошедшего ты чувствовал себя несколько... ничтожным. Маленьким. Будто мальчик, который заглянул ко взрослым, и был поражён, какими масштабными, великими делами они занимаются, пока он летает на детской метле да играется с волшебными фигурками. Это было не совсем твоё ощущение — его передавал сам автор картины, но ты мог его понять. Если так было на самом деле...
