— Не буду спрашивать, что подвигло вас на такой вопрос, — Грэм облегчённо вздохнул. Он и сам себе не совсем мог это объяснить, а уж кому-то другому... — Но ответ на него непрост для понимания. Скажите мне, что такое Бог?
— Всемогущий, всеведущий, справедливый и милосердный? — попытался сформулировать Грэм.
— Библейский, христианский Бог... — протянул профессор. — Я не знаю ответа. Я не находил прямых свидетельств его существования и вмешательства — но это не значит, что их нет. Мироздание, — обвёл Райс руками всё вокруг, — бесконечно велико и полным-полно чудес. Если вы хотите спросить про загробный мир, то я сталкивался с несколькими, скажем так, загробными планами. Но их неверно рассматривать как окончательные, место окончания пути, как последнюю награду или наказание. В лучшем случае — Чистилище. Но, возможно, вам будет интересно узнать, что я сталкивался с Силами, способными на сотворение и разрушение миров, вселенных и реальностей. Я сталкивался с существами, достаточно могущественными для этого, я присутствовал при некоторых актах Сотворения и видел несколько апокалипсисов. Не здесь, — улыбнулся он. — Я прошёл долгий путь по иным планам и мирам бытия, как и подобает магу инореальности, претендующему на звание мастера.
— Спасибо, — наконец, нашёлся Грэм.
— Я понимаю, что этот ответ — не тот, который вы хотели бы услышать, — ободряющая улыбка. — Но вы же помните правило номер один?
— Некоторые вещи не таковы, какими кажутся? Но причём здесь оно, сэр? — запутался Грэм.
— У каждого правила есть частные случаи, мистер Фергюссон. Одно из частных случаев этого правила звучит так: некоторые вещи гораздо сложнее, чем кажутся. Вопрос Бога именно таков. Я не буду советовать литературу, но позже... скажем, когда вы ощутите необходимость, то попросите у мадам Пинс книгу «О вечном и божественном». Она не стоит в Запретной секции, поскольку там нет практических знаний и она очень сложна для осмысления, особенно в юном возрасте. Чаще всего ей интересуются гости Хогвартса летом или новые профессора в учебное время. На инореальности мы коснёмся этих материй мельком — но, безусловно, каждый иномаг рано или поздно сталкивается с такими вопросами на практике.
— Что значит «когда ощутите необходимость», сэр? — уточнил Грэм, всё ещё запутавшийся.
— Просто доверьтесь своим чувствам, — хмыкнул профессор. — Вот скажите мне, сейчас время прочесть эту книгу?
Грэм резко мотнул головой:
— Нет! Это... как будто что-то внутри сказало, что не время! Это нормально?
— Это необычно, мистер Фергюссон, — тонко улыбнулся Райс, — но такое встречается. А теперь я прошу простить. Мне пора.
— Профессор! — окликнул Грэм быстро удаляющегося Райса. — Профессор, вы такой же, как я?
— Некоторые вещи, мистер Фергюссон, — с той же улыбкой обернулся тот, — не такие, какими кажутся.
— ...Нет, Альбус, — устало вздохнул Этан Райс, глядя на директора Хогвартса. Профессор Дамблдор редко вызывал его в свой кабинет и вообще — предпочитал не трогать, доверяя. Этот раз — исключение. И, по правде говоря, он прекрасно понимал Альбуса и сделал бы точно так же на его месте.
— Если не ты, то кто, Этан? — нахмурился Альбус. — Давно я не видел будущее таким... запутанным. С тех пор, как Сивилла изрекла то самое пророчество.
— Но то пророчество не касалось моего будущего, — заметил он. Пророчество Трелони... очень неприятная вещь, и просто замечательно, что оно обошло его стороной. Страшен Сильф Времени, себя не сознающий.
— Поэтому ты счёл нужным самоустраниться, — неодобрительно покачал головой Альбус. — Сейчас я вижу, что линии, выстроенные пророчествами, остались точно такими же. Что-то перепутало то, что... между линиями. Фон, само течение времени — они перестали быть спокойными и упорядоченными. Меня крайне беспокоит это. Твои связи за пределами нашей реальности более обширны, чем мои — есть ли какие-то слухи, новости, важные события?
— Есть некоторые намёки, — осторожно сказал Райс. Эти намёки тревожили его уже давно, но только сейчас начала складываться единая картина. — Я не могу утверждать точно, но, кажется, что наша реальность стала более тесно связанной с одной или несколькими другими, в которых путешествия во времени — вещь более частая, чем у нас, даже обыденная.
— Но ты не уверен, — констатировал Альбус. — И недоговариваешь.
— Возможно — возможно! — акцентировал Этан, — что на нашу реальность обратил внимание опытный путешественник во времени и собирается инициировать некую цепочку событий. Тебе должно быть знакомо это: пророчества нет, но события точно складываются в чью-то пользу, и любая попытка направить их в другую сторону только помогают тому же самому исходу.
— Знакомо, — прищурился Дамблдор. — Очень хорошо, что ты заинтересован разобраться, что же происходит. Если необходимо, я окажу любую помощь в разумных рамках.
Райс скривился про себя. Проницательность Дамблдора иногда так не к месту! Конечно, он хотел разобраться и не собирался стоять в стороне, но Альбусу знать это было совсем не обязательно. С другой стороны, он сам предложил свою помощь.
— Очень хорошо, — сухо сказал он. — Если понадобится твоя помощь или будет важная информация, я сообщу. Больше ничего?
— Ты слишком серьёзен, Этан, — неожиданно улыбнулся Дамблдор. — Ты разучился воспринимать жизнь вокруг как большое приключение.
— Потому что она — не большое приключение, — поморщился Райс. — Жизнь...
— ...гораздо сложнее, чем кажется, — подхватил Дамблдор, улыбаясь. — Я знаю. Но если мы не получаем удовольствие от жизни, то зачем она? — и хмыкнул. — Ты ведь вкладываешь в неё особенный смысл?
— Я — учитель, Альбус, — вздохнул Райс. — И, не сочти за хвастовство, все мои ученики достигли высот.
— Даже Том, — взгляд Дамблдора чуть похолодел.
— Даже Том, — спокойно ответил Этан. — Он применил свои силы не лучшим образом, но даже ты не можешь отрицать, что он могущественный иномаг.
Несколько секунд два волшебника не разрывали контакт взглядов, а потом Дамблдор сказал:
— Удачи с расследованием.
— Она не помешает, — кивнул Райс и покинул кабинет директора.
— Сегодня мы подробно поговорим о ваших индивидуальных якорях, — начал профессор Райс третью лекцию. — Начнём с теоретических основ. Наиболее подходящим, удачным для любой сущности, не важно, человек или нечто иное, является якорь, в своём роде, резонирующий с ней. Что? О, простите, мисс Уизли. Резонанс — это особый отклик, особое родство, когда два предмета в некотором роде похожи, подобны друг другу, их контакт приводит к усилению связи, — профессор наморщил лоб. — В маггловской физике это используется очень интересным образом. Но неважно. Здесь мы говорим про резонанс сущности человека, его души, индивидуальности с той вещью, которую он выбрал с якорем. Я думаю, все вы рано или поздно поймёте, в чём заключается это сродство... даже мистер Даффи. Якорит — самый надёжный, универсальный, идеальный, всем подходящий якорь. Возможно, этот факт тоже как-то выражает индивидуальность? Так или иначе, вам стоит задуматься над этим вопросом. Почему? Потому что первый якорь будет полностью индивидуальным, создавать его мы будем буквально интуитивно. Я буду давать подсказки, но не более того. Есть способы, в том числе заклинания, сделать якорем почти любой предмет, но такая связь всё равно хуже индивидуальной. И надеюсь, вы как следует постараетесь, поскольку чем раньше вся наша группа, — он обвёл их взглядом, — сделает якоря, тем быстрее мы приступим к настоящей практике. До этого я просто не буду вами рисковать.
Что, мисс Уизли? Да, конечно, я расскажу, с чего начинать. Вам предстоит нащупать некую идею и ощутить родство с ней. То, что выражает вашу душу. Если вы обнаружите её правильно, то после прикосновения, приближения, взгляда на якорь вы ощутите... что?
— Резонанс, — предположил Энтони.
— Конечно же, именно его, — кивнул профессор. — Отклик, резонанс, связь! Вы должны будете вчувствоваться в эту связь, вникать в неё, ощущать полнее и полнее... Конечно, делайте это уединённо. Другие ученики могут неадекватно реагировать на то, что вы полчаса не двигаетесь, не сводя взгляда с якоря. Впрочем, можете замаскировать это под дремоту, — Райс чему-то усмехнулся. — Помнится, я в своё время так и делал, но слишком часто засыпал, пока не научился себя контролировать. У кого-нибудь есть вопросы?
— А это долго? — спросил Грэм.
— От дня до месяцев, — пожал плечами преподаватель — и подмигнул Грэму. — Всему своё время. А теперь...
— Ой! — громко вскрикнула Луна. Все обернулись на неё. Девочка пыталась... встать?
— Ну наконец-то! — воскликнул профессор. — Минус пять баллов с Рейвенкло за невнимательность. Ни у кого не получается встать? Ожидаемо. Нет, это не заклинание приклеивания, и «фините инкентатем» здесь бесполезно, мистер Даффи, мисс Уизли. Мисс Лавгуд, что вы...
Луна подёрнулась дымкой и — исчезла. Просто исчезла.
— Не к месту, — покачал головой преподаватель. — Рано она, рано... Прошу всех оставаться на своих местах... всё равно с не-стульев встать довольно... затруднительно, — хмыкнул Райс — и образ его побледнел, точно выцветая, пока окончательно не исчез из класса.
Луна сопротивлялась изо всех сил. Стул, точнее, не-стул, слишком напоминал не-маму, и не отпускал, не отпускал её! Ей казалось, что у стула отросли зубы, как у брюхопласта, а то и времееда, который сам по себе — большая пасть! Не думать, не думать о времеедах!
В какое-то мгновение она поняла, что знает, как. Конечно! Что может быть проще? Стул — не-вещь, почему бы не сделать его — вещью? Только представить и поверить — всей душой, всем сердцем — так просто и так сложно...
Ей почудилось, что натянулись какие-то невидимые нити. Что нечто громко треснуло. Что разбился хрусталь и громыхнул вдали гром. Что мир рассыпался мириадой разноцветных стёкол и собрался заново. Или не почудилось? Какая красота! Ой!
— Ой, — вслух сказала Луна.
Она зависла в тёмно-сером тумане. Закружилась голова — как будто она падала, но не падала. Затошнило. Рядом дрейфовал — плыл? но как? — стул, настоящий стул, удаляясь куда-то вдаль. Луна попыталась поплыть, но без толку — вокруг был туман, а не вода. И почему она не тонет? Дёрнувшись, Луна медленно перевернулась кверху ногами и обратно, но никуда не поплыла — или полетела?
Её снова затошнило, но вращение будто немного привело в себя. Луна закрыла глаза и представила, что останавливается. Вращение прекратилась. Луна осторожно приоткрыла глаза. Всё тот же туман, такой унылый... Вокруг летал единственный мозгошмыг, нестерпимо синий и пузырчатый. Луна привычно отмахнулась от него, снова завертелась, а когда смогла себя остановить, мозгошмыг уже пропал. Это точно не её, значит, здесь кто-то есть. Осталось этого «кого-то» найти!
Луна, поддавшись наитию, представила себе дорогу, ведущую к неизвестному кому-то... и больно ударилась коленкой, упав на жёлтые кирпичи, из которых оказалась выложена дорога, уходящая куда-то в туман. Но она же представила себе просто тропинку!
Между кирпичами — отчётливые щели. Они же не упадут, да? Точно прочитав мысль, ближайший кирпич полетел куда-то вниз. Луна поспешно отскочила дальше по дороге. Кирпичи на месте, где она стояла, неторопливо отвалились — что за чары их вообще держат? — и сгинули в тумане. Поняв намёк, она торопливо побежала по дороге. Не прошло и пары секунд, как дороге закончилась. Она по инерции вскочила на пустоту... откуда-то внизу прилетели кирпичи и подхватили её ступни. Кирпич за кирпичом, стремительно, завораживающе дорога выстраивалась дальше с явным уклоном куда-то вниз. Луна оглянулась — за спиной кирпичи осыпались. Значит, она должна бежать вперёд, чтобы не упасть?
И она побежала — вниз, по выстраивающейся прямо под ногами дороге, разрушающейся за спиной, всё быстрее и быстрее, через туман — куда-то к человеку с ярко-синим мозгошмыгом. Она совершенно не выдыхалась, но это ощущалось естественным — как будто во сне. Как и то, что кирпичи начали менять цвет, темнеть, «грязнеть», «коричневеть».
Неизвестно, сколько она бежала, но когда кирпичи стали тёмно-коричневыми, дорога вывела на целую... поляну? Поляну из кирпичей, между которыми переплетались зелёные стебли неведомого растения, по краям растение переплеталось само с собой, образуя заросли — заросли в воздухе? — а в центре возле небольшого костерка замер, скрестив ноги, человек.
Луна подошла ближе, вдруг вспомнила, опасливо оглянулась — нет, разрушилась только дорога, поляна осталась невредимой. Растения удержали? Неважно! Она обернулась и подошла к человеку, с любопытством разглядывая его. Тумана на поляне не было, но его силуэт иногда становился мутным, точно теряющим очертания. В тёмно-коричневом балахоне под стать цвету кирпичей, с многочисленными дырками и заплатами, чем-то напоминая мантию Ремуса Люпина, профессора ЗОТИ прошлого года, он был полностью неподвижен. Стоило ей подойти, как человек резко вскинул голову, буквально пронзив её взглядом ярко-синих глаз, и знакомый мозгошмыг приземлился на подставленную им ладонь.
— Приветики.
6 Контакт
— Приветики, — улыбнулась девушка у костра, подбрасывая мозгошмыга в воздух — он тут же улетел куда-то в туман — и откидывая капюшон балахона.
Луна едва не выпалила: «Гермиона?» — столь схожи были их волосы: густые, лохматые и каштановые. Точь-в-точь! Но глаза — глаза были совсем другими. Ярко-синие, пронзительные, внимательные. Луна вчувствовалась в незнакомку — да, она столь же нереальная, иллюзорная, как и всё окружающая, но... не совсем? «Недоиллюзорная»? Двойственно, противоречиво!
— Привет. Я Луна, — представилась и уселась рядом, так же скрестив ноги.
— Я Элиза, — широко улыбнулась собеседница. — Мой костёр — твой костёр. Что делаешь в моём сне?
— Я случайно! — Луна представила, как это выглядит со стороны, и хихикнула. — А ты тоже маг инореальности?
— Не-а, — Элиза рассматривала её с тем же любопытством, с каким, наверное, она рассматривала саму Элизу. — Осознанные сновидения, типа, практикую.
— Осознанные сновидения? Как это? — заинтересовалась Луна.
— Ну, типа во сне обычно не понимаешь, что спишь, а можно научиться это сознавать. Это классно! Вот, смотри, во сне можно так.
И махнула рукой. Туман вокруг поляны рассеялся под порывами сильного ветра. Над головой — светло-голубое безоблачное небо. Зелёные стебли за кирпичами исчезли, растворились, как дым, и тёмно-коричневый пятачок кирпичей завис на огромной высоте — Луна никогда не поднималась на метле так высоко! — над странной жёлтой пустошью. Далеко внизу Луна различила песок, поднимаемый порывами ветра между конических камней песчаного цвета. Некоторые из них были просто огромными, почти дотягиваясь до их пятачка... Как будто сталагмиты пустыни-пещеры великанов!
Ощущение простора захлестнуло Луну восторгом. Она встала, оглядываясь под сухим прохладным ветром, щуря глаза от яркого солнца. Интересно, что за звери водятся там, внизу? Она различила пятна зелени — кактусы? В пустыне, даже такой странной, должны расти кактусы! А если есть кактусы, то хотя бы и насекомые какие-нибудь. Папа ведь рассказывал! Вот бы узнать, кто там!
