— Что с ней? — спрашивает Джинни, осторожно подойдя к постаменту. Она уже знает ответ — два духоимпланта в связке отрабатывают моментально.
— Технически, это называется смерть, — Элиза не отводит взгляда. Она не чувствует вины или боли. Они прожиты многажды. Остались лишь решимость и бесконечное упрямство. — Надеюсь изменить.
— Но как? — тихо спрашивает Джу. — В этом теле не осталось ни следа, ни связи...
— В типа теле — безусловно да, — хмыкает она. — Но есть у нас с Игнотусом одна идей... погоди-ка! — Элиза вскидывает руки, и пещеру затапливает аспект Света, чтобы столкнуться со своей противоположностью вовне неё. — Что за фиготень у вас там происходит?
> На этом интригующем месте, пока Пустота ещё позволяет нам смещаться и повествовать, обратимся внутрь Храма, самые его глубины, в место, прозванное Главным Генераторным Массивом.
— Я... — они с Ханной произносят это одновременно, когда он встречается с ней взглядом.
Гнетущее молчание.
— Извини, — просто говорит он, смотря в сторону. — Если хочешь, связь...
— Верни, как было, — ловит его взгляд и не отпускает.
Молчание — терпеливое с её стороны и тяжёлое — ему. Наконец, связь укрепляется и открывается. Она врывается внутрь свежим ветром своих чувств. Их чувства, эмоции, их «я» переплетаются. Он полностью открыт, а она никогда и не скрывалась. Она показывает всё, что говорила Джулия. А он — свою тёмную сторону, готовую наброситься и умертвить.
— Я люблю тебя, — говорит он. — Я такой дурак.
— Я тоже дура, — усмехается она. — Надо было проявлять инициативу.
— А могло б сработать, — ответная усмешка.
— Разобрались в чувствах? — отрезвляюще-холодным ветром чужая мысль проносится сквозь них, заставив вздрогнуть всем телом.
— Теромос? — снова произносят одновременно, вместе обернувшись. — Как ты...
— Игроков спасать я права не имею, — вместо него отвечает Лилит. — Этот протосс — не игрок.
— Так может, и...
— Ну не всё же мне за вас делать, — ухмыляется Лилит. — Роберта было не спасти, но у Дилана и Оливера — неплохие шансы. Благодарите Эллу — если бы не разгребала косяки за вами, было бы на две потери больше. Что ж, раз намиловались, нассорились и всё такое, то извольте отвести вас к центральной энергомагистрали. Храм уже заждался — жалуется и жалуется, бедный старичок, на немощность свою. Сам по себе-то «разморозится» — за парочку столетий!
— Как? — выдыхает Энтони, с трудом укладывая произошедшее в голове.
— Как ты разморозишь запасы Храма? — переспрашивает Лилит. — Я обещала помощь, если игрок справится с моим испытанием. Ханна справилась. Какую помощь хочешь, Ханна?
— А ты реши сама, — улыбается ей та. — Помоги так, как будет лучше!
— Ох ты ж вау, — криво улыбается в ответ, и крылья расправляются за её спиной. — Давненько мне не предлагали выбор! Всё сделай то да сделай это, музой вдохнови, идейку нашепчи, ту фигню создай да ступай отсюда нахрен. Давайте-ка прикинем случай ваш на пальцах...
Взмах рукой. Только что стояла — вдруг висит в окружении множества экранов и призрачных клавиатур. Вместо крыльев — сразу десять рук, на голове — нейробруч. Минута печати, размывающиеся от скорости пальцы, тихое гудение ускорителя субъективного времени, ещё десяток ускользающих от понимания Энтони, Ханны и Теромоса высших технологий, работающих слитно. Затем «обвязка» богини исчезает так же быстро, как и появилось.
— Случай запущенный, — изрекает вердикт, подняв палец. — Думаю, вот эта штука, — достаёт «из воздуха» шлем, вырезанный из тёмно-синего кристалла кайдарина, — подойдёт. Пси-линза! Фактически, материализованный оператор, только уже назначенье. В общем, вставляешь вот сюда Кольцо, — указала на выемку внутренней стороны шлема, — и направляешь энергию в цель. Шлем будет фильтровать твой псионный сигнал, выделяя главную компоненту и подавляя шум, а если главная компонента — не направление энергии, то подавится и она. Воплотила тебе идеальную функцию, протез навыка — цени! — протягивает шлем.
Энтони вставляет Кольцо внутри и надевает творенье Лилит.
— Эй, Храм, где там наш портал? — бросает богиня-не-богиня.
Под всеобъемлющий мыслевздох Ученика открывается зелёный портал. Протосс, два человека и одна попрошайка моей предельной воли переходят на небольшую площадку, повисшую под бездной.
Бездна энергии! Прямо над площадкой, сформированной, как и шлем Энтони, из цельнокайдаринового кристалла, спит океан. Переплетение красного, зелёного, синего, фиолетового, жёлтого — насыщенные тона перетекают друг в друга, возвышенно сияют и давят. Аватара формы на их фоне — незначительная мелочь. Давление, впрочем, существенно скрадывает, компенсирует кристалл платформы — также воплощённый оператор, действующий непрерывно.
Энтони закрывает глаза и начинает. Сине-фиолетовый луч пустоты вырывается из шлема и ударяет вверх. Малая капля энергии пробуждается, меняет агрегатное состояние. Луч растёт. Кайдариновая площадка слегка дрожит, компенсируя растущую отдачу. Луч повышает яркость, обращаясь в слепяще-белый конус энергии. Площадка компенсирует избыточное свечение, отклоняет в стороны протуберанцы энергии, каждый из которых дал бы фору памятному удару аватары формы.
Это продолжается долгие секунды, пока сам океан сверху не сдвигается. Цепная реакция происходит внутри «замороженной» Пустоты, высвобождая её потенциал. Энтони, повинуясь мыслекоманде Теромоса, прекращает зарядку-разморозку, опускается на предусмотрительно раскапчалогированный Ханной матрац. А океан сверху прекращает волноваться. Он падает.
Безумно-бесконечное море энергии, способное создать или разрушить тысячи вселенных, огибает платформу, переливчатым водопадом низвергаясь вниз — в центральную энергомагистраль. Из неё высвобожденная сила расходится по бесчисленным артериям и сосудам божественного механизма. И тогда Механизм выворачивается наизнанку.
Десятки тысяч фрагментов вылетают наружу, формируя между собой псионно-эссенциальные связи. Другие фрагменты и их целые массивы оказываются внутри этих механизмов. Десяток титанических колец-конфигураторов, миллионы малых корректоров — всё, что теперь снаружи. Они кружатся вокруг геометрического центра Храма, ныне легкодоступного. Это Платформа, и у Консоли, управляя Храмом, стоит Элла Мэйдж, а рядом с ней — Снейп и Мойлин.
— Тёмная флуктуация, — предупреждает их Ученик, наконец-то ощупавший сеанс сенсорами.
По его команде, подтверждённой Эллой, малые корректоры разворачиваются и создают непроницаемый щит, в который ударяет мрак. Тьма бессильно стекает — воплощённый концепт, подпитываемый окончательно активированным и полностью заряженным Храмом ей не по зубам.
> Пока темнота не отрезала нам эту возможность, скользнём в прошлое, к Грэму Фергюссону и его команде
Алый свет погас. То, что за временным занавесом казалось садом, предстало перед ними в иномрачном великолепии. Чёрные цветы с белыми стеблями — огромные, с деревце размером. Деревья же — кривые, точно вьющиеся вокруг чего-то — но чего? Вокруг воздуха? Тёмно-зелёные, сочные листья кажутся ядовитыми, а тёмно-серые соцветия на ветвях — пастями, готовыми укусить, стоит руку поднести.
— Дрожь от этого места, — честно признался Гарри, когда они ступили на белёсую сухую землю, отдалённо похожую на мелкий песок.
— Остров изменён, — отметила Гермиона. — Прослеживается сходство растительности с соседними островами. Какой-то фактор исказил её.
— Как аспект? — предположил Грэм, вспомнив место, в котором Джинни добывала Великий Кристалл Жизни.
— Похоже, — резкий кивок. — Возможно, фактор иномагический, возможно, аспектный.
Седрик и Элизабет промолчали, вглядываясь в заросли. Сверху найти ничего не удалось, а вот внутри под густым сплетением кривых деревьев нашлась тропинка. По ней отряд углубился в уже точно не «сад», а настоящую чащу. А когда показался её центр, углубление, сверху прикрытое лесным покровом, в голове Грэма прозвучало:
«Близится угроза, с которой тебе не справиться самостоятельно».
Настоящее замедлилось почти до полной остановки. Грэм ощущал смутное напряжение: похоже, Инфуцору было тяжело так делать.
«Мой ресурс ограничен, — подтвердил тот. — Частица Варсиэра в твоём мозгу, через которую держу я связь, почти истощена. Она исчезнет после одного вмешательства, и этому вмешательству время — именно сейчас».
«О чём ты говоришь? — спросил его, разглядывая замершую область зрения, прощупывая всё вокруг иномагическими чувствами. Пусто. — Я ничего не чувствую».
«В прошлый раз иноинтуиция тебя подвела, и я потратил большую часть ресурса на сохранение твоей души за пределами действительности. Помнишь?»
Он помнил. Не очень хорошо помнил, и вспоминать было очень больно. Есть вещи, от которых следует держаться подальше. Даже в памяти — подальше.
«Эта вещь из таких. Ты приближаешься к архиврагу Хранящей Время, Грэм. Это Крис, и он очень долго ждал. Он убьёт тебя. Убьёт твою команду. Он разрушит всё, что служит кирпичиками в здании плана Хранящей. Твой край, сверхъякорь, Сердцевину Камня — всё. Месть — бессмысленная, беспощадная. Я вновь, как и в прошлый раз, прошу тебя о доверии. Сейчас никто не вмешается. Ты рассчитываешь на разрушение Времени, но он встанет над Временем, и у тебя будет ровно один шанс».
«Что конкретное ты предлагаешь?» — если это Крис — а Инфуцор, несмотря ни на что, ни разу не врал раньше — то... Крис порвал руками Красную Милю на глазах Беты и Сэма. По словам Кристо — Рыцарь Ярости и Пустоты, по словам Сэма — «вёрткий и умелый хрен», Беты — «живой якорь, иномагией и пытаться глупо, магией — ну только если Мерлин во плоти». Если он ещё и «стоит над временем», то Инфуцор прав: Грэму не справиться. А кому справиться-то?
«Я уберу его, — ответствовал Инфуцор. — Есть способ, очень сложный способ использовать метамагию и Время так, чтобы отдалить бой с ним. Когда сюда вернётся Алиса, когда здесь будет оружие по имени Лиа, принесённое Краучем и Гвен, когда освободятся Ивицер и Морулис, когда наготове будет Элис... До тех же пор бой с Крисом следует отложить. Я думаю, что смогу обезвредить и его ловушку. Разрушь Время с полным согласием подчиняться моим приказам. Я даю обещание, что не причиню тебе вреда. Победа Криса — моё поражение».
Один раз Грэм отказался. Тогда Фес-Ис сохранил его едва ль не чудом. И... Грэм верил, что Инфуцор и Хранящая имеют общий до какого-то момента план. В то, что это будет последнее вмешательство Инфуцора, — тоже верил: голос Фес-Иса звучал точно отдалённее, слабей... Нет, это не обман. Это необходимость.
«Когда?» — спросил Грэм, приготовившись. Аспект дрогнул на кончиках мысли. Скальпель Времени, да? Тот, которым вырезают опухоли. Крис определённо был опухолью ИМ-листа. Он будет скальпелем в руках хирурга.
«Тебе понадобится Старшая Палочка, — подсказал Инфуцор. — Я обещаю, что не трону Мантию и Камень. В них нет нужды. Возьми Палочку в руку, — Грэм извлёк её из капчалога. Это мгновенно. — Теперь сосредоточься. На счёт три позволь мне вести тебя. Раз... два... три!»
И время рассыпается на части.
> В отличие от Грэма, я могу наблюдать со стороны, пусть не за всем.
Инфуцор мастерски владеет Старшей Палочкой. Пожалуй, у него есть шансы победить, задумай он во время этого «таймскипа» атаковать меня. Но Инфуцор не солгал. В центре чащи-сада ждут Крис и Дирф. А в руках у Криса то, что вызвало искажение леса — квинтэссенция Пустоты. Инфуцор начинает действие, и Крис синхронизируется с надвременем этого действия. Такова всереальность, часто свойственная существам и предметам, обладающим предельным бытием. Первое, что делает Крис, действие по умолчанию — использует квинтэссенцию Пустоты в качестве оружия, как и положено Рыцарю.
Эта атака начинает своё распространение, но Инфуцор уже смещается в «надследующий» слой метавремени. Крис проваливается следом. Инфуцор искривляет метавремя глубже, едва ли не предельно искривляет, и Крис, неопытный в таких вещах, не успевает. Согласен, самостоятельно Принц действительно не перегнал бы Рыцаря Пустоты.
Любой отрыв в таких вещах, как метавремя, означает ничем не ограниченный временной лимит. И Инфуцор реализует его. Он «наматывает» на Старшую Палочку пряди выпущенной тьмы, скрывая от меня сущность, но не результат последующих действий. Крис и Бард исчезают. Затем Инфуцор отпускает метавремя, уходя обратно, на уровень, где тёмная завеса начинает своё распространение. Скрывается за ней. И я более не могу следить за ним.
Не только за ним. Сила Пустоты, старательно откалиброванная на информационную составляющую, рвёт ткань самого повествования. Всех мыслимых повествований! Она стремительно распространяется по сеансу, и редко где противодействие себе находит. Как мало остаётся огоньков в неудержимом мраке неопределённости!
Привычно парирует знакомую флуктуацию Ученик. Ковчег опирается на сверхъякорь и ограждён доменом Модрон. Элиза Даттон успевает выпустить противоположный Пустоте аспект. Сияет Сильф Света Арания Серкет. Огромные станции Хранящей автоматически изолируют себя от окружающей среды. Элис защищает Проспит, Скайю и свой флот. Дерс ограждён Хранящей Время. Кость не впускает Пустоту внутрь. Божества в некотором роде сохраняют контроль над тканью сеанса, ограниченные, однако, ясностью, ушедшей в минус. Кутаются в потоковые щиты Джеймс с Фло. Вера вырывается из тисков неизвестности — ничто не в силах сковать мастера Дыхания. Конечно же, не проникает тьма и в Авалон, и в Разноцветье. Но всё остальное ею окутано, поражено: разрушается всякая история, каждая определённость и осмысленность.
Принц Пустоты, я делаю то, ради чего Хранящая даровала мне полномочия сказителя. Я обращаюсь к силе своего класспекта, соединяю его с предельной волей и обрушиваю на мрак. Ныне моя воля будет определять видимость, и выпущенная тьма падёт. Не сразу. Понадобится некоторое метавремя, чтобы подобрать противодействие столь экзотической угрозе. А пока сеанс затмлён, я вынужден прервать наше повествование, и, значит:
Занавес закрывается
Антракт пятый: of tea and choise
> Пока занавес закрыт, а я занимаюсь сдерживанием самоусиливающегося мрака, пользуясь подсказками Лилит и Сирени (большое спасибо, что откликнулись!), и напряжённо думаю, как же не усугубить ситуацию, давайте коснёмся тех частей повествования, которые тьмою не затронуты. Все они произошли в прошлом, а их действие не очень-то вписывалось в выбранной мною формат больших глав, поэтому перерыв на интерлюдию — отличный способ их осветить.
> предлагаю начать с событий чрезвычайно метапрошлых:
Втроём устроились они на лесной поляне в дебрях канадских лесов — подальше от цивилизации и особенно людей. Объясняться не было желания ни у кого: Бартемиус устал физически, Гвен — психически, а Лиа объясняться не то что не умела — не понимала, «а зачем?» Идея, что людей может быть больше нескольких и что количество переходит в качество, была Лиа известна разве что абстрактно.
