Иное

— Неплохой ответ, — кивнул Салазар. — Если бы ты услышал зов по-настоящему, а не отголоском, то ничего бы не добавил. Этим ветер похож на Бездну, — Энтони невольно вздрогнул. — Мой учитель рассказывал больше. Ветер — это двойственное явление. Одна его грань рождена перепадами реальностности, и раньше ветер был жёстче, иномагов наизнанку выворачивал и листья с Дерева срывал. С приходом Нелуны разностей стало меньше, и ветер стал потише. Эхо Нелуны и та, первая мечта о свободе, что была вложена в наш, ИМ-ветер, другом моего учителя — они всегда были светлой стороной ветра. Меня она никогда не интересовала. И тёмная сторона, та, что рождает реальностные бури — она была скучна мне. Есть ещё зов — зов, что приходит с ветром. Долгое время я верил учителю, что и зов — часть дара Исказителя листу, но позже понял, что он ошибался — или учитель, или даже Исказитель. А может быть, Исказитель внёс нечто, никогда не бывшее его частью или частицею Нелуны. В этом нет нелунного, нет и нереальностного — что-то более глубокое, уловимое, ускользающее...

Слизерин замолчал. Энтони не решался прервать это молчание — слишком искренним казался сейчас Салазар! Это не была игра — или слишком совершенная игра. А главное, не было никакой цели. Это не было манипуляцией, Салазар просто рассказывал, но и лекцией не было — ветер перемен цеплял Слизерина, был чем-то важным для него!

— Впервые я ощутил этот зов, стоя под дождём и смотря на яростный морской прибой, — наконец, продолжил он. — Я всегда умел фильтровать и раскладывать явления на элементы. Дар прирождённого алхимика. Как аналитик я отбросил жажду целостности, что несёт Нелуна, первой. Тянущее чувство и коверкающую, искажающую силу перемен — второй. Ни то, ни другое не было главным в том ощущеньи. Было что-то третье — что-то в каплях дождя, что-то в далёком горизонте, что-то в плеске волн и в ветре бури. Тайна. Не просто боль незавершённости, не просто реальности течения — это первые две компоненты. Была ещё одна, всегда была для тех, кто имеет терпение и слух. Не мечта, не жажда, не стремление — зов, но не совсем и он... Слышишь меня, Энтони? Даже сейчас, посвятив тайне десятки лет, я так мало могу о ней сказать! Так нелепо звучат мои слова! Тайна — она иная, иная, чем иное, ускользающая от определений, просто мимолётное чувство, не любопытство, а желание чего-то смутного, неведомого — она настолько частичная, что целостность Нелуны обычно противоречит, заглушает тихий зов! Когда научишься её слушать, то будешь чувствовать отголоски в каждой песчинке Реки Времени, в каждом порыве ветра, в языках пламени, в океанских волнах, во всём, что влекло человека не потому, что было нужно или хотелось, а завораживало само по себе. Почти как красота, но красота заставляет любоваться, а тайна — тайна влечёт, манит, но без страсти — загадка без смысла, которую решать не нужно, но часть тебя всегда к ней тянет.

— Я никогда об этом не слышал, — признался Энтони. — Не испытывал такого.

— Конечно, нет, — качнул он головой, и в глазах его будто бы отразились языки того самого, тайного, загадочного пламени. — Мало кто из наших обращает внимание. Но самое удивительное, что тайна в равной мере доступна всем, что магглам, что волшебникам, что иномагам, что элементистам. И божества, и духи, если внимательны немного, её голос могут уловить! Нам, иномагам, чуть проще понять, что она особенная — и не более того. Настолько особенная, что Поток, любезно прогнавший саму бездну, не коснулся её зова, — он рассмеялся. — Да-да, Энтони, тайна здесь по-прежнему, её зов вписался в ветра Потока так же, как раньше в бездновы ветра. Не думаешь ли, как Ровена, что я обезумел в погоде за иллюзией?

— Нет, — вообще-то именно такая мысль и мелькнула. Но была и мысль ровно противоположная: что, если в ином было то, что они все пропускали, а только Салазар заметил? Не сила, нет, и после того, как Слизерин объяснил свою позицию... Нет, Энтони не решил и не решился. Ему нужно будет подумать, подумать ещё больше. Потом, после Крака. А вот то, что говорил Салазар о ветре перемен, о «выскальзывающей» его части, зовущей, но не требующей — это заставило его задуматься. Не о Слизерине, не о тайне, а скорее о том, что даже у Салазара было что-то кроме. А было ли у него, Энтони Даффи, что-то кроме? Что он будет делать со своей свободой, как её достигнет, с силой, вместе с Ханной, без угрозы иного — куда себя приложит? У Слизерина был ответ. Был он и у Эллы, созидательницы. У Ханны? У него? Возможно, этот ответ только предстоит найти. Не свобода сама по себе, не сила сама по себе, а сила и свобода — для чего-то? Это было новой для него концепцией. — Ты едва не ушёл именно из-за этой... тайны?

— Из-за неё самой нельзя уйти, — качнул он головой. — Я изобретал. Пока Ровена штурмовала разумом путь к техническому совершенству, Хельга — собирала генофонд и душефонд в поисках того, что делает человечество таким особенным, а Годрик сражался со всё более и более ужасными чудовищами, я, на их взгляд, просто гулял под дождём и ветром, учил да по инерции становился лучше как алхимик. Когда я поделился с Ровеной оттенками разницы между зовом и прочим ветром или тем, как по-разному зов отдаётся в душах и разумах людей, она даже придумала теорию, будто бы я нашёл себе идею-якорь, безобидное исследование, не позволяющее утянуть душу в бездну. Ровена-Ровена... Она столь многое взяла у обычных людей, но так и не догадалась сопоставить. Знаешь ли ты, как работает фундаментальная наука у магглов? Чрезвычайно интересно наблюдать, как в поисках ответов на глубокие, но совершенно непрактичные вопросы, люди изобретают такие замечательные вещи, как компьютер или ядерная бомба.

— Ты хочешь сказать, что едва не ушёл не из-за самой тайны, а...

— В точку, — короткая улыбка. — Я разобрался в других аспектах ветра, как никто до меня. Научился слышать зов везде, всюду, с любой точки зрения. В поисках его ускользающей природы разбирал реальность на всё более мельчайшие частицы, пробовал из этих частиц сложить хотя бы грубое подобие неуловимого, пока не стал одним из лучших алхимиков листа. А они — они считали это блажью, «якорем», а меня — «самым адекватным» из них всех. Видели бы они, в какие тёмные глубины я заглядывал в поисках ответов! Конечно, — полуулыбка, — я не спешил развеивать их заблуждения. Хельгу поглотила загадка о том, чем же люди так отличаются от других разумных видов, и у меня были идеи: зов по-разному откликается в душах разных видов. Она просила помощи даже у Годрика! — не у меня. Мне не было обидно, нет, — он располагающе улыбнулся — настолько естественно, что не отслеживай Энтони свою реакцию... — Многие мудрецы отказываются замечать то, что у них под носом. Я же молчал, потому что кому, как не мне, знать, насколько убедительными выглядят порою ложные следы. Если бы Хельга сама обратилась к исследованиям ветра, я бы подсказал. Мы, иномаги, знаешь ли, натуры не только увлекающиеся, но и одиночки. Пусть это будет тебе уроком, Энтони: только между обществом и смыслом можно достичь силы и сохранить человечность. Если бы я выбрал только общество, был бы «на самом деле адекватным», то достиг ли бы могущества? Нет. Если бы выбрал только смысл, подобно Ровене, Хельге или Годрику, то остался ли бы человеком? Нет. В лучшем случае ушёл бы, как эти трое почти сделали. Равновесие и чувство меры — ключ к успеху, — Салазар широко улыбнулся в ответ на реакцию Энтони, не удержавшего выражение лица.

Вот, значит, как считает основатель его факультета? Равновесие — философия Хранящей. И чувство меры — то, о чём раз за разом втолковывал профессор Райс, то, от чего отказалась Фло, но Райс... Райс всегда был ему ближе. Какой, интересно, факультет заканчивал Райс? Был ли он англичанином вообще? Была ли их реальность для него — родной? Он никогда не показывал всей силы, сдерживался, и Райсу так и не удалось продемонстрировать могущество — каждый раз он сталкивался со слишком уж превосходящим противником. Крис и Ивицер... А Салазар Слизерин, ученик Ивицера, открылся с совершенно неожиданной стороны. Был ли Салазар знаком с Райсом? Нет. Разве что с какой-нибудь ранней Райса версией. А с Хранящей? Может быть. Хранящая определённо входила в небольшое сообщество первых иномагов и их учеников, вот только в каком статусе? Загадка.

— Ты знаешь больше, чем я думал, — уклончиво ответил Энтони. — Благодарю за совет.

— Всегда пожалуйста, — обезоруживающая улыбка — пришлось прилагать усилия, чтобы помнить, что Салазар не может не быть хитрым, не может не манипулировать, он сам это признавал, он — основатель факультета Слизерин! Раз за разом повторял он старую поговорку: настоящий слизеринец не поступил бы на Слизерин, чтобы не выдать свою хитрость! — Если хочешь, я не ограничусь единственным уроком.

— Что? — вырвалось у Энтони. — Что ты имеешь в виду?

— Ничего особенного, — но выражение лица намекало, что это как раз что-нибудь особенное! — Мне более не интересен Хогвартс, и ИМ-лист остался позади, а я, как и прежде, новому открыт. Ты ведь собираешься в путешествие между мирами, слышал? — Энтони действительно упоминал это при Салазаре. — Я мог бы отправиться с тобой. Научить парочке волшебных трюков, если пожелаешь, узнаешь, как чувствовать зов и использовать его, — и вновь улыбка, в этот раз с весёлою насмешкой!

Энтони вздохнул про себя и надел из капчалога игрочки. Непонятно, решительно непонятно, чего добивается Слизерин! Что всё это значит?

Имя: Салазар Слизерин

Больше всего он полагался на строчку «роль», но та неожиданно подвела: высветилось сначала «Рыцарь Меры», затем «Разбойник Власти», потом «Маг Дыхания», дальше «Наследник Крови», «Наследник Сердца», «Маг Разума»... на «Маге Духа» надпись окончательно сломалась, показывая лишь <ошибка определения класса и аспекта>. И через игрочки проклятый Салазар оставался нечитаемым!

— Ты ищешь то, чего не существует, — теперь он улыбался одними глазами. — Я так часто видел это в людях, особенно в волшебниках моего факультета — поиск скрытого смысла, манипуляций, игры, будто бы каждый на свете играться с судьбами обязан. Когда-то давно играть нравилось и мне, но Хельга многому меня научила, и я прошёл дальше неё по этому пути. Её исследование... — качнул головой. — Оно остановило её, ожесточило. Я же стал мягче, научился доверять и доверяться. Нет никакой тайной цели, Энтони. Мне просто интересно было бы попробовать путешествовать с тобой. Откажешься — ну что же. Передо мной открыты тысячи дорог.

— У меня всегда были проблемы с доверием, — не то чтобы для Салазара это был секрет. — А ты должен был в чём-то поклясться Исказителю.

— Это так. Но видишь ли в чём дело... — его полуулыбка умудрялась не бесить — Энтони не любил слишком улыбчивых людей! — Уверен, из четверых моя клятва самая простая и банальная. Инфуцору, — он произнёс это имя слишком свободно — Энтони бы так не смог! — было мало что мне предложить. Остальных он поймал, прежде всего, на уходе или его страхе. Он обманул их, предложив избавиться от иномагии — хотя они избавились бы от неё в любом случае, в сеансе оставаясь. Меня же Бездна не страшила — много раз я полууходил и возвращался. Равновесие, — он развёл руками. — Нет, иномагия меня беспокоила — но не настолько, чтобы соглашаться на кабальные условия. Он предложил мне не просто компенсацию за иномагию — очевидно, что нельзя избавить от неё, ничего не дав взамен. Он научил, как компенсацию выбрать, и из нас четырёх, уверен, больше всего из Потока вырвал я. Взамен же должен лишь помочь вам закончить дело. Некий артефакт, ожидающий в центре Крака, — Энтони вздрогнул, но Салазар ничем не показал, что заметил это. — Я догадываюсь, что в каждой из ваших команд кто-то один сможет воспользоваться им. В твоей команде это ты. Я доведу тебя до Крака и к обшивке. Если необходимо, пожертвую собой. Если уцелею, мы продолжим путь вместе — или разойдёмся. Всё просто. Я не тороплю тебя решать.

— Тогда я подумаю, — слишком поспешно ответил Энтони. — Если... — улыбка вдруг пропала с лица Салазара. Теперь перед ним стоял серьёзный, сосредоточенный маг, один взгляд которого вызывал мурашки на коже. — Что слу...

Салазар взмахнул палочкой. Вернее, Энтони воспринял это как взмах — его поза поменялась буквально что мгновенно, и могущественная магия, от которой волосы вставали дыбом, окатила штормовой волной. Капсула метро закружилась (Энтони не иначе как чудом сколдовал на себя кинетический щит). Ещё одна волна магии — круженье прекратилось. А третья волна точно подхватила их и, отчётливо искажая пространство, выгибая и корёжа стены капсулы, понесла на самом гребне — и аккуратно опустила, следуя спокойному жесту палочки Слизерина.

Он поднялся. Как там Ханна? Всё в порядке? Слава Мерлину, в порядке. Как плохо, неудобно без иносвязи разумов!

— Ловушка впереди? — первой пришла в себя и спросила, поднимаясь на ноги, Гермиона.

— Как уже рассказывал Энтони, — размеренно, с улыбкой произнёс Салазар, будто бы ничего не произошло, — я могу чувствовать определённое природное явление, назовём его «зов», — глаза Гермионы расширились. Гарри непонимающе нахмурился, а до Ханны дошло к концу долгой паузы в речи Слизерина. — Несколько километров вокруг я «щупаю», распознавая сигнатуры по тому, как зов в них преломляется. Дорогу преграждала сигнатура вещи, с которой я не сталкивался никогда до этого. И боюсь, времени остановиться иначе, тоже не было. Я перенёс нас на километр от преграды. Предлагаю выйти, — по его жесту передняя часть капсулы сначала отвалилась, а затем обратилась в узорчатую лестницу, — и разобраться, ловушка это, засада или чей-то сигнальный контур, дамы и господа.

— Это кристалл совершенного порядка, — как будто само собой разумеющееся сообщила Гермиона. — Элла только что столкнулась с таким же.

— Что с ней? — вырвалось у Энтони.

— В порядке, без потерь. Она предупредила остальных.

— Что же, не чувствую ничего постороннего, кроме этого «кристалла», — молвил Салазар. — Но будьте осторожны: и моё чутье можно обмануть.

Бросая вперёд сканирующие чары (Гарри) и чары познания (Гермиона), они добрались по деформированному заклятьями Слизерина тоннелю метро до преграды. Кристалл совершенного порядка в свете магического светлячка Салазара — маленького солнышка над их головой — переливался розовым с сиреневыми прожилками. Красивый — но эта красота заблокировала путь, причём «проросла» на десятки метров вглубь и вбок.

На попытку Гарри попробовать кристалл на прочность синхронно вскинули руку в останавливающем жесте и Гермиона, и Салазар. Понимающе переглянулись.