В центре сферы висел ещё один кайдариновый кристалл, на сей раз — мутно-белый. Вокруг него лениво вращалось несколько антрацитово-чёрных колец. Платформа замерла около центра так, что до колец можно было дотронуться рукой. Собственно, Теромос медленно, аккуратно руку поднёс — и отдёрнул.
— Я никогда здесь не был, — прокомментировал он. — Согласно записям Зел-Нага, которые мы смогли расшифровать, каждый из кристаллов главного узла трансформаций пространственно растянут между ним самим и ключевыми точками Храма. Это, — он мыслеуказал на центральный кристалл, — скрепляет части Храма меж собой, не позволяет им менять положение и форму. Мне неведомо, что именно мы должны сделать, чтобы изменить крепление.
Молчание, которое решился нарушить Снейп:
— Зел-Нага бывали здесь? Делали это не с расстояния? — мыслесогласие от Теромоса. Снейп повернулся к Дилану. — Как далеко заглядываешь в тени?
— Отпечаток чёткий, — нахмурился тот. — Разве эти «зел-наги» не псионики? Толку-то с внешнего вида!
— Я проникну в его мысли, — Энтони понял замысел Снейпа. — Спусти меня «вниз», папа, и держи. Остальное — моя работа, — и кивнул на обеспокоенный взгляд Ханны. — Мы так делали с Райсом и Грэмом, но недалеко.
— Рискованно, — довольно ухмыльнулся Дилан. — Готов довериться, сынок? — протянул руку.
— Попробую, — ладонь в ладонь и крепко сжать. Не то вызов, не то согласие — они оба не понимали это. — Нужно время?
— Я интуит, а не ритуалист, — хмыкнул тот, помогая укреплять видимую лишь им двоим нить, прочно связующую два разума, два сознания в гибкую систему. Энтони впервые касался отца иномагией, тот сына — тоже. Это было... на удивление просто и легко. Сложнее, чем Энтони с Ханной или Дилану с Элинор, но проще, чем Энтони или Дилану с Райсом. И неожиданно спокойно — для обоих.
— Я — тоже, — глаза в глаза, ладонь в ладонь, разум к разуму, сознание с сознанием. И вниз, во фрактальное море иновремени.
Платформа, Теромос, Ханна, Снейп, собственное тело и тело отца — остались позади, в невыразимой вышине. Энтони упрощал, сужал своё восприятие, неподготовленное для бездны иновремени, но даже так было тяжело держаться за стремительную тень отца, уверенно скользнувшую в глубины вод вечности. Тёмные, вибрирующие образы Храма, настоящие и ложные, прошлые и метапрошлые, пролетали мимо них. Отец совсем не напоминал сейчас себя в реальности: он терпеливо, как будто механически двигался от одной опорной точки к другой, порой возвращаясь, если чуял что-то не то. Его воля, обычно размытая, дрожащая, как образы этого не-места, была сейчас сфокусирована, подчинена единственной цели.
Плата. Слово скользнуло в ум Энтони, как они скользнули в иноморе. До боли знакомое, ненавистное, обрекающе-горькое слово. Плата. То, чем заплатил Дилан Даффи за лёгкость спуска и возврата. За безумную интуицию на опасность, порой срабатывающую за минуты до реальной угрозы. За способность видеть каждую ловушку и угрозу на пути. За чувство причин и следствий, позволяющее взламывать самые сложные замки. За внутренний компас, безукоризненно указующий на доступные сокровища.
Глаз и рука, заменённые такими похожими на настоящие, но всё-таки протезами. Тяга к безумному, бесконечному риску. Страсть к драгоценностям, бессмысленная, пугающая и сына, и жену. Жизнь Элинор, отданная за жизнь отца. Алкоголь, который оказался не в силах заглушить боль отравленной души. Ответственность за сына, с радостью сброшенная на Этана Райса. Всё это в мгновенье ока пронеслось перед мысленным взором. Здесь отец ничего не скрывал... да и скрывал ли от сына что-нибудь вообще? Или это сам Энтони не хотел смотреть и видеть?
Мама умерла не из-за отца. Из-за его платы — не из-за него самого. Папа... Как и он сам? Как и он, отец не знал, какой будет плата. Они — не первые иномаги, как Мерлин и Ивицер... да и знали ли те о своей цене? Никто не знал. Кот в мешке, сделка втёмную: заранее знаешь, что получишь, но не знаешь, чем заплатишь. Тьма обглодала душу отца. Тьма обглодала его собственную душу. Стоила ли жертвы полученная сила? Райс порой называл отказавшихся от иномагии, всю жизнь перестраивавших якорь нереальности в такой же, как у простых магов, а то и магглов — мудрецами. В конце концов, у Луны никто не спрашивал, но он, Джинни, Грэм, папа, Райс... Жертва должна быть добровольной, да? И, кажется, окончательной и абсолютной, ведь то, чего коснулась тьма, навсегда осквернено, оно будет тьмою пожрано, падёт в неё, утонет, как ложные образы вокруг...
Нет. Он вспомнил Джулию и вспомнил Фло. Вспомнил Тёмную Луну. Вспомнил Ивицера, в конце концов! Они — живое доказательство, что тьма той стороны не всесильна. Бой не безнадёжен. Можно вырвать у тьмы силу — и вернуться к свету. Битва, которую всё же можно выиграть, особенно если сражаешься в ней не один.
«Мы идём по этой дороге вместе, братья и сёстры, — звучали в голове слова Сивиллы Трелони. — Наше пламя тем ярче, чем больше нас. Мы разделим свой свет с другими, как делили первые из нас, те, кто впервые набрели друг на друга в вечной тьме. Мы заставим воспылать его, как десятки тысяч солнц! И тогда мы станем чем-то большим. Все мы — и каждый по отдельности».
Эти слова были чем-то большим, чем просто призыв к Разноцветью делиться своим творчеством. У них всех — общий враг. Это причина, по которой иномаги так редко враждуют, ограничиваясь неприязнью, переходящей в презрение, ненависть... но не поступки. У них есть общий враг. Тьма. «Смысл, — так говорил ему Николас Фламель. — Волшебник, презревший старость, сталкивается с пустотой, которую следует заполнить. Ему нужен смысл. Ты нашёл свой, Энтони? Чем глубже корни, тем выше станет древо».
Неожиданно фрагменты сложились воедино. Ивицер Творцев, иномаг, посвятивший себя Нелуне — радикальному способу преодолеть иную тьму. Элис, собирающаяся разрушить тьму своим светом, заставить вечно отступать, как прежде иномаги бежали от неё. Крис, который попросту убьёт всех иномагов — всех носителей тьмы до последнего, если надо — вместе с ветвью или Древом. И, наконец, Хранящая Время. Разве у неё могла быть иная цель, нежели тьма? Она тоже сражается с бездной, и... «Ты не можешь судить о её предложении, но можешь судить о ней самой. Кто её друзья?» — спросил тогда Джеймс. Морулис, лишившийся иного, не лишившись вместе с тем. Джулия, взглянувшая в Бездну — и вознёсшаяся к Солнцу. Осси и Алиса, иммунные ко тьме через предельную волю. Гермиона, выступающая якорем света. Джеймс, чьё присутствие противно иномагии. И Элла Мэйдж, назначенная лидером.
О, теперь он мог судить о предложении Хранящей! Он выбрал, выбрал окончательно. Колебания, сомнения, неуверенность — во тьму. Единственная, чьё предложение заслуживает внимание, — Хранящая. Ивицер, Крис — безумный максимализм. Элис — полурешение, опирающееся на личность. Хранящая же предлагала путь, который подойдёт каждому. Её план должен был решить проблему иномагии, победить тьму чем-то, что Элиза звала «Песнь». Энтони не знал, ему не хватало воображения, чтобы представить, как, каково решение, в чём же его сущность? В конце концов, это вопрос доверия. Ответ на который он себе — нашёл.
...Глубже, глубже, глубже! Спираль пустых лет раскручивалась перед ними, пока пустое помещение, наконец, не сменилось яркой, отпечатанной в нём сцене. Два существа замерли на двух платформах. Псионная энергия, кажется, стекала с их серых тел, опирающихся на гибкие щупальца. Зел-Нага. У одного из существ — три пылающих синим глаза, у другого — добрый десяток. Тела их уникальны: первое похоже на ангела, вместо крыльев — утолщения со вживлёнными кайдариновыми кристаллами. Другое — на медузу, висящую в зонтике алой псионной энергии.
Энтони не нужно было заглядывать в их разум, передавать отцу разговор. Зел-Нага «говорили» настолько громко и ясно, что, напротив, требовалось прикрывать папу пустотным барьером. Обычного волшебника одна их речь, должно быть, лишила бы рассудка.
— Предложение Амуна абсурдно, — такими были мыслеобразы трёхглазого «ангела», медленные и весомые. — Бесконечный Цикл не будет разорван! Я позабочусь, чтобы он был лишён шанса вмешаться в следующую итерацию.
— Ты изгонишь его в Пустоту или уничтожишь? — вопросила многоглазая «медуза».
— Он останется в Храме, — всплеск пси-энергии от полыхнувших оранжевым кристаллов на крыльях едва не пробил барьер. Ярость и, вместе с тем, боль была сокрыта в этом всплеске. — Амун — один из старейшин, старше меня на сотни итераций. Ни я, ни Урос, ни кто-либо иной из нас не имеет права распоряжаться жизнью Амуна. Он опомнится. Он поймёт, что Цикл — единственный выход. Мы никогда не станем Первыми или Вторыми. Мы — Третьи, дети Великого Третьего. Его «доказательства», что мы угасаем, — косвенные, память... память может подвести и старейшего из нас. Он вёл нас слишком долго, настолько привык направлять, что утратил понимание. Я уверен, что одна или две итерации здесь, в Храме, очистят его разум.
— Но что, если он решит пойти путём Первых или же Вторых? — «медуза», в отличие от «ангела» не пылала пси-мощью. Её образы и мысли были сдержаны и аккуратны.
— Многие старейшие избирают одну из прежних троп, — мыслеэквивалент пожатия плечами. — Это будет его выбор, и мы не вправе осуждать тех, кто отходит от пути Зел-Нага.
— Охотник не был одним из нас, — осторожное возражение.
— Аномалия, — отмахнулся «ангел». — Пустота велика. Флуктуируй условия иначе, Охотник мог бы войти в наши ряды.
— Он был опасен, — заметила «медуза». — Он поглотил столько эссенции и псионики нашего рода...
— Это не свидетельство деградации, — отрезал «ангел». — Мы и прежде встречались с новыми опасностями Пустоты. Амун, старейшина, нашёл угрозу и разобрался с ней. Мы исследуем Охотника через десяток итераций, если на то будет воля Совета Старейших. Амун — один из советников и не вправе решать за всех нас. Ни Великий Третий, ни его ученик не видели лучшего пути. Амун бесконечно глупее них!
— Он говорит, что эта глупость — результат порочного цикла, — вставила «медуза».
— Он заблуждается. Доказательств не существует!
— В первые итерации мы вели хроники событий, — мягко заметила «медуза». — Мы знаем, что Храм меняли. Его возможности росли. Мы не понимаем их сейчас.
— Они оказались избыточны, — раздражённо полыхнул псионикой «ангел». — Первые поколения тратили время впустую, вместо совершенствования Цикла вкладываясь в Храм.
— Почему же с тех пор не появилось ни одного подобного Великому Третьему? — лёгкий нажим от «медузы».
— ...Я не знаю, — мыслевздох. Кристаллы в крыльях «ангела» пригасли.
— Я не согласен с Амуном, — неожиданно для вздрогнувшего разумом «ангела» молвила «медуза». — Цикл — неотъемлемая часть нашего существования. Ты удивлён? Я не согласен с Амуном, но поднятые им вопросы нуждаются в обсуждении, Наруд.
— Ты прав, — с каким-то скрежетом, через силу ответил «ангел». — Но Совет...
— Совет не будет обсуждать, — мыслекивок. — Когда в последний раз Совет обсуждал что-то всерьёз? Амун, безусловно, не прав, но с ним можно говорить. Я далёк от него — но не ты. Найди Амуна и поговори. Я же обращусь к младшим. Амун слишком горд, чтобы говорить с кем-то, кроме старейшин, а я могу выступить посредником, если... если мы поднимем вопросы Амуна вне Совета. Если же Амун... не заслуживает доверия, то мы поступим иначе.
— Да будет так, — кристаллы в псевдокрыльях Наруда вновь зажглись, на сей раз — алым. — Теперь пора делать то, ради чего мы здесь.
— Не выпусти Охотника, — предостерёг Зел-Нага — «медуза». — Он уже никому из нас не повредит, но если ускользнёт, то может набраться новых сил.
— Быть может, ты мудрее меня, друг Савон, но я активировал узел трансформаций чаще любого из Совета, — и потянулся волей к кайдариновому кристаллу меж вращающихся чёрных колец.
Энтони сосредоточился, меняя точку зрения. Сохранить связь с отцом, но углубиться при этом в сознание Наруда — точно рвёшься надвое! Не надо рваться. Нужно просто... вывернуться? Энтони не мог объяснить, как он делал это. Быть в двух местах, смотреть с двух точек (а можно и с трёх, четырёх, пяти!). Самое сложное — синхронизироваться, «войти» в разум Наруда, не утратив при этом самого себя. Сознание Наруда не такое уж объёмное, как казалось со стороны, но безжалостно яркое, готовое сжечь одним прикосновением. А ведь это — просто тень, не действительный Наруд!
Почему он вообще это делает? Энтони стремительно отделил своё «я» от призрачного «я» Наруда и, вместо этого, потянулся к «медузе»-Савону, который, пусть и не активировал узел, но внимательно наблюдал, а главное, понимал, что именно делает Наруд! Савон, сдержанный, тусклый, был несколько сложнее Наруда, но, вместе с тем, и упорядоченней. Найти сторону его разума, пристально наблюдающую за активацией — проще лёгкого. А затем — наблюдать с ним, тщательно отпечатывать провёрнутое Нарудом во внутреннем мире...
Фактически активация узла заняла у Наруда не более секунды. Практически же Энтони, ускорив внутреннее время, старательно копировал основные пси-команды не менее часа. Наконец, Наруд закончил, и, не став дожидаться окончания сцены, Энтони вынырнул из сознания Савона, резко дёрнул отца. События, произошедшие, должно быть, не одну эпоху назад стремительно растаяли в бездне, а они понеслись вверх, к своим телам, к Ханне, Теромосу и Снейпу... чтобы упасть в другую, упущенную отцом сцену.
> Обратимся к относительно одновременным событиям Эллы Мэйдж
Вновь головокружительный полёт «фениксом». Удерживая слезу Иши (почему-то казалось, что это подходит лучше, чем логичное «кристалл души») на груди, размышляешь. На этот раз твои мысли обращаются к сложному, пусть и краткому разговору с индустриалом по имени Смотритель. Кристалл Сердца греет левую руку, Линза Надежды холодит правую, чемоданчик Конфи закреплён на спине. В твоих руках сейчас без всяких оговорок — настоящая космическая мощь. И ты, твой разум, твоя душа — этой мощью способна управлять. Твоей воли хватит на Кристалл Сердца — ты уверена. И на Линзу Надежды, даже одновременно. Тень... Её ты направишь опосредствованно: или через Конфи, или через два других аспекта. Ты буквально способна разрушать планеты, если пожелаешь. Или создавать что-то прекрасное и по-настоящему масштабное!
Это не твоя сила. Это сила, которой не можешь поделиться. Есть вещи, которые тебе по-прежнему недоступны. Ошеломляющее могущество на расстоянии всего-то мысли — одна из таких. Ты можешь сделать человека волшебником, но только потратив невосполнимый Эликсир Мерлина. Не можешь дать иномагию... или отнять её, как просит Тёмная Луна. Сделать лучерождённым? Нет. Дать предельную волю? Нет. Сделать людей банально лучше? Нет. Воплотить сложный инженерный, познаваемый простыми людьми, а не кем-то вроде тебя проект? Тоже нет. Кажется, на кончиках твоих пальцев дрожит бесконечная мощь, но это ложь. Ты бессильна. Ничему из того, что бы ты хотела на самом деле сделать, эта сила не поможет.
