Элиза взмахивает Палочкой. Отправитель отправляется к поверхности двойного Поля Боя. Вертится, вгрызается в неё, устремляется в самую глубь, в самое ядро, а Головастик растёт внутри. Нестерпимо тянется минута. Огромные трещины покрывают яркое, едва не слепящее Поле Боя. Из лепестков вырываются расходящиеся конусы тёплого жёлтого света. Пространство искривляется, комкается, сжимается. Прямо сейчас должен был произойти «Всеобъемлющий Квак» — как писали успешные игроки, самый прекрасный звук в их жизни — возвещающий рождение Лягушки Бытия — воплощения вселенной.
Но твой Головастик дефектен. Он был создан, чтобы захватить творческий потенциал и облечь его в промежуточную форму. И Храм эту форму удерживал сейчас — конусы, сузившиеся до белых лучей, сжали Зародыш Творения в шар с Платформу радиусом. Если бы вдруг кто-то помешал удержанию, если не было бы Стен, то вырвавшийся метафизический феномен обратил бы не то что сеанс, а громадную часть Внешнего Кольца в нечто несусветное. К счастью, Хранящая дала вам все мыслимые инструменты и даже парочку немыслимых — например, Ученика.
Консоль Платформы зажигается маленьким солнцем. Псионический свет, видимый даже непсионику — он не слепит, а лишь оповещает, что устройство перешло в рабочий режим. Ты ощущаешь миллионы информационных потоков, подключившихся к Элизе, вместе с ней — к вам всем. Многие из них — Ученик, его мягкая, успокаивающая и, вместе с тем, полная вдохновляющего предвкушенья воля. Большинство — интерфейс и сенсорика эффекторов, внутренних и внешних. Но некоторые... похоже, не один лишь Ученик скопировал себя в псионную матрицу Храма. Это разные взгляды — любопытствующие, высокомерные, отрешённые, забавляющиеся, скучающие. Есть среди них и одобрительные. Ты невольно улыбаешься в ответ, на миг касаясь древних сущностей, переживших бесчисленные Циклы.
Элиза взмахивает Палочкой. Жест скорее ритуальный — сейчас она управляет другой рукой, управляет мыслью, а не жестом. В игру (Игру) вступают незадействованные эффекторы. Сотни энергетических потоков Пустоты ударяют в многоцветный шар. Какое-то время кажется, что ничего не меняется. Лучи. Потоки. Тихое гудение, дрожь реальности, с трудом выдерживающей такую концентрацию всего этого.
Это происходит неожиданно быстро. Многоцветный шар проваливается сам в себя, стремительно сужается, грозя исчезнуть из сеанса... Элиза не успевает. Успевает Ученик. Энергопотоки исчезают. Сдерживающие лучи переключаются в обратный режим. Сжатие останавливается. Платформа сдвигается, плавно подлетает к шару в два метра диаметром, истыканному белыми лучами. Шар замирает в точности над центром Платформы — эффекторы специально расположились так, чтобы дать ей место. Ты подпрыгиваешь и делаешь сложновыразимое нечто. Один конец нити уже привязан к Сердцевине Камня. Другой привязывается к центру шара. Две разных сущности становятся единой целой, а самое главное, что нить определяет точку «выворота» шара. Что дальше?
Of grands and mirrors
Там, в центре сеанса, около Скайи, идёт великое сражение — битва за саму возможность будущего для всех здесь, и даже те, кто скрылся на Ковчеге, гарантий не имеют. Крис мог и желал убить и их. Не оставить от планов ничего — не только Хранящей, нет. Морриган помешает Модрон защитить Ковчег, а Крис его с лёгкостью сотрёт. Никакого наследия, никаких чудес и птиц — не останется ровным счётом ничего. Пустота, сплетённая с Яростью и усиленная до бесконечности, — никакого второго шанса. Всё, связанное с Хранящей Время, будет разрушено и уничтожено, если он победит.
О Крисе и Морриган позаботятся другие. О Песне — тоже. Есть дело, которое должна решить именно она. Возможно, ценою жизни. Она прожила так много... В неё вдохнули вторую жизнь. Вернули обратно после закономерной смерти. Якорь её будет использован, использован до самого конца, и она сгинет следом. Это последние часы, а может быть, минуты. Она намерена потратить их с пользой. Старая, но небесполезная.
— Вот ты где, — шепчет она, проглядывая сеанс сквозь отражения.
Тихо и осторожно крадётся тропами теней и зеркал. Иномагия снова с ней, а она — мастер. Нет, не мастер. Кажется, что она растеряла всё, что имела, за столькие века, но манипуляции странным образом даются ещё легче. Это и есть легендарное грандмастерство? Калейдоскоп видений так расходится пред нею! Пламя нарождается в ладонях. Выйдя в реальность, она выплёскивает его перед собою.
— А, это ты, — движением столь быстрым, что человеку показалось бы телепортацией, Ивицер уклоняется. Подставляет путь, и пламя гаснет там. — Знаешь, дорогуша, мне действительно не до тебя. Иди, посражайся с какой-нибудь Медузой, отрази в неё окаменение, будь добра.
— Кто-то должен и тобой заняться, — скручивает пространство заклинаньем, одновременно создавая тропы, чтобы разорванное сгинуло вовне.
— Мною-то за что? — хмыкает Ивицер, разрываясь на части, но перенаправляя тропы, чтобы собраться воедино на сантиметр дальше. — Не шалю, никого не трогаю, примус починяю, — рекомый примус падает не неё, увеличиваясь в размерах (или это она уменьшается?), погребая под своим днищем... Интуиция вопит об опасности. Она переворачивает взаимоотношения между собой, примусом и Ивицером. Ивицер поворачивает их в ответ. Примус обращается пылинкой.
Край Летних Легенд под ними сереет и обрастает щупальцами. Ивицер левитирует следом за ним к прочим пустым Краям: Жаркой Ночи и Вечернего Покоя, что висят на границе сеанса, превращённые в плоть бездны.
— Выучила пару трюков? — хмыкает он. — Иди, на Хастуре опробуй: Элис так просто не справится с Машиной Разрушения.
— Зачем тебе столько Варсиэра? — толкает его.
— За надом? — он отказывается толкаться, продолжая загадочные манипуляции с бывшим Краем под собой. — С чего ты взяла, что имеешь право на ответ?
— А если я спрошу иначе? — она улавливает связь меж ним и Варсиэром. Только улавливает, но этого достаточно. Осколок отраженья разрезает связь.
— Настолько уверена в себе? — тело распадается на атомы без выброса энергии. Отвечает с помощью другого тела, выступившего из-за зазеркалья:
— Насколько уверена, что ты ударишь в спину? — пропускает мимо нечто невыразимо-отвратительное. Ловит его взгляд и бросает через мимолётный контакт инфоконструкт, некогда сдержавший Тёмную Луну.
— Я остановил твою мать, — он выворачивает её наизнанку. Она меняет местами внешнее и внутреннее. — Только у неё было что-то, кроме спеси и грандмастерства. Лучше, чем эти твои ущербные версии чудотворства и Потока.
— У вас была ничья, — девять отражений разъединяют его на части. Каждая часть уничтожается за гранью уникальным способом.
— Технически она сдалась. Уступила моим требованиям, — ухмыляется он из-за спины. Она поворачивается, одновременно сплющивая его третье измерение в плоскость. — Что касается твоего вопроса, — он рефокусируется, обратно расправляясь, — то я замыкаю цикл. Если каким-нибудь загадочным образом, — смеётся, — меня ты остановишь, то это всё, — сеанс рукой обводит, — не случится. Ты, я, твоя мать, отец и благословлённый Нелуной лист, Хранящая, волшебство, всё, что ценишь, всё, чем дорожишь, будет вычеркнуто из метавремени раз и навсегда.
— Так, может, я этого хочу, — улыбается на его улыбку. — Что, если я разорву Великую Петлю? Ты того же хочешь!
— Я модифицирую Петлю — не разорву, — улыбка пропадает с его лица. — Почему же ты не на стороне Криса, глупенькая Фло?
— Я на своей собственной стороне, Ивицер Творцев. Я верю, что твоя смерть не разорвёт Петлю, а вот то, что ты делаешь — её модифицирует.
— Хранящей здесь нет, чтоб подтвердить мои слова, — пожимает он плечами. — Поэтому давай-ка быстренько умри и не мешай работать.
Элла: Instruments and players
— Вам нужно выбрать инструменты, — сказала Элиза. Ты поняла сразу — она не делилась, но идея слишком очевидна. — Что? Тонко управлять аспектами — штука, которой учатся веками! Я всё ещё учусь, — развела руками. — Есть обходные пути. Я перебирала все, и музыка — один из лучших. Типа Хранящая ж не зря назвала это Песней, Эллу — Композитором, а меня вот — Дирижёром? Мы должны будем сыграть, направить аспекты через музыку. Выбирайте инструменты! Кристо? Гарри? Гермиона?
— Мы не умеем игра... — Гермиона осеклась. Перевела взгляд на Сэма и обратно на Элизу. — Ты умеешь играть на всём?
— У меня было Разноцветье и очень много свободного времени, — пожала та плечами. — Ну что? Есть идеи?
— Я всегда любила классическую музыку, — неуверенно начала Гермиона. — Скрипка?
— Ни слова больше, — широко улыбнулась Элиза. — Трансинсаэпис.
Это синхронное применение Тени, иномагии и божественной власти. Тройное воздействие превращает богиню Маат в... скрипки? Три смычковых инструмента висят перед тремя исполнителями, связуя их со Светом.
— Из меня скрипач... — тем не менее, Гарри аккуратно взял инструмент и смычок. Гермиона и Кристо последовали за ним.
— Типа поправимо, — хмыкнула Элиза. — Сэм, Кристо? — она вытащила из капчалога в точности такую же скрипку. Между троицей мелькнуло призрачное изображение символов трёх аспектов вперемешку: Свет, Оружие и Тень. — Ну как?
— Самое неожиданное «теперь я знаю кунг-фу» в истории, — Кристо осторожно провёл смычком по струнам, издав трепещущий объёмный звук, пульсирующий Светом. — Что это за инструмент? Не обычная же скрипка.
— Метаскрипка. Художников всегда было мало, мастерски играющих на чём-то одном — единицы, а написанных симфоний — тысячи и тысячи. Метаскрипка может играть за скрипичную группу или сразу за несколько. Скрипки, альты, виолончели, контрабасы — любая высота и тембр. Осваивайтесь, я отсеку, — манипуляция аспектом, — ваш звук. Энтони, Ханна, Джу?
— Ты думаешь о том же, о чём и я? — тихо спросила Энтони Ханна. Ты не чувствовала их внутреннюю ментальную связь, но улавливала нюансы внешней, налаженной тобой. Что-то между ними произошло — что-то в самом конце, в испытании Лилит. Что-то, болезненное и для неё, и для него. Люди говорят, мол, «после такого всё не будет, как прежде». Ты всегда считала это чушью. Если обе стороны хотят вернуться, то вернуться можно, даже нужно! Но ты плохо разбираешься в людях. Часто бываешь не права. Просто надеешься, что помощь Эроса, соединяющего души, помощь Джу, что сама совместная музыкальная игра пусть не вернёт, а хотя бы...
— Да, — слабо улыбнулся ей Энтони. Обернулся к Элизе: — Нам бы гитары.
— О, пожалуйста, трансинсаэпис, — и взмах рукой — Кристо переключает внимание на вас, помогая, сонаправляя Оружие и Тень, превращая кражу в копирование.
Три гитары, чьё число струн меняется каждый раз, когда бросаешь новый взгляд. Или каждый раз, когда пытаешься подсчитать? Меняется и внутреннее устройство, течёт, бесконечно подстраивается их эссенция — эссенция перевоплощённого бога — как будто под и над. У аватар есть своя эссенция? Сколького же ты ещё не знаешь!
— Моё поделие. Унигитара — когда хочешь и акустику, и электро, и бас, любые струнные щипковые — даже цитра в нескольких вариантах! Переиграла, типа, с Тенью, но вам же нравится? — Джу энергично кивает, а Энтони и Ханна уже пробуют пользоваться подаренными навыками. — Звук, ага... кто у нас там следующий? Есть у кого-то пожелания? — отправляешь желание выбирать последней по изолированному мыслеканалу. — Типа, без предпочтений?
— Люблю крутой метал, — пожимает Сэм плечами. — Но играл бы на чём-нибудь... — бросает мыслеобраз ледяной симфонии демона Слаанеш. — Метал Энтони забацает, а нам бы с Бетой чего поизощрённей.
— А чем игралось это? — ты делишься воспоминанием Джулии о симфонии по имени «Жизнь» мэтра Фламеля. Если Элиза бывала в Разноцветье, то должна бы знать.
— Ах, это, — Элиза закрывает глаза. Миг, другой, третий... — Трансинсаэпис!
Сэма и Бету окутывает почти прозрачный флёр — бывший Абраксас. Сэм касается дымки и ведёт пальцем, оставляя за собой цветные волны, каждая из которых — звук, и каждый звук плавно гаснет, по-разному, в зависимости от скорости, ускорения, направления движенья пальца. Отдельный жест без всякой подготовки рождает осколок, отголосок, перспективу тысячи симфоний, которые мог бы вдруг начать. Элиза вновь отрывает Кристо, и Сэм обеспечивает перенос знанья-навыка себе и Бете, вздрагивая.
— Один из самых сложных, как просил, — серьёзно говорит Элиза. — Художники называют его «эхо». Извлечь один прекрасный звук с помощью эхо — легче лёгкого. Создать симфонию — высочайшее искусство. Пробуйте, — включает шумоподавление.
— Мы лучше с Энтони, — вырывается у Грэма. — У них гитары, а можно нам тогда ударные? Только...
— Не волнуйся за это, — отмахивается Элиза. — Твой Талисман — типа преобразователь. Долго объяснять, поймёшь всё сам, когда начнём играть. Ударные? А ты, Элизабет?
— Что-нибудь помягче, — пожимает та серебряными плечами. — Я теперь умею управлять силой в мелочах, — со странно-привычным удивлением смотрит на свои собственные пальцы.
— У меня есть для вас идеи, — ведёт Палочкой плавно, деликатно, — трансинсаэпис.
Миртл оказывается окружена тысячей тонких серебряных нитей, переливчато отражающих многоцветье шара и Стены. Грэм же усаживается за ударную установку для рок-групп, вполне классическую на первый взгляд. Но стоит всмотреться, и становятся видны искривления пространства, позволяющие двигаться быстрее, делать ещё больше как руками, так и ногами, чем обычный ударник. Что же касается Миртл... Элизабет касается ниточки, и та издаёт звон, глубокий и величественный.
— Каждая нить обладает собственным тембром и диапазоном, — поясняет Элиза. — Изобретение Прометея, «паутинка» — как раз для тех, кто умеет тонко дозировать физическую силу. Секундочка, — отвлекает Кристо и Сэма, Тенью адаптируя под исполнителей скопированный навык. — И вот ещё трансинсаэпис-инкарнус. — Что-то неуловимое меняется в повисшем рядом Ломе. — Теперь это филигранно управляемый элемент. За тонкость отвечает Элизабет, за основное направление — ты, Грэм. Опробуйте инструменты. Джинни, Седрик, Том?
Те переглядываются.
— Струнных и ударных достаточно, — берёт слово Том. — Джин, что думаешь насчёт духовых?
— Почему бы и нет? Только есть одна проблемка!
— Кхм-кхм-кхм, — Седрик-которому-дышать-не-нужно изо всех сил сдерживает смех, и если вслух удаётся, то мысленно...
— Решаемо, — отрезает Тёмная Луна. — Элиза, дай мне направить превращение.
— Пробуй, — смерив ту взглядом. — Трансинсаэпис.
Тело-аватар Темнушки течёт, трансформируется ощутимо долго, медленно, будто вспоминая или достраивая новую форму. Металлические линии переплетаются с живой плотью, кость — с проводами, и одно гармонично переходит в другое и обратно.
Эта химера нисколько не напоминает жёстко-рациональную киборгизацию строителей. Нет, получившееся существо скорее уютное, домашнее — нисколько не напоминающее обычных животных. Семь больших мохнатых лап, симметричное тело, смахивающее скорее на паучье, вместо хитина — морщинистый костяной панцирь. Лапы соединены с... экзоскелетом? Из кости выглядывают десятки технических конструкций. А большие выступы с отверстиями — это и есть...
