Когда-то кулумы относились ко Вселенной как к своим охотничьим угодьям, и люди боялись их.
И, в свою очередь, вселенная убила большинство их сильнейших. В большинстве секторов по-прежнему было стандартной практикой убивать всех найденных Кулумов, потому что поступать иначе было слишком рискованно. Теперь Кулум удалился от людей, которые когда-то прятались от них, на окраину вселенной, и большинство из них не ценило даксамитов, привлекающих к ним внимание.
Хуркайс не был заинтересован в преследовании наследия своего народа — он видел достоинство и ценность в хорошей охоте, но он также находил ценность в общении с другими инопланетянами, в общении с ними и в том, чтобы быть частью чего-то, что в противном случае было чуждым понятием для многих в его виды. Люди были больше, чем просто еда, и, учитывая, как его мать воспитала его, тот факт, чтоонзнал, что это означает, что ни у кого из других Кулумов, которых он встречал, не было оправдания.
Более того, он знал еще кое-что: стать таким, как его мать, означало умереть молодым . Его мать была из давно потерянного века, в конечном счете, существом из того времени, когда Кулум безнаказанно бродил по обширным пространствам вселенной, останавливаясь только более крупными империями и, иногда, Зелеными Фонарями.
Но все изменилось. Прошли тысячи и тысячи лет с момента их расцвета, и они пытались вернуть себе эту славу — какую бы ценность вы ни придавали славе одинокой, ненасытной, ненавистнойсуществование подобно его предшественникам — было безумием. Нации стали сильнее, межзвездное сообщество уже не было таким молодым и наивным, как когда-то, появились другие конкуренты на ту же нишу, которую они когда-то заняли, а на кулумов охотились.
Просто так оно и было. Войны Псионов-Доминаторов положили конец старой эпохе, и в этой новой эпохе старому Кулуму не осталось места.
Люди по-прежнему боялись их, по-своему, но кулумы были сведены к детским басням, сказкам, рассказываемым юнцам, чтобы они не спали, а то кулумы поглотили их разум.
Однако Хуркайс посмеялся бы над этим. Ни один уважающий себя Кулум не стал бы есть ребенка первым. Сначала они съедали самые старые, разумы с наибольшей структурой и вкусом, основанные на опыте, и, если они все еще не были сыты, нацеливались на следующего по возрасту и так далее, пока их тяга не была удовлетворена или не осталось никого.
Кулум , в конце концов, означал обжора.
Хуркайс рванулся вперед, бетон рассыпался под его лапами, когда он разогнался. Мир расплывался перед ним, гораздо быстрее, чем он позволял себе двигаться раньше, фактически угрожая сбить его с толку. Его тело появилось из тени, пропитанное светом, привлекая к себе взгляды испуганных инопланетян.
Первые вражеские выстрелы промчались мимо его ушей, скользнули по его меху, почти запели. Следующий врезался в землю прямо у его ног, и он уклонился от них, продолжая набирать скорость, каждый топот его лап раскалывал землю. Он прыгнул, инерция унесла его вверх и в сторону, где он врезался когтями в стену здания и набрал скорость сбоку от него, лазеры вонзились в стену прямо за ним, едва не промахнувшись, когда он ускорился.
Затем подкрепление атаковало. Затрещали пушки, раздались выстрелы, и все это сопровождалось огромной полосой энергии, которая выстрелила из установленной на плече пушки, управляемой одним человеком и тремя другими, помогающими нести ее. Заградительный огонь обрушился на захватчиков, сократив их количество и отвлек их внимание от него, единственной цели, и обратил их внимание на быстро приближающихся защитников, открывающих ответный огонь.
Хуркайс встретил конец стены и прыгнул . Он поднял его выше, на металлический балкон в квартире наверху. Он загремел, когда он приземлился, и, сохраняя инерцию, он прыгнул снова, в четвертый раз, и балкон под ним прогнулся , дико завизжав, когда он бросился высоко, высоко в воздух, на два десятка метров выше.
Под ним битва шла полным ходом. Стрельба врезалась в инопланетян, поражая небронированные тела рабов, а иногда и нанося урон. Тем не менее, линии смещались: более стойкие были вынуждены идти вперед, в то время как более уязвимые ныряли сзади, выдерживая град пуль, особенно когда бронированные даксамиты продвигались вперед и пытались броситься на врага, но были остановлены другим. выстрел из установленной на плече пушки, заставляя их держаться на расстоянии. Тем не менее, враг был не менее опасен, и он мог ощутить его вкус, когда разум подмигнул, голова солдата поглотила луч света и тело упало на землю, как тряпичная кукла.
Но он не допустит, чтобы баланс сместился в их пользу.
Он приближался.
Хуркайс рухнул с неба, рухнул вниз, вытянув лапы, и выпрямил ноги, хвост и профиль. Он набирал скорость, ускоряясь, не благодаря какой-либо телекинетической силе или способности летать — нет, Кулум просто рос в физических способностях вместе с их умственным ростом, что в первую очередь делало их такими трудными для убийства.
Через секунду его передние лапы врезались в одного из даксамитов в доспехах со всей силой, какую только могли передать его прыжок и падение.
Он услышал, как Даксамит в панике закричал, поверженный на землю, когда Кхуркайс навалился на него, втирая его глубоко в бетон, когда они вдвоем отскакивали в сторону, утаскивая их обоих прочь от битвы. Бетон быстро уступил место зеленому газону, который разорвался на части под металлическими панелями доспехов Даксамита и собственным толчком Кхуркайса вниз, его когти нашли опору в металлической броне, когда он продолжал давить со всей силой, на которую был способен, с относительно небольшое кредитное плечо.
Рука в перчатке метнулась вверх, схватив пригоршню меха Кхуркайса, и попыталась вырвать его, но Кхуркайс держал крепче, когти находили щели между доспехами, сжимая все крепче, пока даксамит выл в гневе и отчаянии.
Было слишком поздно.
Скольжение замедлилось, и Кхуркайс сосредоточил свой разум, сила наполнила его тело, пока он формировал свое психическое намерение.От ауры до копья, он сконцентрировал ее и вонзил в Даксамита под собой, словно торчащий клык. Он погрузился глубоко в плоть его разума, миновав защиту, и гневный вой даксамита превратился в агонию, пронзительный и пугающий.
Можно задаться вопросом, как Кулуму удалось процветать, стать таким страшным во вселенной, полной такого количества психически устойчивых видов. Это был справедливый вопрос, но он опровергал простое непонимание того, как работает психическое взаимодействие.
Психически устойчивый во всех случаях, кроме очень немногих, означал устойчивый к влиянию., чтобы контролировать, чтобы иллюзии крутились в вашем уме, чтобы ваша перспектива была искажена или иным образом контролировалась.
Это, однако, не означало, что разум был намного более устойчивым к прямому повреждению.
Кхуркайс взвыл, когда еще одним резким усилием воли вырвал кусок разума даксамита и проглотил его целиком. Вкус у него был мерзкий, как петрикор, смерть и песок, но он был не самым аппетитным из тех, что он пробовал раньше, просто не то, что ему нравилось.
Даксамит закричал, и на этот раз, когда он дернул Хуркайса в сторону, ему удалось его сбить. Кусок меха вырвался из тела Хуркайса с резкой болью, и он обнаружил, что несется по воздуху, прыгая по траве полуразрушенной рощи, полной пней и заноз, прежде чем затормозить и остановиться. в нескольких десятках метров от сбитого Даксамита.
Смахнув пятна с глаз, Кхуркайс встал, наблюдая, как даксамит царапает собственную броню, крича от боли, страха, от раны, которая не была физической, которая не была связана с их физической силой. Его конечности судорожно дергались, маленькие, похожие на припадки движения, которые становились все сильнее и сильнее с каждым мгновением.
Хуркайс облизнулся.
Враги с ужасом смотрели на своего павшего товарища, особенно на другого Даксамита.
Но это была еще одна ошибка, которую им не советовали совершать.
Другие войска, защитники, открыли огонь, и на этот раз в их поле зрения попал противник. Вспышка жидкой энергии пронеслась через пространство между двумя линиями и вонзилась в другого даксамита, возглавлявшего армию рабов, очистив и расплавив его доспехи, оставив большую часть его верхней половины обнаженной, за исключением нескольких торчащих фрагментов доспехов. Он пошатнулся, но слишком поздно, когда дюжина орудий хором открыла огонь, и ядовитый свинец пронзил его тело, его собственный крик присоединился к крику павшего соотечественника.
Кхуркайс двинулся вперед, к даксамиту, от которого он оторвал кусок. Его мать не была хорошей матерью, даже по меркам Кулум, которые уже имели сильное сходство с методом, которым ящерицы обучают своих детенышей.
Но она научила его одной вещи, прежде чем они расстались: всегда доедай свою еду.
Над ним к континенту устремились новые корабли, некоторые из них горели, некоторые были готовы к бою.
Добыча, все они.
Но сначала ему нужно было поесть.
Кхуркайс сделал еще один выпад и заставил замолчать кричащего даксамита.
* * *
[ДЖОН СТЮАРТ ]
Джон держал на своих плечах то, что казалось тяжестью всего мира.
Его руки были вытянуты над головой, а за ними возвышался бастион сверкающей зеленой энергии, величественная стена замка, раскинувшаяся над ним куполом, смутно прозрачная и питаемая постоянным потоком его собственной силы воли. Сооружение было огромным, больше, чем любое сооружение, которое он когда-либо делал раньше, и казалось, что он чувствовал, как каждый последний фунт давит на него.
Он дышал глубоко и ровно, но они все равно выходили форсированными. Дыхание вырывалось через его рот, и любой вдох ощущался, как будто он сосал через тонкую соломинку. У него не было другого выбора, кроме как работать с этим, потому что он должен был сделать это, он...
Он предвидел приближение и вспыхнул кольцом, снабдив конструкцию большей энергией, большей силой воли, когда выше него, через брешь в защитной системе, обрушился артиллерийский огонь и врезался в его щит. Удары были яркими взрывными огненными шарами, которые угрожали ослепить его и выбить дыхание из его легких, только увеличивая вес на его плечах. В бастионе образовались трещины, но он заделал их, снова запечатав барьер.
Но всегда приходило больше ударов. Они всегда делали трещины, которые он затем ремонтировал, которые снова появлялись, как только артиллерия могла в следующий раз попасть в него.
Второй шквал выстрелов обрушился вниз, отбросив его еще на фут или два.
Над бастионом, за брешью в строю, стоял одинокий даксамитский дредноут, стреляя из всех возможных орудий. Это был непрерывный поток лазеров и ракет, которые казались нескончаемыми, запускались из отсеков и орудий и врезались в его бастион, чему нельзя было позволить упасть. Он не мог колебаться, он не мог расслабиться, он мог только сопротивляться , ибо под ним раскинулся во всех направлениях Бангалор, один из крупнейших городов Индии.
Единственным, кто стоял между миллионами душ и вражеским дредноутом, был он, и если он сдастся, если он дрогнет, он умрет и заберет с собой всех в Бангалоре. Это было все, что он мог сделать, ему нужно было спасти их, потому что он не мог спасти никого другого., потому что он знал, что это был не единственный корабль, стреляющий по крупным городам, что он только что оказался в этом районе, когда группа упала, когда пришли корабли, и у него не было другого выбора, кроме как подойти и попробовать, отчаянно, чтобы защитить его, выдержать все это и столкнуться с невероятными трудностями.
Единственная передышка, которую он получил, была, когда какой-то... тонкий хрустальный щит — вероятно, от Луны, если ему пришлось рискнуть предположить — проплыл перед щелью в решетке, вскоре после того, как решетка упала. в первую очередь. К своему стыду, он не был особо готов к атаке — казалось, что корабль просто материализовался в новой яркой дыре в массиве, и у него почти не было времени, чтобы поднять щит, факт, который чуть не убил его, когда его щит едва выдержал первый залп, почти лишив его сознания. Хрустального щита хватило ему только на то, чтобы полностью построить бастион, которым он теперь защищал город, до того, как он был взорван чем-то, что, как он был почти уверен, было рельсовой пушкой, и это зависело от него.
Другого с тех пор не было, хотя он надеялся, что будет.
Более того, он надеялся, что если хрустальные щиты не достанутся ему, то они достанутся всем остальным. Он знал, что люди умирают толпами, с ними или без них. Он ничего не мог с этим поделать, не сейчас. Но это? Он мог бы спасти их, и поэтому он просто сделал бы это .
Здесь он не потерпит неудачу. Не с неописуемой смертью в другом месте.
С неба обрушился еще один залп, ракеты взорвались вспышками света, лазеры прорезали каньоны поперек бастиона, все пытались пробиться, и вся эта сила с грохотом скатилась обратно к нему. Его руки дрожали, и его руки тоже; усталость была вездесущей, и его эмоции казались сухими и выветрившимися, как после полного срыва, как будто он был лишен всего существенного в человеке. Каждый взрыв был таким громким, таким ярким, что должен был оглушить и ослепить его обоих, но костюм защищал его, не давал взорваться барабанным перепонкам, а глаза не ослепли навсегда из-за света.
Тем не менее, черные пятна все еще оставались после каждого луча света, и он не мог быть уверен, было ли это от усталости или от самого света.
Воздух был горячим, но, как вспышки света и шума, он был далек от него. Это не помешало поту скатываться по его лицу, скапливаться на носу, оставляя губы солеными и потрескавшимися, но он не задыхался. Он просто был .
Еще один град снарядов, быстрее предыдущего, каждый ударил по бастиону, как удар молота, забивая гвоздь глубже. Он не знал, как долго сможет продержаться на этой позиции, но должен был выжать из этого максимум, потому что именно этому Ксо научил его, когда они впервые встретились и начали вместе тренироваться.
Эта позиция, держащаяся, несмотря ни на что, и продолжающая делать это, несмотря ни на что, была тогда, когда Зеленые Фонари были наиболее сильны. Частью того, чтобы быть Зеленым Фонарем, было признание того, что вы можете не добиться успеха, что вы можете проиграть, несмотря на все усилия, которые вы приложили, чтобы что-то не произошло, и все еще быть в состоянии встать и столкнуться со своим страхом, встретиться с ним лицом к лицу, и принимайте это как естественное, овладевайте им, и делайте все это в любом случае, потому что это было все, что вы когда-либо могли сделать .
Именно для этого были созданы Зеленые Фонари: для этой способности смотреть в лицо поражению и все еще стоять там, готовый встретить его. Так выглядела сила воли.
И у Джона еще оставалась сила воли.
Крича от напряжения всего этого, Джон толкнул , надавил, заставив себя подняться выше в воздух вместе со своим бастионом. Его кольцо светилось все ярче, становясь почти ослепляющим, и артиллерийский огонь продолжал сыпаться на него, но он не останавливался. Он поднимался все выше и выше, возвращая утраченную позицию с каждым выстрелом. Его дыхание было прерывистым, горло болело, и казалось, что в его теле не осталось энергии, но его кольцо все еще ярко светилось, и в нем все еще оставался бой.
