— Что ты хочешь сделать? — с искренним любопытством спросил Дамблдор.
Это в нём тоже импонировало: почти детское любопытство к новому, которого она была лишена. Для неё новое было не чудом, а чем-то вроде вкусной еды. Она могла восхищаться чему-то, но это было... не то. Как будто бы она была в этом отношении старше Дамблдора, как будто успела утратить что-то изначально детское — когда? Она была необычным ребёнком — может быть, уже тогда это «впитывание информации как губка» сыграло с ней злую шутку? В ней не было этой детской светлой нотки — такой яркой в Дамблдоре, светлой Луне, да и в Тёмной тоже. Нотка эта была во всех, кто её окружал в сеансе, кроме, может быть, Хранящей Время, да Ивицера. Даже у Джеймса она была! И ей хотелось уметь так же — смотреть на мир не через призму понимания-и-познания, а как обычнейший ребёнок! Казалось, что она из-за этой неспособности что-то упускает, что-то важное, значительное...
— Ты жалуешься на возраст, — не требовалось продолжать — он понял.
— Не буду отказываться от небольшого омоложения, — он смерил её оценивающим взглядом, будто бы пытался понять, справится ли.
— Справлюсь, — ответила на невысказанный вопрос. И протянула руку.
Дважды она касалась эссенции Дамблдора. Первый раз — перед Песней, наскоро повысила его выносливость, смыла усталость, сделала уже шаблонную оптимизацию — такую, которая не затрагивает никакие механизмы, а лишь донастраивает их. Второй раз — когда очнулась на Краке. Компенсировала старость — на самом деле, уже компенсированную в какой-то мере спрайтофикацией, тем более что он «смешался» с эликсиром физического усиления! Однако Альбус сделал раньше кое-что обратное — трансфигурировал себя из спрайта в человека — по образцу себя-прошлого. Часть «усиления» от эликсира и от самой спрайтофикации осталась, но лишь часть. Взамен на прежнее человеческое тело Альбус получил и изношенный организм — изношенный не только от старости, столь поздней для сильных магов, но и самой магии, как его собственной, так и различных зелий, прежде всего, лечебных.
Элла, конечно, не была врачом в своей родной вселенной, но кое-что слышала, читала. Магия, особенно сильная и часто практикуемая магия, имеет последствия не только на уровне психики. Высокий риск рака — самое распространённое из телесных побочных эффектов. Конечно, ещё в древности волшебники изобрели зелья, доступные и Альбусу, которые этот риск компенсируют, но они, в свою очередь, повреждают организм — и специфически для себя, и так же, как любое волшебство. Так продолжается, пока накапливающийся снежный ком искажений и повреждений любое следующее зелье не излечит, а толкнёт с вершины вниз. Именно поэтому все версии Николаса Фламеля были легендой — его творение, философский камень, справлялось даже с этим.
Сейчас она видела тысячи повреждений, местами нивелированные, но по большей мере сохранившиеся. Толика физического усиления, доставшаяся от спрайта, была незаметна на фоне регрессии мышц, костей и сухожилий. Кожа, нервная система, сердечно-сосудистая, иммунитет — куда бы она ни смотрела, всё было в плохом, пусть и не критическом, состоянии! И целый комплекс стимулирующих зелий с заклятьями поверх, как будто этого ей было мало! Нет, всё был логично: в кратковременной перспективе стимуляторы поддерживали Альбуса в тонусе, и они были очень аккуратно, щадяще подобраны, должно быть, ещё до его первой смерти. Но сейчас они мешали!
Убирать через эссенцию магию, пусть даже фоновую, было для неё новым опытом. Но это работало: «тонусное» состояние-с-магией и обычное без магии — оба были в одной эссенции, общей эссенции организма Альбуса, причём «недалеко». Смутно ощутила, как он охнул. Неприятно, должно быть? Потерпит, она ненастоящий врач! Разбирается-то лучше большинства врачей — да с нечеловеческой точки зрения. Достаточно ли этого? На самом деле, нет. Но у неё есть образцы.
Она знает, каким был Альбус в прошлом — эволюция его эссенции прослеживается до детства, пусть там она и становится совсем размытой. Знает, каким он мог бы быть — эссенция его-спрайта на расстоянии протянутой руки, и он-спрайт лишён всех недостатков старости. Но что куда более важно, она чувствует наметившиеся изменения — изменения глубокие и безусловно положительные. Игра — Игра даёт ему то же, что и любому игроку, пусть он и не был «основным» игроком. Это часть награды, и если он остался бы в сеансе, награда была бы выдана полностью, незамедлительно — за сотворение Потока, за несомненную победу в нестандартнейшем сеансе.
Что ещё важней, подобных изменений она у себя не заметила — не потому, что Игра не считала её победительницей. Без ложной скромности: этот сеанс она вытащила, дотащила до победы! Но в ней изменений не было. Потому что они... уже произошли? Нет. Эссенция её тела оставалась такой же. И она... она и раньше сопротивлялась изменениям. Ни разу у неё не получилось взять и походя закрепить положительное свойство. За пределами стандартного усиления тела, выданного ей до рождения, за пределами той сложноразличимой перестройки, которая была внесена её изменённой же душой, любые правки — отменялись. Это было надо наконец признать? Поэтому так легко давалось самоизлечение — её тело само стремилось вернуться к норме! И эта норма была определённо не нормальна. Как минимум с точки зрения старения.
Она и без модификаций проживёт долго. Волшебство само по себе несколько продлевало жизнь, стандартное усиление тела — тоже. Суммарно было бы века полтора-два. Если учесть перестройку из-за души? Она не знала. Больше раза в два или три? Влиял ли эффект «возвращения к норме» и на старение? Тогда что, она как сказочный эльф, тысячелетие б жила, даже если бы не стала игроком?
Это была сложная задача. Сложнее, чем скопировать друг другу навыки и знания. Она не умела выделять конкретные механизмы продления жизни, более того, не различала и механизмы старения в полной мере — её эссенциальное чувство было слишком... неразвитым для столь точной задачи. С другой стороны, она примерно улавливала направления и части эссенции, ответственные за те или иные макрофункции и макропоследствия. И у неё была вычислительная мощность и понимание, как должны работать бессмертные тела, как у Зел-Нага. Образцы в виде самой себя, протоссов и спрайта. Память о тысячах видов как от тех же Зел-Нага, так и от ассимилирующих любое полезное существо зергов, от протоссов, миллионы видов исследовавших, пусть и не очень глубоко.
Она могла заглянуть в отдельную клетку, заглянуть в тысячи клеток, но в миллионы? Во все триллионы, что есть в стареющем организме? Нет. Её сил, её искусности, её мастерства было мало. Она была только в начале пути.
Зато была знакома с операторами реальности. Знала, что операторы могут совместить множество одинаковых операций в единую целую — так, как функции и модули в программировании, как физические законы в природе, как абстракции в математике и философии. Такая операция поддавалась и её контролю. Что, если создать оператор, пусть даже не «настоящий» (то есть, не прицепленный или встроенный в реальность или её часть), а псевдооператор — нечто внутри её разума? Нечто, распределяющее силу внутри неё, а не прилагающее вовне? Это возможно.
Одним псевдооператором не обойтись. Широкое множество проблем простёрлось перед ней. Нестабильность генома клеток. Дисфункция теломер. Ряд эпигенетических изменений. Жизненный цикл белков. Нарушение аутофагии. Требовалось отремонтировать митохондрии, убрать множество «мусорных» соединений из клеток и межклеточной среды, возобновить запасы клеток, в том числе стволовых, восстановить нормальную межклеточную коммуникацию, перенастроить все системы вновь работать слаженным комплексом — и многое другое...
Была и обратная сторона. Нарушения в душе, в псионной сущности, ослабленная память, ухудшенная скорость мышления, хаос в ордополевом компоненте. И эссенция. Эссенция была напрямую связана со всем этим, и изменения в форме и псионике должны будут отражаться в эссенции. Или изменения в эссенции через инфопорядковую связь распространятся на псионную сущность, а через бытийное отношение — на форму. Форма же, в свою очередь, связывалась через действие, движение — с пси. Пси, эссенция и форма были единым целым, равно как и ордополе, материя и активность. Всё было связано со всем, и её набор псевдооператоров должен был работать так же. Быть целостной системой, изменяющей целостную же систему.
Эта задача всё ещё была слишком сложна для неё! Она... она не была Зел-Нага, не была Тёмной Луной, она была обычным инженером, которому в голову залили слишком много знаний! Всего лишь человеком. Всякая задача имеет решение, а человек — это нечто, что следует превзойти. По загадочным причинам она не может изменять свою эссенцию надолго. А вот временно — вполне.
Её тело и пси послушно потекли, и неожиданно для себя она обнаружила подсказку. Поток. Поток точно бы шептал, подсказывал, раскрывал широкую реку возможностей. Она больше не была слепа. Отражения, её будущие версии виднелись в Потоке — она, словно древний штурман, направляла корабль своего смещения по морю вероятностей, заранее прозревая влияние течений, огибая водовороты и области штиля. Ненадолго, но Элла Мэйдж стала частично Зел-Нага, частично протоссом и частично неведомо кем — кем-то или чем-то, соединяющим в себе совершенно разные качества в не очень гармоничном, но эффективном целом.
Остановилась и закрепила новую форму. Тонкие, слабые руки (все три пары), щупальца, которыми едва опиралась на пол, скорее паря на них, чем стоя, три глаза со смещённым диапазоном, кожа другого цвета и чувствительности кожи — всё это было непривычно, хрупко, нестабильно. Её человеческое тело было прочней и адаптивней, а эта форма — она помогала лишь работать.
«Что ты с собой сделала?» — спросил Альбус. Она не могла слышать сейчас — прочитала дублирующую голос мыслеречь.
«Временная форма, — оттелепатировала Элла. — Улучшает псионические манипуляции. Готов к омоложению?»
«Как говорил один мой советский друг, инициатива наказуема?» — усмехнулся он.
«Как говорил мой главный инженер, инициатива... кхем, делает кое-что непотребное с инициатором, — ответная мыслеусмешка. — У нас нет времени на множество попыток и экспериментов. Как говорил один персонаж из древнего фильма: не пробуй — делай», — эти слова Альбуса совсем не успокоили.
Тысячи изменений, которые она идентифицировала как «старение», связывались перед мысленным взором в сложный граф. Разноуровневые нарушения разделялись на разные слои будущего оператора. Решались различные проблемы совместимости, последовательности, определения норм и идеалов, перевода между биохимическим языком и эссенциальным, эссенциальным и формовым, формовым и потоковым. Многие вещи она буквально подгоняла без особого понимания, опираясь на новое восприятие поля возможностей и вероятностей. Другие прогоняла через алгоритмы автоэволюции, опять-таки ставя условием ту или иную норму в потоковом восприятии.
На какой-то миг ей показалось, что сама она стала живым вычислением, разделённым на мириады нитей, одним усилием воли, желанием, распространяющимся по метавозможностному пространству в направленьи гипотетического идеала. Её вопрошающее «я» исчезло, растворилось в многомерном круговороте, чтобы собраться вновь — теперь уже с ответом. Ответ был немедленно переформулирован в оператор, а тот прошёл успешно тесты на «стенде» из возможного, ещё не существующего Альбуса. И только тогда она коснулась шестью руками Дамблдора и приложила оператор к реальности, направив в него пси.
Несколько секунд она заставляла себя меньше смотреть и точнее распределять энергию — никакой «гармонией» оператор и не пах, сотни, тысячи взаимопротиворечащих, взаимокомпенсирующих и взаимодополняющих тенденций в Потоке и в эссенции заставляли кружиться голову существа, у которого в принципе отсутствовал вестибулярный аппарат! Это напомнило ей создание Лезвия Разума — не такое... трансцендентное, но тоже оператор, тоже головокружительные изменения. И тоже стабильный результат в конце? Да. Она ослабила, а затем остановила подачу пси и отпустила оператор, а следом и эту форму, подтолкнув свою эссенцию обратно, к норме.
— Удивительно легко себя чувствую, — Дамблдор внешне казался невозмутимым, но внутри — внутри у него было снова то же, на что она не была способна. С детским любопытством, с искренним ожиданием и принятием чуда он сотворил зеркало и оглядел себя. Провёл по рыжим волосам, собирая их в хвост. Теперь он чем-то неуловимо напоминал Оби-Вана Кеноби из кино древней Земли. На миг даже задумалась о нём с романтической точки зрения; глупости какие, они друг другу не подходят! — Полагаю, сделать это было очень сложно? Не пожалеешь, что потратила время на этого старика? — и подмигнул.
— Никогда не пожалею, — улыбнулась Элла. — Не будем терять преимущества ускоренного времени — мне пригодится ещё одна форма.
— Временная, потому что твоё тело стремится вернуться к норме? — он понял это без её комментариев. Просто понял. Всё-таки Альбус Дамблдор был необычным человеком. Может быть, у него не было инженерного мышления, но навык одним интуитивным прозрением преодолевать целую пропасть рассуждений... нет, она тоже так умела, только в тех темах, которые досконально понимала, а не как он! — Чем изначальная форма твоего тела так важна?
— Ничем? — осторожно предположила Элла. — Вероятно, задаётся неизменной душой, побочный эффект большей устойчивости души?
— Осталась ли твоя душа неизменной? — с сомнением качнул он головой, и она почти услышала «это не те объяснения, которых вы ищете» голосом Оби-Вана. — Я не знаю ответа на свой вопрос, но уверен, что ответ связан с твоим вторым предназначением. Но как? Это загадка и для меня. Хранящая Время обладала по-настоящему глубоким пониманием взаимоотношения души, тела, разума и судьбы. Ты не камушек, срывающий лавину, — я бы сравнил тебя скорее с семенем, зерном, что прорастёт и станет — чем?
— Мне... — она с удивлением заметила, что это непросто выговорить. Она всегда старалась быть честной — в том числе с самой собой. Поэтому закончила мысль. — Мне не хочется об этом говорить.
— Как скажешь, — Альбус принял это за само собой разумеющееся, и тени осуждения не скользнуло в его эмоциях. «В его эмоциях» — вот так, значит, воспринимает Джу мир? Нет, не так. Она не просто знает — она чувствует, пропускает сквозь себя. Элла бы так не смогла. Интроверт, одиночка по натуре, ей тоже хотелось разделять чувства с кем-то... но нечасто. Джулии было более чем достаточно во время жизни на Краке. — Что думаешь насчёт боевой формы?
— Минуточку? — подхватила она, чтобы переключить, наконец, направление мышления. Работа после работы, а затем ещё работа — это было привычно, это успокаивало. Пусть работа совсем не характерная для неё трёхдневной давности — не важно, это всё равно было инженерное, привычное по духу, раз уж не по форме, дело.
Первая идея — использовать наработки Наруда, неплохо изученные Керриган, протоссами и, конечно, Уросом, последний из Зел-Нага, не отрёкшимся от своего рода. Гибриды. Даже Дехака, собиратель, пожиратель чужой эссенции, называл их эссенцию — отвратительной. Она и была отвратительна. Но при этом — безумно эффективна. Максимальное приближение к Зел-Нага, которое только можно сделать из неполноценных существ, слуг, без изначальной эссенции. Изменчивость и сила формы зергов наравне с псионным могуществом протосских архонов.
