— Меркантильность, — констатировал Орион без осуждения. — Желаешь помощи впоследствии?
— Не особо, — пожала плечами, про себя вздохнув с облегчением. Умереть от внезапного удара Охотника Морриган на выходе из Кости — так себе судьба. — А тебе помочь?
— Моя следующая цель — вернуться к госпоже, — сообщил Орион. — Твоя — доставить Крису Равновесие?
— Не Крису, — ухмыльнулась Лена. — Хранящей! Выкусит своего любимого равновесия!
— Пусть сопутствует тебе удача, — кивнул Орион. — Остановись! Слышишь?
За поворотом лабиринта Кости что-то было. Кто-то был. Тихое звучанье различил фейри идеальный слух. Орион невозмутимо достал из совсем небольшого своего домена, используемого подобно капчалогу, большую гранату. Выдернул чеку и бросил за угол. Бахнуло. Они вошли — Орион с футуристическим пистолетом, Лена — с игробластером в одной руке и волшебным мечом-палочкой, принадлежавшим версии Хранящей.
— Служители, — констатировал Орион, мимоходом глянув на обгорелую плоть и запчасти шестиногих тварей. — Элис не отправила бы сюда армию.
— Слишком заметно, да и армия ей там нужна, — согласилась Лена. — Слушай, а это нормас, что фейри гранатами кидаются?
— Я древний, а не консерватор, — с насмешкой отозвался Орион. — То ружьё охотник выбирает, с которым охотиться удобней. Я предлагаю обмундироваться, Елена. Далее волшебства невозможны. Ловушка! — кривая улыбка. — Я буду ограничен в манипулировании аватарой, ты — без инвентеки и магии своей. Будем охотиться на строителей, — он предвкушающе оскалился. — Как в старые добрые времена. Ты, я и то, что на себе несём.
— Давно пора прикончить строительных ублюдков, — ответный оскал. Неожиданно двое невероятно далёких по происхождению существ пришли к абсолютному согласию и синхронно принялись вооружаться.
После же была охота — охота взаимная, с ловушками, с уловками, с меткими выстрелами, с длительной погоней, с засадами, местами терпеливая, местами быстрая и беспорядочная. Мы не будем останавливаться на этих событиях, лишь подытожим, что изрядно подпалённые и абсолютно удовлетворённые охотники пройдут сквозь чёрные врата, уничтожат последнюю пару строителей в жаркой схватке и приблизятся к двум фигурам, ожидающим конца, — Снежной Королеве, Принципу Разрушения, и Дьяволу, Принципу Равновесия погибшего листа. Это случится примерно тогда же, когда впервые обменяются атаками Крис с Лиа, а Морриган — на Дерс ворвётся.
Мы же не будем задерживаться в забытой Кости. Мы вырвемся из страшного лабиринта и пролетим сквозь Стены Сверкающей Чистоты, полюбовавшись началом Песни, проигнорируем разгорающуюся битву, минуем метеоритный дождь и остановимся за Пеленой. Здесь исчезает, истончается одна из планет-Варсиэров. Другая подрагивает, удерживая внутри буйство магии и иномагии.
— Признаться, — говорит с собою (мною?) вслух Ивицер, — недооценил тебя я, Фло. Кто ж знал, что ключи от Варсиэра Темнушка раздобудет, предоставит? Как всегда — форс-мажор на форс-мажоре! Критический момент... Ну что, Осси, пока моё устройство, — третий Край медленно трансформируется в нечто крайне высокотехнологичное, по стилю — среднее между пси-техом Храма и высшетехом индустриалов, — готовится к пуску, пора бы и размяться, врагов поубивать да стать колдовскую показать? — косится на дрожащий Край. — Нет, Фло. Ты не вырвешься отсюда. Пока. Но позже... да, позже я с тобой закончу, если сама не сгинешь, Эстуса мираж, — смотрит прямо на меня. — Пожелай удачи, Осси. Сейчас я буду биться не за Нелуну, а за Песнь, — и обращается нелунным светом, мигом Пелену оставив позади.
Ну а мы, за лучом последуя в пространстве-времени, однако, ступим несколько назад. Ивицер прибудет ровно тогда же, когда начнётся второй раунд между Лиа и Крисом, Алисой и Морриган. Раньше этого Денис Гурьев совершит первый шаг к грандмастерству нереальности, пускай пройти тот путь (увы ль?) не будет суждено.
Денис делает разрез в нестабильной ткани реальности сеанса, расширяет его в большой портал, тоннель в иное, соединяющий два не-места, единые в критическом моменте. В тоннель этот влетает немалая флотилия Хранящей, а с нею вместе — волшебники Хогвартса на мётлах, сам Денис, Локонс и, конечно, Гвен. В конце концов, два героя, Гвен и Локонс, встречаются на пути-не-пути сквозь пространство-не-пространство. Не то чтобы у них есть время для пустопорожних разговоров!
Со стен не-тоннеля, зеркальных, подрагивающих, в которые лучше не засматриваться — ничего аномального, а голова закружится! — растут знакомые змеиные тела. Растут, чтобы немедля плюнуть кислотой, из которой, прямо на лету, растут новые тела и головы, также плюющие, растущие, заполняющие собою всё!
Сборная флотилия ускоряется. Гидра ускоряет рост. Волшебные щиты гаснут, отступают перед кислотой. Пару истребителей и несколько волшебников Гидра убивает, в петляющем тоннеле, где не разогнаться, нагоняя. Ударяет Адское Пламя. Тухнет в кислотной буре. Истребители сбрасывают свёрточные бомбы назад. Корёжит пространство. Гидра отстаёт — в качестве побочного эффекта разрушается тоннель. Теперь вместо Гидры флотилию преследует неописуемое нечто, что за стенками скрывалось, и целый крейсер Хранящей неожиданно разворачивается, едва Гвен не задев, прыгает туда. Не специально — экипаж в полном составе сошёл с ума. Денис калибрует представление, и вместо этого позади теперь — всего лишь чернота. Задёрнутая занавеска — все понимают это. Задёрнутая занавеска — и нет пути назад. Только вперёд!
— Гидра — это существо небиологического происхождения, — рассказывает всем Денис, пока тоннель длится, длится и петляет. — В общем-то, это не существо. Гидра — это побочный эффект особенной реакции, в точности сконфигурированный продукт, но несамостоятельный. Её нельзя убить. Пока сохраняется синхронизация с сеансом, никаким способом невозможно это совершить. Мы не боремся с Гидрой. Мы пытаемся вычерпать воду решетом. Если будем делать это очень быстро, то целое море повиснет в воздухе — но стоит прекратить перебрасывать жидкость из решета в решето...
Денис прерывается на бокал воды, поданный Гвен. Они с Локонсом сопровождают Гурьева с двух сторон.
— Думаю, всем здесь известны основные концепции иномагии? Замечательно. Вы осведомлены о непознаваемом-за-гранью и Гиннунгагапе, что между невыразимым и нереальностью обычной. В некотором смысле отношения между невыразимым и Гиннунгагапом подобны отношению между рисунком и фоном. Рисунок бесконечно дорисовывается, не в силах вырваться из рамок неких правил, шаблонов, инструментов. Это ограничения самой нашей реальности, делающие её именно «реальностью», а не чем-то вне. В свою очередь, никакое достаточно сложное описание — а иные и не дотянутся до границы, до Гиннунгагапа! — не может быть идеальным. Всегда есть оплошности, системные ошибки, баги, ограничения. С одной стороны, эти ограничения делают нас людьми, а наш мир — нашим миром, а с другой — не позволяют шагнуть дальше, кроме как лишившись собственной природы. Кхм-кхм! Спасибо, Гвен. Так вот, в результате «неудачного познания», особенно вдоль границы и за её пределы, возникают различные аномальные эффекты, сочетающие форму нашей реальности и дефекты самой границы, нередко с примесью заграничного, запредельного, совсем иного.
В глубокой теории, — Денис вздыхает, — многие выдающиеся иномаги, такие, как профессор Райс, светлая ему память, предполагают, что существа, чья реальность, чья природа больше, включает нашу, но распространяется дальше неё, существа иные, но вместе с тем полноценные, могут манипулировать границей. Могут постичь её форму для нас (пусть их собственная граница для них непостижима!) и управлять эффектом, кхм, рисования. Гидра — это не теория, а практика. Модрон, то самое, кто шире, создала на границе нечто, что смотрит за грань. Поскольку расширение границы или её постижение невозможно, но какой-то эффект происходить должен, порождается... дефект. Наблюдатель так сконфигурирован и смотрит таким образом, чтобы дефект имел в точности рассчитанную форму. Это Гидра. Вы можете заметить, что Гидра состоит из одинаковых частей, каждая из которых имеет одни и те же степени свобод. На самом деле, Гидра — это не существо. Это дефект наблюдения. Но у этого дефекта есть душа и собственная воля, а также возможность в некоторой степени влиять на наблюдателя. Пока мы находимся на нашей, кхм, материальной стороне реальности, справиться с Гидрою нельзя. Дефект материален, мы можем уничтожить его, он уничтожает в ответ нас, но источник дефекта не там, не возле Скайи! Возле Скайи — блуждающая область его проявления. Источник — на границе. Мы летим в Утгард, чтобы добраться до него.
Поскольку, — усмехается Денис, — у нас нет десятка-другого гениальных иномагов-математиков, чтобы сделать это напрямую, я создал представление. Наше оружие станет эквивалентно иноматематическим манипуляциям. Морриган, уверен, предусмотрительна, оставила у Наблюдателя охрану. И постарайтесь не разрушать границы представления! Это, кхм, промежуточное представление, вернее, метапредставление, чья задача — соединить нас и нужное нам представление, а что находится за ним — ни вам, ни мне лучше не знать. Судьба тех бедолаг... Пусть им запределье будет пухом! Через несколько секунд мы войдём, — тройка Денис-Гвен-Гилдерой вырывается вперёд. — Следуйте за мной, не стреляйте без команды и прислушивайтесь к интуиции. Она обманчива, но лучших ориентиров у нас нет.
Они вырываются на простор, в трёхмерную паутину зеркальных тоннелей (не спрашивайте, откуда идёт свет!). Ныряют в одно из ответвлений, ничем внешне не отличное от прочих. Денис ведёт по лабиринту отражений, и причудливые создания, сотканные из математики и грёз, мелькают тут и там. Это не-место населено — населено существами скорее мирными, существами, которые, должно быть, умрут, когда и если в сияньи славы Песнь освободится.
Спустя субъективно значительное время остался позади и зеркальный лабиринт. Между и через многомерные отражения ведёт Денис, округ провалов по морям парадоксов и вдоль мерцающих смыслов, перетекающих друг в друга. Близ их цели, когда все уже вымотаны одним только не-путём, Гилдерой Мифотворец спрашивает у Святой Гвен:
— Почему вы вызвались за грань, леди? — разве что шляпу не приподнял!
— Я должна быть здесь, — твёрдый ответ. — Я чувствую, что это моя битва.
— Потрясающе! — широкая улыбка. — Да вы же новый герой для моей истории об эпично-пафосной битве за будущее! Вы же не против, если я увековечу вашу храбрость, госпожа героиня?
— Гвен, — слабая улыбка. — Меня зовут Гвен Шепард, и я не герой. В отличие от вас, мистер Мифотворец.
— Вы меня знаете? — законно ли иметь настолько блистательную улыбку? — Неужели вы вхожи в сообщество Разноцветья, но лично со мною не встречались?
— Не до того было, — отворачивается она. — У меня свои дела, у вас свои дела. А книжки интересные. Когда-то я считала себя героиней, супергероиней, борющейся со злом. Вы напомнили мне о тех годах. Спасибо.
— Вы изменили своё мнение, мисс Шепард? — с искренним интересом спрашивает он. — Что заставило вас свернуть с прежней стези?
— Последствия максимализма, — поворачивается и встречается с ним взглядом. — И работа с Эбби Катастрофой.
— О, у нас с Эбби действительно разнятся методы, — понимающе кивает Гилдерой. — Листу были нужны и такие, как она, минимизирующие урон, и такие, как я, идущие в бой без колебаний и сомнений. Там, где поражение я терпел, она не давала пораженью стать фатальным. Но разве сейчас такая ситуация? Разве сейчас мы не герои? Всё или ничего! Бой против самых чёрных душ листа, против страшнейших из чудовищ — Гидры и Медузы, Морриган, Хастура и Хладо. Иногда нет выбора, быть героем или нет. Так почему бы не написать об этом книгу?
— Не люблю безвыходность, — хмуро отвечает Гвен. — Мне неприятно о героизме вспоминать.
— Возможно, потому что вы ошиблись? Возможно, ваш прошлый путь не был ошибочным, но ошиблись лично вы? Вы не любите героизм, потому что он напоминает об ошибке?
— И это тоже, — она вздыхает. — Я думаю, что герои — просто пешки, Гилдерой. Я люблю честность. Лучше честно знать, что ты гирька, брошенная на весы, чем верить, что стала героиней, вершащей судьбы, спасающей от зла. Книжку о таком и не напишешь.
— Именно поэтому я ушёл от Эбби, — признаётся Локонс. — Я хотел быть героем. Человеком, который вносит свой, независимый вклад, а не частью системы защиты ИМ-листа. Защитников листа и кандидатов в них всегда было достаточно. Людей, просто готовых делать мир лучше, не важно, имеют ли значения усилия, не важно, что система справилась бы лучше, — мало. Я пишу свои книги не для того, чтобы вдохновить на подвиги. Я хочу, чтобы кто-то из людей, особенно таких могущественных, как художники, в ситуации выбора вспомнил что-нибудь моё и выбрал благо, а не зло. Я хочу быть примером, потому что более никто не хочет. Должно быть, вы немало работали с Эбби, Гвен. Помните ли вы, сколько было случаев, когда всё шло под откос из-за пороков человеческих?
— Бывало, — морщится она.
— Я думаю, герой — это не спасатель, когда остальные облажались, и не решатель, когда решать уж некому. Герой — это воспитатель. Это пример, это образ, делающий людей лучше! Таков мой путь героя, и книги, как видите, его не просто освещают! Пусть меня считают самовлюблённым обманщиком, но пока читатели признают, что действовать, как в книгах, хорошо, пока стремятся быть ближе к идеалу, который я рисую, — всё не зря. Эбби защитила миллионы линий реальности, а я старался, чтобы в каждой новой итерации зла было хоть чуть меньше. Чтобы не нужно было защищать людей хотя бы от самих себя! Чудищ убивать — небольшой приятный бонус. В конце концов, даже если все мы проиграем, останется Ковчег, будет Разноцветье и тысячи Алисой изолированных линий. Так пусть же они узнают о нашей битве и её героях! Даже наше поражение может сделать мир чуточку светлее! Что скажете на это, Гвен?
— Звучит интересно, — по-новому смотрит она на Локонса. — Никогда не думала о героизме в таком ключе. Как вы пришли к таким мыслям, Гилдерой?
— Берите, — достаёт он из кармана капчакарту. — Моя полнейшая автобиография, на днях расширил до сего момента. Когда-то я был тем ещё ублюдком, — признанье без стесненья. — Надеюсь, это поможет вам выбрать путь, когда всё кончится победой.
— Победой ли? — качает головой.
— Больше оптимизма! — подмигивает он. — Оптимизм дарует силы, а силы нам понадобятся так скоро! Прямо вот сейчас! Смотрите, Гвен, вот оно! Вот наш противник в этой легендарной битве!
— Боже всемогущий... — шепчет Гвен. — Какая же ты... грань.
Это действительно страшно. Грань невыразима. Грань неописуема. Невыразим, неописуем Наблюдатель, всматривающийся за её пределы — туда, откуда прибыл Убийца бессмертных в том числе. Стражи же Наблюдателя описуемы, но лишь метафорами; я оставлю их форму на усмотрение вашему воображению. Равно как и то, во что обращается прибывший отряд как для себя, так и друг для друга.
