— Интересный вопрос? — она действительно так считала, а не тянула время, незнание сокрыв. — Я бы сформулировала это так: и Разум, и Время достраивают, реконструируют из частей — целое. Но они действуют в обратных направлениях. Время по данным причинам конструирует следствия, а по данным условиям задачи — ответ или ответы. Разделение на линии означает, что одному условию соответствует несколько ответов или одному набору причин — несколько независимых, раздельных наборов следствий. Следишь за моей мыслью? — Том кивнул. — Разум делает то же самое в обратном направлении. У Разума уже есть ответы и следствия — это окружающий наш мир или то, чего бы человек хотел получить. И Разум реконструирует условия задачи по ответам и необходимые причины по случившимся или желательным следствиям. В этом разница. Время — это природные, естественно направленные процессы. Разум направлен в противоположную сторону. Даже когда Разум моделирует будущее, он ищет, конструирует условия — условия, в которых окажется в будущем, а не само будущее. Разум фильтрует исходы, в то время как Время генерирует их все. Разум выбирает, в которой ветви он окажется, Время свободно разделяется на каждую из веток.
— Не помогает, — вздохнул он. — Я хочу понять свою роль... не в смысле класспекта, а вообще — свою роль.
— Или найти её? — он вздрогнул. Она не читала его мысли. Она реконструировала их. И она — не игрок Разума, ведь так? Но Тёмная Луна тоже не была игроком Разума. — Многие из нас... — пауза, — ищут смысл. Ищут себя. Это характерно для игроков — искать себя во время сеанса Игры. Или менять своё место в мире, пережив игровые испытания. Если хочешь знать моё мнение, то Разум — это особенный аспект? Есть только один такой же — Свет. Это единственные аспекты, связанные с высшим в человеке. Свет связан со смыслом и пониманием, Разум — с выбором и достраиванием. Это то, что уникально для нас, людей и разумных существ вообще — то, что выделяет нас в изменчивой вселенной, — она улыбнулась с лёгкой мечтательностью, совсем нехарактерной для себя — спокойного и сосредоточенного лидера-инженера. — Я помню, как разговаривала со Смотрителем, индустриалом со среднего уровня щупа. Его игровая роль в точности с твоею совпадает. Это не твоя судьба — это пример, насколько разнообразен Разум. Ты встретил больше, чем мы все, собственных версий и сравниваешь себя с ними?
— Я думаю, мой оригинал был каким-нибудь Принцем Рока, — хмыкнул он. — Моя ХОД-версия — тоже Разум, другой класс. Капитан Слизерин... — кривая ухмылка. — Кровь.
— Никогда не думала, что буду это говорить? — Элла подняла на него серьёзный взгляд. — Из всех нас я больше всего знаю об Игре. Я росла с уверенностью, что войду в свой игровой сеанс. Изучала свою роль, все классы и аспекты заранее. Но... послушай, Том. Классы и аспекты ничего не значат.
— Что?
Она тонко улыбнулась:
— Ничего, Том. Мы сами выбираем свою судьбу. Я знаю людей, который достаточно изменились, чтобы Игра поменяла им класс и аспект. Я знаю полных противоположностей с одним и тем же класспектом. Ты сам можешь выбирать, что будешь делать и куда пойдёшь. Если всё удастся, если мой проект будет осуществлён, у тебя будет свобода — тысячи вселенных и в Пространстве Парадоксов, и дальше, станут доступны каждому из нас. Росток нового Древа, миры, созданные Модрон, Лес, то, что за Лесом... Я слишком пространственная? — капля ирония на вопрос, опровергающий утверждение о незначимости класса и аспекта. — Ты можешь занять любое место, какое пожелаешь, или создать новое? Пойти дальше с Джинни — или оставить её одну. Я знаю, что бытие спрайтом накладывает некоторое ограничения, но основная игра завершилась — в этом смысле ты свободен тоже. Без ограничений иномагии, без искусственных препон, независимый от социума — какой бы путь ты выбрал? Представь себе, что всё осталось позади, Том.
Похоже, это тот вопрос, ради которого она начала разговор. Сложный вопрос, на который имелся простой ответ.
— Думаю, мне понадобится немного времени прийти в себя, — молвил он. — Выбор судьбы — не то, что делается впопыхах. После сеанса я останусь с Джинни. Мы привыкли друг к другу. Не имеет смысла планировать дальше. Неизвестно, как разрешится ситуация с Исказителем, с Песней, с Древом и Строителями. Потом — потом я бы хотел получить контроль, — он улыбнулся тому, что было внутри от слизеринца. — Только не над чужими жизнями, как раньше, а над своей.
— С Джинни, значит, — она приняла решение — он ощутил очень ясно, — и контроль над жизнью. Я тебя поняла. Хочешь отдохнуть? У нас есть немного времени — час или два.
— Ты предлагаешь каждому?
— Большинство отказывается? — пожала она плечами. — Я распланировала сутки внутрикапчалоговых интервью, и эти час-два — то, от чего отказались другие. Если бы разговор с кем-то затянулся, перешла бы на пару суток.
— Пусть больше отдохнут следующие интервьюируемые, — Том совсем не чувствовал себя тогда усталым. Напротив, близкое завершение, грядущее Событие — они точно подпитывали его. Грешил бы на какой-то иномагический эффект, но сейчас, в критический момент, иновремя почти что недоступно. Не было будущего, кроме того, которое они сотворят сами — не было и прошлого. Имело значение только настоящее. Только выбор — выбор здесь и сейчас.
— Отказываетесь и отказываетесь — отдохну, я, похоже, в одиночестве, — проворчала Элла, раскапчалогируя их в реальность.
А потом, когда явился Варсиэр, а Крак и Храм сблизились со Скайей, Дирижёр и Композитор создали потенциал. Там, за облаками Скайи, развернулась битва, но они стояли в прекрасном сиянии потенциала и совершали Выбор. Вся Песня была одним большим Выбором, загаданным желанием, а потенциал — всемогущим джинном, который желанье это исполнял. Ну а он управлял Жизнью, вместе с Джинни и через Тёмную Луну её вплетая в Выбор.
С реализацией же Выбора он столкнулся уже на Краке. Песня ударила в него всей силой новопробуждённого Потока. Лабиринт исказился, мучительно, болезненно, медленно распадался на частицы, а он, а его душа — закрывалась вместе с лабиринтом. Не был настоящим, он напоминал подтаявшую статую, грубый образ себя прошлого, но собственный выбор и выбор всех остальных настоящесть — возвращал. И именно ему нужно было решать, каким он станет. Его память пестрела провалами — он направлял Поток эти провалы заполнять. Его чувства и эмоции были обрывистыми, противоречивыми, не соответствующими материальной оболочке, этому органическому голему под названьем «тело», — он должен был вернуть их согласованность на место. Это была одновременно тысяча тысяч выборов, последовательно совершённая за пределами времени, — и один большой Выбор вместе с тем. Выбор себя.
Если бы не парадоксальные техники Эшера, если бы не помощь Джу, он бы восстанавливался долгие часы, переосознавая, себя переоткрывая, перечувствуя, перевспоминая, переживая то, чего не должно было быть, но что стало мановением Потока. А лабиринт — лабиринт рассыпался на хрустальные кубики вариантов, и Том теперь чувствовал стремление реальности вокруг — слабо, но целостно ощущал... вероятности, должно быть? Никакого больше эха, никаких теней — лишь выбор, дрожащий на кончике мысли. Может ли реальность думать? Научил ли Поток осознанному выбору саму ткань существования? Стала ли ноосфера, «настоящая» ноосфера, не чета той, прошлой, своего рода «разумом», Разумом для тела материи-Пространства? И значит ли это, что раньше это «сознание» уже имелось, пусть было не реальным — было инореальным? Была — судьбой? А сейчас судьбы больше нет, есть только выбор — возможность, непрерывно схлопывающаяся в реальность, и та её часть, что уходила в прошлое, не могла существовать, а что в будущее — не была самостоятельной, а точно... дополнением? Как там говорил Ивицер — плюс-бытийность, да?
Не важно. Всё это интересно, да не важно. Важной была яркость. Он выбрал... выбор. Не столько же яркости и тепла, сколько у других людей. Он не хотел терять то, что было его частью, его основой. Он хотел уметь переключаться, мочь мыслить, как другие, — но и возвращаться к привычной серости, как показало время, со слепым пятном, но эффективной.
Все Томы, все прочие «я», с которыми он сталкивался, были хороши в чём-то. Волдеморт-оригинал мастерски притворялся, едва не захватил всю Землю, а до этого — долго и терпеливо создавал крестражи, прежде чем начать действовать. ХОД-Том был мастером волшебства, в одиночку побеждающим Дамблдора — Дамблдора, гораздо более сильного и умелого, чем 3М-версия. Кровавый Том, Капитан Слизерин не был таким же искусным, зато умел вести за собой людей, вернул себе часть или всю яркость, понимал, что такое лидерство и ответственность. И у каждого варианта были слепые пятна, будь то тяга к театральности, символизму и нежелание погружаться в глубины магии «оригинала», прямота и некоторая даже грубость РМ-Тома и, наконец, совершенное непонимание «нечестности» и силы отношений между людьми у ХОД-Риддла. Он не собирался следовать ни одному из этих путей — вместо этого хотел объединить сильные стороны, избежав слабостей. Не полностью, конечно, ни один человек не может быть сразу всем, но... но кто мешает ему пробовать? В конечном итоге, это было общей частью всех его версий — тяга к величию. И он ей — наслаждался.
Том видел, как Песня коснулась Джин. Она тоже выбирала, но выбор её был совсем иным. Она ступила гораздо дальше него в освоении своих сил... своего безумия. И Поток предложил ей изменения не столько разума, сколько духа. С поддержкой Джу, впрочем, всё закончилось удачно. Джинни немедленно назначила (сразу было понятно, чьё мнение среди вас четверых самое авторитетное; немного обидно, что о нём как о лидере она и не подумала) Джу главной. Джулия повторила их цель: добраться до центра станции, включить генератор поля автоупорядочивания и использовать... кое-что ещё. Что-то, о чём осведомлена только она и Джинни — секрет, о котором нельзя говорить вслух, а лучше и не думать. Что ж, легилименции здесь нет, но Том готов был поспорить, что потоковая телепатия существует; владеют ли ей вортигонты? Нет. Одна из возможностей, непрерывно схлопывающаяся в ноль. Это он и озвучил.
— Поток дал тебе что-то? — немедленно заинтересовалась Джин.
— Немного того, немного сего, — воспроизвёл он коронную улыбку Дамблдора. Интересно, а не будет ли он хорошо смотреться в очках? В чём 3М-Дамблдор был хорош, так это в стиле — это его коронное поблёскивание очками-половинками... Да, пожалуй, не помешает новый стиль, когда всё закончится. — Я был иномагом времени. Иновремя не исчезло, я думаю, другие сферы — тоже. Они переродились, трансфоживлены Потоком. Я чувствую, но не конкретное будущее, а вероятности. Змеиное чутьё, — невольно ухмыльнулся.
— Полезно, — леденящий голос с хрипотцой — ревенант, который оживлён — не как он, а иначе. Разум ревенантов был в порядке — пострадало тело. У него — наоборот. — Что по сенсорике у них?
— Я не «вижу» ответы, — тем не менее, Том сосредоточился, нащупывая возможности того, что они будут проходить мимо вортигонтов на разных расстояниях, и осознавая получившееся вероятностное распределение. — Нас не засекут, если не будем наглеть. Магию они не чувствуют, чужой разум — на расстоянии десятка метров, игры с Потоком, — бросил максимально выразительный взгляд Джин, — с двух десятков, есть стены, нет стен — всё равно. Они связаны в единую сеть — как только чувствует один, реагируют все остальные. Не похоже, чтобы искали нас — просто патрулируют и делают что-то... другое. Шанс проскользнуть мимо патрулей, — вероятность размывалась, но он мог оценить её интегрально, — хороший. Если кто-нибудь, — кивнул Джу, — даст мне карту, я построю безопасный маршрут.
— Карта, карта... — Джу замерла. — Секундочка, мне нужна Элла! — прошла не секундочка, а минуточек десять, прежде чем Джу извлекла причудливый приборчик из числа, как его называла Элла, «игротеха». Игротех и эта игромагия-инфомагия — действительно интересные направления, которыми он просто обязан заняться, особенно после того разговора с Мойлином и Джеймсом. Они «сбросили» ему основы — освоит после сеанса. Иномагия исчезла, потоковой магии учиться не у кого, а это — практически бесплатный источник могущества, которого ему явно не хватает.
— Что это за штука? Что ещё за «миникомпьютерный алхиматор»? — прищурилась Джинни.
— МКА, «Венец приборов Игры», по словам Эллы, — улыбнулась Джу, прикрыв глаза — связываясь с этим «МКА» через нейробруч? — Так, так, так и-и-и-и... готово!
Перед МКА из воздуха появился ещё один приборчик — на сей раз похожий на старые маггловские калькуляторы. Джинни среагировала первой, подхватив его, прежде чем разбился — он заметил, как дёрнулась рука Итолла. Реакция ревенанта-то похуже, чем у Джин!
— Ой, — извиняющая улыбка. — Спасибо, — взяла Джу «калькулятор». — Ага, теперь жмём сюда и сюда, — надписей на кнопках не было, на экранчике — совсем белиберда. — Угу, теперь вот так, — щелчок рычажком сбоку. — Вот и карта!
Над приборчиком высветилась трёхмерная схема с их местонахождением. Джу показала Тому, как управлять масштабом с помощью сенсорной панели, а он, в свою очередь, мысленно наложил на карту распределение вероятностей — виски кольнуло с непривычки, — махнул в сторону двери:
— Побуду на полставки вашим компасом.
— Спасибо, Том, — новоприобретённые чувства дрогнули в ответ на благодарность Джин, но он постарался этого не показать:
— Мы — команда. Распределим роли? — Джин кивнула, позволив ему продолжать. — Я — проводник, иду первым, Джинни меня прикрывает, Итолл следит за тылом, Джу в середине, поддерживает сенсорные чары, смотрит эмпатией, командует, накладывает защиту, если что. В бою я — резерв, Джин — атака, Итолл — контратака, Джу — защита. Пойдёт?
— На большее рассчитывать глупо, — «одобрил» ревенант-разведчик, критики которого он ждал. — Мы — не сработанная команда. Все запомнили?
— Я сенсор, командир, защита, — кивнула Джу.
— Держу фронт, атакую, — Джинни.
— Тыл, контратака, — Итолл.
— Проводник, резерв, — закончил Том. — Ну, вперёд?
Они выдвинулись. Серые стены, безликий, безразличный свет. Жители этого места расцвечивали его через нейробручи, через «маггловскую менталистику», как называла её Джин. Это напоминало ему себя-прошлого — в своё время он злоупотреблял окклюментивными практиками, соединяя их с иномагией разума. Создавал внутри себя цвета, искусственные, но такие притягательные! Раз и навсегда от этого отбила единственная встреча с художниками. Должно быть, они хотели завлечь, хотели показать красоту своей иномагии, но он... он был неправильным. И его искусственные цвета не так соединились с их искусством. Их могущество, могущество чистого творчества... их безумие, на самом деле, — оно сделало его более сдержанным в иномагии. Более осторожным. Не злоупотреблял экзотическими ментальными практиками, сосредоточившись на традиционной легилименции и боевых приложениях иноразума. Обжёгшись о костёр, дул на молоко. И лелеял мечту стать настолько сильным, чтобы ворваться в проклятое Разноцветье и прикончить этих сумасшедших выродков!
