— Я должна быть здесь, — твёрдый ответ. — Я чувствую, что это моя битва.
— Потрясающе! — широкая улыбка. — Да вы же новый герой для моей истории об эпично-пафосной битве за будущее! Вы же не против, если я увековечу вашу храбрость, госпожа героиня?
— Гвен, — слабая улыбка. — Меня зовут Гвен Шепард, и я не герой. В отличие от вас, мистер Мифотворец.
— Вы меня знаете? — законно ли иметь настолько блистательную улыбку? — Неужели вы вхожи в сообщество Разноцветья, но лично со мною не встречались?
— Не до того было, — отворачивается она. — У меня свои дела, у вас свои дела. А книжки интересные. Когда-то я считала себя героиней, супергероиней, борющейся со злом. Вы напомнили мне о тех годах. Спасибо.
— Вы изменили своё мнение, мисс Шепард? — с искренним интересом спрашивает он. — Что заставило вас свернуть с прежней стези?
— Последствия максимализма, — поворачивается и встречается с ним взглядом. — И работа с Эбби Катастрофой.
— О, у нас с Эбби действительно разнятся методы, — понимающе кивает Гилдерой. — Листу были нужны и такие, как она, минимизирующие урон, и такие, как я, идущие в бой без колебаний и сомнений. Там, где поражение я терпел, она не давала пораженью стать фатальным. Но разве сейчас такая ситуация? Разве сейчас мы не герои? Всё или ничего! Бой против самых чёрных душ листа, против страшнейших из чудовищ — Гидры и Медузы, Морриган, Хастура и Хладо. Иногда нет выбора, быть героем или нет. Так почему бы не написать об этом книгу?
— Не люблю безвыходность, — хмуро отвечает Гвен. — Мне неприятно о героизме вспоминать.
— Возможно, потому что вы ошиблись? Возможно, ваш прошлый путь не был ошибочным, но ошиблись лично вы? Вы не любите героизм, потому что он напоминает об ошибке?
— И это тоже, — она вздыхает. — Я думаю, что герои — просто пешки, Гилдерой. Я люблю честность. Лучше честно знать, что ты гирька, брошенная на весы, чем верить, что стала героиней, вершащей судьбы, спасающей от зла. Книжку о таком и не напишешь.
— Именно поэтому я ушёл от Эбби, — признаётся Локонс. — Я хотел быть героем. Человеком, который вносит свой, независимый вклад, а не частью системы защиты ИМ-листа. Защитников листа и кандидатов в них всегда было достаточно. Людей, просто готовых делать мир лучше, не важно, имеют ли значения усилия, не важно, что система справилась бы лучше, — мало. Я пишу свои книги не для того, чтобы вдохновить на подвиги. Я хочу, чтобы кто-то из людей, особенно таких могущественных, как художники, в ситуации выбора вспомнил что-нибудь моё и выбрал благо, а не зло. Я хочу быть примером, потому что более никто не хочет. Должно быть, вы немало работали с Эбби, Гвен. Помните ли вы, сколько было случаев, когда всё шло под откос из-за пороков человеческих?
— Бывало, — морщится она.
— Я думаю, герой — это не спасатель, когда остальные облажались, и не решатель, когда решать уж некому. Герой — это воспитатель. Это пример, это образ, делающий людей лучше! Таков мой путь героя, и книги, как видите, его не просто освещают! Пусть меня считают самовлюблённым обманщиком, но пока читатели признают, что действовать, как в книгах, хорошо, пока стремятся быть ближе к идеалу, который я рисую, — всё не зря. Эбби защитила миллионы линий реальности, а я старался, чтобы в каждой новой итерации зла было хоть чуть меньше. Чтобы не нужно было защищать людей хотя бы от самих себя! Чудищ убивать — небольшой приятный бонус. В конце концов, даже если все мы проиграем, останется Ковчег, будет Разноцветье и тысячи Алисой изолированных линий. Так пусть же они узнают о нашей битве и её героях! Даже наше поражение может сделать мир чуточку светлее! Что скажете на это, Гвен?
— Звучит интересно, — по-новому смотрит она на Локонса. — Никогда не думала о героизме в таком ключе. Как вы пришли к таким мыслям, Гилдерой?
— Берите, — достаёт он из кармана капчакарту. — Моя полнейшая автобиография, на днях расширил до сего момента. Когда-то я был тем ещё ублюдком, — признанье без стесненья. — Надеюсь, это поможет вам выбрать путь, когда всё кончится победой.
— Победой ли? — качает головой.
— Больше оптимизма! — подмигивает он. — Оптимизм дарует силы, а силы нам понадобятся так скоро! Прямо вот сейчас! Смотрите, Гвен, вот оно! Вот наш противник в этой легендарной битве!
— Боже всемогущий... — шепчет Гвен. — Какая же ты... грань.
Это действительно страшно. Грань невыразима. Грань неописуема. Невыразим, неописуем Наблюдатель, всматривающийся за её пределы — туда, откуда прибыл Убийца бессмертных в том числе. Стражи же Наблюдателя описуемы, но лишь метафорами; я оставлю их форму на усмотрение вашему воображению. Равно как и то, во что обращается прибывший отряд как для себя, так и друг для друга.
— Берегитесь, математические чудища! — восклицает Локонс, воздевая Зеркальный меч. — Я дифференцирую вас как последние константы! — и первым устремляется в атаку.
Symphony Impossible to Play: Metasong
Внутри четырёх Стен, на Платформе в центре Скайи, в окружении ярких лучей, удерживающих безграничный творческий потенциал (умноженный сам на себя) и сиренево-фрактальную Песнь, стоят игроки. Одна прядь-ссылка которой оттянута в отдельный «алхимический котёл» — Элиза и Элла подготовили её к продолжению, «расплели», чтобы заново переплести. Песнь как новый музыкальный инструмент, более сложный, соединённый из нот и вариаций инструментов простеньких, вроде эхо, аспектов, душ или богов, ждёт, когда на ней сыграют, наконец.
— Я спрашивала кого-то из вас, — произнесла Элла с напряжением, — какая у вас мечта. Других как-то не успела. Сейчас самое время, друзья. Мы направим Песню исполнять мечты. Не любые, но мы постараемся? Джинни, ты мой игрок-клиент и первая вошла в сеанс. Чего ты хочешь?
— Чтобы Песня не разрушила Хогвартс и Ковчег, — без капли раздумий ответила та.
— Я... поняла, — улыбнулась Элла. — Об этом уже позаботились, но я поняла. Элиза?
— Смягчить, — отозвалась та. — Но от чего? Типа сейчас Песнь как таковая...
— А это моя мечта, — качнула Элла головой. — Я хочу, чтобы Песня давала замену иномагии, волшебству и всему такому. Я хочу, чтобы каждый мог стать выше. Мы смягчим мою идею. Назовём этот метамодуль — Мечтатель.
Песнь кружится в сфере, повинуясь Ведьме и Шаману в направлении, указанном Магом и Провидицей.
— Следующий! — крикнула Элиза, пока кружится, формируется основа метамодуля, используя пятую мелодию эффектора на самой же Песне.
— Пусть оно даёт смысл, я хочу найти себя, — неожиданно для всех сказал Марк.
— Будет, — Элла закрыла глаза, полностью сосредоточившись на процессе. — Ещё!
— Ограничь трансцендентность, — попросила Джулия. — Я хочу, чтобы у каждого был выбор, идти дальше или нет. Не так, как у меня!
— Принято, — Песнь искривила саму себя. Петли дрогнули, но пока не распрямляются. Рано. — Дальше!
— Давай без супероружия, — буркнул Сэм, держа за руку Бету. — Разнесут там все миры. Ну или пусть его не сразу получают, а?
— Хорошо, — напряжение между метамодулем и Песней возросло, удерживаемое Палочкой и Мерой. — Больше по Мечтателю!
— Я хочу, чтобы ничто не уходило в никуда, — предложил Грэм. — Чтобы Песня не стирала разнообразия, чтобы можно было как-то прошлое восстановить. Не как в иномагии, — невесёлая улыбка.
— Ограничения приватности должны быть, — вмешался Кристо. — Пусть можно будет от этого защититься или сделать нерентабельной добычу информации.
— Равновесие между требованиями... — буйство сиреневых красок, — установлено.
— Оживи ревенантов, — спокойно пожелал Морулис.
— Уже включено, — отозвалась Элла. — Потенциал развития... я... больше не удержу, давай, Элиза!
Смещение. Искажение. Изменение. Передача ссылки по ссылке. Передача напряжения. Перераспределение. Готовность.
— Так, — Элла открыла глаза, глубоко вдохнула и выдохнула. — На Мечтатель мы потратили почти весь потенциал. Напряжения хватит ещё на три метамодуля, и они будут... мощными. Энтони?
— Инома...
— Уже, — отрезала Элла. — Я слышала, что ты думал о путешествиях между мирами?
— Да, — смешок. — Ты хочешь...
— Ты — хочешь? — перебила она. — Песнь соединит миры, вселенные и реальности?
— Давай, — махнул он рукой.
— Метамодуль Интегратор... — новые витки Песни намотались на Палочку и сформировались в нечто. Нечто, определённо более простое, чем Мечтатель, но простота эта компенсировалась необоримой силой, вновь зачерпнутой через эффектор, — готов. Вера?
— У меня нет особых желаний, — развела та руками, то и дело превращающимися в ветер. — Разве только, чтобы где полетать было? Побольше места! Чтобы ветер разгулялся!
— Будет, — быстрый кивок.
Быстрое же движение Палочкой, простое и несущее безумное количество смысла. Сквозь эффектор до идеи Палочка дотягивается — той, на которую указывает Элла через модуль-интерфейс по модулю-замыкателю в модуле-пространстве.
Соединение. Расширение. Форма. Метаформа. Метарасширение. Метасоединение. И метасмысл.
— Метапространство, — выдохнула Элла, — готово. Морулис, нашёлся?
— Скрой её, — ухмыльнулся он, — с именем в одно.
— Свободную ссылку-самоуказатель через новый моду... — оборвала, уйдя в контроль того, что делает раздвоившаяся... растроившаяся... размножившаяся в бесконечность раз Палочка. — Сделано, — выдохнула она. — Элиза, модулем-архитектором петлю закрываем на счёт три! Раз? Два! Три.
Три петли, намотанные друг на друга, смыкаются четвёртой — метамодулем-архитектором, последним штрихом структуры и метаструктуры Песни. Напряженье достигает пика. Петли распрямляются, высвобождая бесконечное количество энергии. Энергия моментально распадается по возможностному и метавозможностному полю. Песнь полностью перетекает, самотрансформируясь, буквально пропуская саму себя через саму себя четырежды (и бесконечное число, на самом деле, раз, но эта бесконечность сжата в мгновение ударными и паутинкою внутри), а Палочку Элизы утягивает внутрь этого водоворота.
Свежий ветер, повинуясь хотенью Веры, вымывает усталость из Эллы и Элизы, опустошённо взирающих на получившийся метафрактал. Метапеснь уже не дрожит от напряжения. От напряжения дрожат эффекторы Храма, удерживая её от распространения. Но есть в этом что-то незавершённое, что-то, без чего нельзя пока начать.
— Твой выход, Марк, — тихо сказал Морулис. Пустота взметнулась в нём, поляризуясь перед действом.
— Сосредоточься на том, чему тебя учила Виола, — успокаивающе шепнул Дамблдор. — Будь собой.
Элиза отошла в сторонку. Элла извлекла из капчалога зелёный протоспрайт. Спрайт коснулся Песни. Его цвет моментально был поглощён ярким цветением сирени многомерья. Метафрактал приобрёл новую степень свободы. Храм начал медленно поднимать его вверх, к радужному шару безграничного потенциала, где заботливо вписанные в Головастик лакуны ждут заполнения явлением высшего порядка. Марк шумно вдохнул. Морулис простёр ладони. Шар коснулся Песни.
Это было слово. Марк произнёс единственное Слово — Слово, от начала и до конца сокрытое взметнувшейся Пустотой. Пустота окутала Слово, соединилась с ним, как Потенциал соединялся с Песнью, и ссылка последняя открытая закрылась, как только Песня Имя получила.
Имя это было невыразимо и без Пустоты — лишь существо, обладающее масштабом и могуществом демиурга, Творца миров, в одиночку заменяющего Храм и хор Зел-Нага, имело бы шансы его постичь и повторить. Пустота и неожиданно присоединившееся к ней Дыхание исключили и эту возможность. Песнь будет непостижимой и свободной, имеющей Имя, но никогда никем неназванной, кроме Марка. Разум же Марка — отнюдь не разум демиурга. Имя мигом выветрилось из него.
Морулис напрягся. Пустота изменилась. Её пульсация стёрла, размыла цвет и свет — отныне Песнь будет невидимой, незримой сама по себе — побочные эффекты не считаем. Пустота, вторгшаяся в финальное прототипирование, обрела частицу безграничного Потенциала, потратила его, чтобы никто, нигде и никогда Песнь не познал, будь то трижды бог и демиург.
Выдавив из себя все силы, они вместе опустились на тёплый пол Платформы — Марк и Морулис, подхваченные Дыханьем-Верой. Но они продолжали смотреть. Никто им не помог прийти в себя — остальные тоже смотрели и не отрывались. Смотрели на завершение слияния, на то, как сверкание Потенциала и глубина сирени исчезают, сливаясь воедино, как занимает своё место Имя, как прекрасны расправленные петли, как дрожит ткань реальности — не от Песни, но от плотности энергий, которыми манипулирует Ученик, удерживая прозрачную непостижимость.
Храм не справляется. Шар начинает расширение, несмотря на море вливаемой энергии. Или ему благодаря? Платформа плавно движется назад, к облакам.
— У вас есть пятнадцать минут до разворота, — сообщает Ученик.
Следующую минуту все просто осознают, что сотворили. Пытаются принять. Получается не очень. У меня, к слову, получается никак. То есть, я догадывался, но догадываться и видеть...
— Уловка Эллы, — напоминает Элиза. — Морулис, Вера, Сэм, Бета, Кристо, вы владеете аспектами — вам нельзя идти, вы поможете во внешней битве.
— А ты? — бросает Элла, эссенциалистикой восстанавливающая силы Марка и Морулиса, а потом и остальных. Мягкими порывами Дыхания к ней присоединяется Вера.
— Извини, — опускает глаза. — Простите все, я не останусь в сеансе, только помогу, и... есть личное дело.
— Мы понимаем, — мягко улыбается Джу.
— Быстрее, — напоминает Элла. — Альбус, Конфи?
— Я с тобой, — отзывается ИИ индустриалов. Дамблдор просто кивает, подходя. Элла капчалогирует их.
Джулия капчалогирует Джинни и Тома.
Марк — Грэма, Элизабет и Седрика.
Энтони забирает Ханну с Гарри и Гермионой.
— Три минуты, — сообщает Ученик. Платформа входит в облака Скайи, отступая от границы ширящегося шара Песни-раскрывающей-Потенциал. Облака тают, исчезают в невидимом метафрактале.
Четыре одинаковых чёрных ножа, простых ножа панцирников прямиком из Дерса — их прихватил Сэм. Последние взгляды. Сила Дыхания дарит решимость игрокам, а ножи затачивает едва ли не до толщины молекулы. Четыре взмаха. Четыре головы слетают с плеч. Элла Мэйдж. Энтони Даффи. Марк Творцев. Джулия Сайнс.
Взмахом запасной палочки Элиза приводит тела в порядок и убирает кровь. Последняя минута. Выходят из строя энергосистемы станций. Стены гаснут — Кагуцути умирает. Последнее облачко Скайи попадает внутрь Песни. Элиза, Вера, Бета, Сэм и Ксено склоняются над мёртвыми телами. Шар сжимается обратно. Сверхсветовой двигатель, модифицированный Джеймсом, подключается к энергии Зел-Нага. Морулис сосредотачивает Пустоту, Вера же — Дыхание. Песнь высвобождается наружу.
The Battle of Future: In the beginning
Нелунный луч преодолевает поля безразличия. Хастур фокусирует эти поля на человеке, твёрдо вставшем на его поверхности — чёрной, бугристой, поблёскивающей, будто кожа огромного космического жука. Ивицер приоткрывается своей Силе и смеётся:
